Глава 59

Мне было больше не к кому пойти со своими страхами и подозрениями, и я пошла-таки к Илину, надеясь, что тот сегодня решил поработать допоздна, и, желательно, один.

И повезло, Илин был на месте, очень кстати, сидел и пил свой неизменный напиток — горячий кофе с какао. Сосредоточенно так пил, как будто бы ставил какой-то невыносимо важный эксперимент, от которого зависит судьба мира, как минимум.

— Здравствуйте, — сказала я.

— Здравствуйте, — сказал он. — Что вы тут делаете?

— Мне нужно с вами поговорить, — сказала я.

Он вздохнул, отодвинул в сторону чашку, взял неизменную монетку и начал подкидывать с отточенной до автоматизма четкостью.

— Почему со мной? — спросил он. — Я поручил вас Керону.

— Больше не с кем, — призналась я. — Я как раз о Кероне хочу поговорить.

Илин кивнул, разрешая продолжать. Я, совершенно очевидно, мешала ему работать, он обдумывал что-то, и дождаться не мог, когда же я изложу свои незначительные проблемы и уберусь восвояси, оставив его в покое. Скептический настрой профессора мешал сосредоточиться, но я нуждалась в помощи, и позволила себе быть настолько же толстокожей и бесцеремонной, насколько был он сам. Я подвинула стул, села напротив, вытерла ладошки о колени.

— Сегодня, когда я была у Керона, лаборантка отдала черновики с начатыми работами по численному моделированию, — начала я, медленно подбирая слова. — На одном из листков были другие чернила, другой почерк. Я посмотрела на просвет...

— Детектив, — прервал меня Илин. — Я не играю в эти игры.

— Там оказалось схематическое изображение какого-то насекомого, по-моему, сверчка, — я сократила историю. — А потом я встретила местного сумасшедшего, который все ищет Дени, вы помните? Он живет в какой-то кладовке, и у него там...

Но рыжий профессор меня больше не слушал. Он сидел молча, подкидывая монетку, и выражение лица становилось мрачнее и мрачнее. Что-то ему очень сильно не нравилось то ли в моей речи, то ли в монетке, настолько не нравилось, что он готов был взорваться сию же минуту. Илин походил на грозовую тучу, и я невольно сжалась и замолчала, ожидая разряда. Он поднял на меня глаза — большие, недоуменные, и я вдруг поняла — что-то не сходится, не укладывается в стройную картину профессорского мира, и я почему-то несу за это ответственность.

— Кори, что происходит? — спросил в лоб.

— Мне… — я не находила слов, не знала, что от меня хотят услышать, и решилась сразу рассказать все подозрения, — кажется, Керон проводит какой-то эксперимент, который уже проходил в Институте раньше, и из-за которого пострадала целая исследовательская группа. Человек двадцать, как минимум одна девушка из этой группы находится в реабилитационном центре со стертой памятью, но показалось, что я узнала еще некоторые лица, и один человек из этой группы сошел с ума.

Илин поднял брови, он явно ожидал услышать не это, и мои слова заинтересовали, отвлекли от искреннего возмущения, но лишь на миг. Затем профессор снова отвлекся от предъявленного Керону обвинения, потому что сейчас его волновало что-то другое, более важное на взгляд.

— Интересно, — сказал он. — Обсудим. Но я не об этом. Что вы делаете с вероятностью, и как вам удается перекрыть меня? Я даже не вижу, чтобы вы прилагали усилия. Я никогда не видел такого поля, это ненормально, неестественно.

Я посмотрела на Илина, пораженная:

— Я ничего не делаю с вероятностью. Абсолютно. А если бы и делала, вас мне не перекрыть, вы же знаете.

Он знал. Он играл со мной в покер, и обыгрывал, как простодушного ребенка. Я могла выиграть на наглом блефе, или когда мы с остальными лаборантами играли командой, но если мы оставались вдвоем, и Илин хотел себе выигрышную комбинацию — он получал нужные карты, и точка, и я могла расходовать свой ресурс на изменение вероятностного поля до потери сознания в буквальном смысле слов.

— Сидите, — сказал рыжеволосый профессор, — и смотрите. Сейчас мы разберемся с этим, с вашего позволения, а потом вернемся к вашему, безусловно увлекательному, детективному расследованию.

Он достал свой неизменный факирский набор — еще одну монету, карты, кости, и, не глядя на меня, начал все это перемешивать и выкидывать. Я не могла уловить закономерность, а нервное настроение Илина явно усиливалось. Наконец он отодвинул все раздраженным жестом и объявил:

— Не работает. Я не влияю на вероятность рядом с вами. Вы влияете, похоже, потому что распределение какое-то сбитое.

— Я ничего не делаю, — подняла руки я, и вспомнила про подарок Элеоноры. Медленно и демонстративно положила на стол левую руку и приподняла вверх указательный палец с кольцом. Илин уставился на перстень невероятным взглядом, протянул руку и зачем-то потрогал теплый металл.

— Это иррилиум? — спросил он, — И к чему это? Откуда он у вас? Вы его украли?

— Нет, не крала, — не удивилась предположению я. — А дело может быть в свойствах кольца?

Веснушчатое лицо просветлело:

— А как давно вы им владеете?

— Сегодня получила. Около часа назад.

Илин не спросил, как и откуда, только задумчиво смотрел на кольцо. — Значит дело в иррилиуме, — наконец сказал он. — А почему бы нет? Я всегда думал, что легендарный металл как-то влияет на вероятность, когда становится зеленым. Ведь что иначе есть предопределенная судьба, чем практически достоверная вероятность события?

— Но оно не зеленое, — заметила я.

— Да, — согласился профессор. — Видимо, оно начинает действовать сразу, как только попадает к человеку. Почему бы не предположить — хотя бы на одно мгновение — что оно не предсказывает судьбу, а меняет ее? Что оно управляет владельцем, пусть не всегда, но на тех поворотах, в которых оно заинтересовано?

— То есть это оно меняет вероятностное поле вокруг меня? — уточнила я, в горле пересохло. — Это же не только монетки выпадают не так, как следует?

— Боюсь что да, — согласился Илин. — Вы понимаете, это выглядит логично. Вот вы надели кольцо, оно золотое с багровым отливом, значит, что вам еще жить и здравствовать больше трех дней, верно?

— Верно, — кивнула я. — По крайней мере, мне рассказывали то же самое.

— И тут вдруг на вас падает кирпич, — продолжил свою мысль Илин, — случайно, понимаете? Глупый такой кирпич, и слепой, багрового кольца не видит, в иррилиум не верит. И вы рраз — и умираете. Ну или законы физики нарушаются. Профессор с размаха хлопнул по столу, иллюстрируя озвученную мысль. Звук эхом отразился от стен пустого помещения, почудилось даже, что отозвался на несколько этажей вверх и вниз. Я вздрогнула, сцепила пальцы, тихо сказала:

— Я слышала, что владельцы колец выживали в самых невероятных обстоятельствах.

Хотелось привести хоть какое-то возражение, как будто это могло освободить меня от нависшего рока.

— Да, — сказал Илин, — выживали по удивительному стечению обстоятельств, но не вопреки законам физики и физиологии. А по воле случая. Один шанс на миллион. Но что, если это был не шанс? Если происходили только предопределенные кольцом и практически достоверные события?

"Практически достоверные… Как же тогда сказал Эрин", — подумала я, — "Что жизнь теряет элемент риска и значительную долю свободы. Как-то так. Интересно, он догадывался, насколько прав?".

— И тогда мы приходим к выводу, что кольцо защищает вас от случайностей, причем уже сейчас. Что-то вас ждет, и оно, похоже, неизбежно. Кольцо контролирует вероятностное поле вокруг вас, оно идеально защищает вашу жизнь, вы застрахованы от любого катаклизма, но я не знаю, — рыжий профессор замолчал на мгновение, а потом резко и отчетливо сказал, — Но я не знаю, насколько вы сами внутри этого поля свободны в выборе.

Стало страшно, по-настоящему страшно, как будто захлопнулась последняя страница моей книги, и кто-то пишет продолжение, а я продолжаю играть, не замечая, что сценарист — уже не я. Я глубоко вдохнула, пытаясь заставить непослушные губы говорить.

— Не хочу, — выдохнула я. — А если я сниму кольцо? Подарю? Продам?

— Не знаю, — пожал плечами неумолимый профессор. — Это не работает, когда металл становится зеленым, в истории есть несколько подтверждений. Мне особенно запомнилась история про императора Модока Третьего Морэнского. Когда кольцо позеленело, он выбросил его в Ниржацкий водопад, расположенный в тридцати километрах от дворца. Выбросил сам, никому не доверил. Вернулся во дворец и через три дня умер от сердечного приступа.

— А кольцо? — спросила я.

— А кольцо нашли под подушкой в императорской спальне, — Илин взмахнул рукой. — Оказалось, перстень проглотила рыба, рыбу поймали браконьеры и продали жене главного камердинера, как в детских сказках. Когда она разделала рыбу и обнаружила кольцо, камердинер, не задумываясь ни на мгновение, унес его в императорские покои. Зачем? — спросил Илин, и, не дав мне вставить слова, продолжил сам, — Оказалось, он был приверженцем древнего культа предопределенности. Искренне верил, что нарушение естественного хода событий ведет к катастрофе и, как он признался на дознании, сам собирался убить императора через три дня, даже если бы кольцо не обнаружили. Кажется, камердинера все равно казнили, императора народ любил — редкое явление в истории.

Я опустила голову. Для императора, про которого я только что узнала, отсутствовала всякая надежда. Только два варианта смерти.

— Но моё кольцо не зеленое, — пересохшими губами сказала я во второй раз.

— Верно, — согласился Илин, — про багряное — не ясно. Тот, кто вам его отдал — жив?

— Жива и здравствует, насколько мне известно. По крайней мере так было час назад.

Илин удовлетворенно кивнул.

— Это уже что-то. Любопытное явление, я бы с удовольствием поэкспериментировал с кольцом и с вами. Если оно меняет вероятность, значит, у него тоже есть цель. Работать со мной будете? — снова, как в первый день, спросил профессор.

— Буду, — сказала я. — Хотя вы знаете, иллириум стоит кучу денег. Забирайте его, проведите эксперименты сами и продайте.

Я попыталась снять кольцо, но роковой подарок застрял на суставе, и я дернула с отчаянием, больно, и почти добилась успеха. Я еще держала перстень между большим и указательным пальцем правой руки, когда багряный цвет резко и необратимо сменился ярко, неоново зеленым.

Я до боли сжала металл, опустила голову, сцепив зубы. Потом медленно надела обратно. Теперь уже все равно. Пусть будет. Хотя бы точно запомню три последние дня.

Я подняла взгляд на Илина. Профессор смотрел на меня, и в его глазах, впервые после разговора в оранжерее, не было ни раздражения, ни разочарования. Только огромная жалость.

— Кори, я попытаюсь помочь, — сказал он. — У меня есть идея, нужно только проверить кое-что...

Он говорил тихо и осторожно, как с безнадежно больным человеком, но утешающий тон не задевал. Я понимала где-то в глубине души, что сейчас, за оставшиеся три дня неплохо бы узнать свое прошлое, чтобы было о чем жалеть, но хотелось не этого. Хотелось в фургон, к Киму, и спать. Чтобы стучали колеса, чтобы ехать вдаль, и чтобы свежий весенний ветер очистил легкие от едкого аромата фенхеля. Это был бы лучший конец, и я не знала, что останавливает меня, что мешает телепортироваться и провести последние три дня так, как я этого хочу.