Глава 25

Следующая неделя по-прежнему туманна и расплывчата в моей голове. Я потратила два часа и применяла все техники, которые узнала от Селены и в Институте, и ценой неимоверных усилий мне удалось вспомнить некоторые обрывки. Это еще раз подтверждает— всю жизнь восстановить не удастся, увы, никогда.

Ту неделю я уничтожила сознательно, но неумело. Как всегда при удалении небольшого фрагмента памяти остались ассоциации, неувязанные хвосты и проблески воспоминаний, поэтому не все оказалось потеряно. Я буду рассказывать хронологически, поэтому сначала попробую собрать в кучу обрывки воспоминаний, и лишь потом расскажу, когда и почему стерла это время. Почему я, пережившая полное стирание, сама подняла руку на свою память.

Лучше всего я помню музыку. Гармоничную, идеальную, соответствующую каждому порыву теплого нежного ветра. Музыку, исполняемую на инструментах, не умещающихся в воображении. Мелодии, деликатно затихающие, когда вокруг говорят люди. Поддерживающие слова аккуратным аккомпанементом, на который голоса ложатся, как весенняя вода в русло реки. Мажорные аккорды, набирающие триумфальную силу, когда я смотрела вдаль. Ритм, совпадающий с ударами сердца. Я не была уверена, слышат ли остальные ту же самую мелодию, или эталонный звук существует лишь в моем воображении. Скорее всего, каждый двигался под свой идеальный ритм.

Не уверена, что я на самом деле шла по удивительному лиственному лесу, пропускающему светящуюся паутину солнечного света. Под ногами проседала мягкая тропинка покрытая золотыми листьями, хотя все деревья стояли с нетронутой зеленой кроной. Эта дорожка была естественной, и казалось совершенно нормальным и логичным, что тропа слегка двигалась под усталыми после длинного перехода ногами, делая каждый шаг в пять раз длиннее, позволяя свежему влажному ветру умывать лица, каждый миг открывая новые горизонты.

Помню жилища, не ограниченные стенами, но защищенные волной тепла от порывов ветра, и укрывающиеся, как за шторами, за густыми скоплениями тьмы по вечерам, когда люди хотели уединения.

И, конечно, помню детей. У детей всегда богатое воображение, они могут накормить дерево манной кашей, построить домик из стула и маминого фартука, летать на швабрах. Но только здесь фантазии детей не ограничивались рамками возможного. Мальчишки в самом деле строили замки из облаков, девочки догоняли радугу и играли в горку — их радуга была теплой, как летний песок и прочной, как сталь. Малыши играли в салки, и юные пантеры могли бы позавидовать их грации и скорости. И они были образованы, эти дети, каждый ребенок знал об устройстве мира больше, чем обычный житель Нелоуджа, и они были охочи до знания. Обступали гостей живым, неугомонным роем, расспрашивая обо всем, иногда бесцеремонно залезая в мысли. Я едва успевала прикрывать интимные сцены, оставляя все остальное на растерзание любопытных ментальных щупалец. Ребятишки смотрели на нас с сочувствием, как мы оглядываем юродивых, оставляя медяки в треснутом блюдце. Пританцовывающая девочка со светлыми кудряшками, пушистым облаком обрамляющими лицо, спросила, искательно заглядывая в глаза: "Хочешь, я попробую посмотреть, кем ты была?". "Хочу, " — ответила я. Девчушка вглядывалась так долго, что заплесневевшая надежда успела проснуться — под сказочным небом правда могла быть окрашена только в розовый цвет. Но под конец пушистая девочка отвела взгляд и сказала: "Не могу. Мама права, надо еще учиться. Но ты не была счастлива, сейчас тебе лучше. Оставайся с нами?"

Девушки постарше играли в ароматические лабиринты — ведущие строили невидимые заслоны из еле осязаемых запахов, остальные пытались отыскать верный путь по цветочным переплетениям ощущений.

Вечерами пили травяной настой. Как заядлые курильщики кальянов в Нелоудже пускали кольца из дыма, так затерянные собирали обжигающий напиток в неестественные капли, размером с кулак. Жидкость дрожала на ветру, но не проливалась, нарушая законы гравитации и смачивания. Для гостей извлекли старинный фарфоровый сервиз, в хрупкую чашку налили приторный травник со вкусом меда, напоминающий сбитень. Мне не хватило такта скрыть разочарование, не люблю сладкие напитки, но сидящий рядом мальчишка решил проблему, не задумываясь. Я с расширенными от изумления глазами наблюдала, как на погруженную в чашку ветку наматывается мёд, собираясь янтарными нитями, оставляя фосфоресцирующие следы. Жидкость горчила после процесса, оставляла привкус ромашки и шиповника без капли меда.

Я почти не помню остальных людей, лишь ощущение красоты и силы запечатлелось где-то позади рациональной памяти. Затерянные учили нас чему то: "Ваше воображение ограничено вашим жизненным опытом. Вы можете сделать то, что вы уже видели быстрее, сильнее, громче. Но часто вам нужно совсем не это. Это как запертый сундук. Вы будете вскрывать замок, возможно, будете ломать сам сундук. Но на самом деле достаточно протянуть руку из другого измерения и забрать все, что расположено внутри, не оставив ни царапины на замке. Вы можете оставаться на месте, а мир будет двигаться вокруг вас".

Я помню, как мы купались в горячем водопаде, пахнущем лавандой и насыщенном пузырьками воздуха, и пронзительно синее небо было так близко, что казалось, достаточно встать на цыпочки, чтобы дотянуться до облаков.

На берегу, в липкой красноватой глине, детским корявым почерком было выведено слово "счастье". Как лозунг, как обещание, как четырехлистный клевер на удачу. В Нелоудже дети часто писали слова на песке, на серых влажных стенах заброшенных строений и на бетонных заборах фабрик. Большинство торопливо выведенных слов я знала, но употребляла редко, и только в соответствующих ситуациях. Некоторые обогатили и мой словарный запас. Стагеры вырезали имена богов на коре раскидистых мескитовых деревьев, изредка встречающихся в долине, покрытой белым песком. Но нигде и никогда я не видела, чтобы дети на досуге писали слово "счастье".

И только при упоминании Института лучистые глаза темнели. «Никому не нужна утопия под боком. Контраст слишком яркий».

Я знаю, что у затерянных можно было остаться.

Мы задержались в утопической долине на долгие недели теплой спокойной радости. Каждый день музыканты рассказывали удивительные истории про бесконечную дорогу, но в ответ узнавали несравнимо больше. Но однажды мы все-таки уехали. Последние дни идеальная мелодия, звучащая у каждого в голове все больше напоминала стук колес, и ветер дул в лицо все настойчивей. Дорога звала нас, и она не хотела больше ждать.