Глава 28

Я стерла все воспоминания о затерянных из своей памяти, настолько тщательно, насколько могла. Очень хотелось стереть мертвое лицо наемника тоже, но я понимала, что это находится за той невидимой гранью, переступив которую можно проиграть душу. В конечном итоге, неизвестный мужчина не хотел моей смерти, и совершенное убийство не было самозащитой, местью или войной. Человек умер, потому что смог застать меня врасплох, потому что я оказалась недостаточно сконцентрирована на занятиях с Селеной и не умела стирать память, но умела убивать. Человек умер, потому что я собственноручно подписала и исполнила приговор, и это та ноша, которую нужно нести до конца жизни.

Мы ехали дальше, и ветер снова дышал в лицо. Мой нос пришел в норму, если не считать небольшой горбинки, и все постепенно входило в свою колею. Я иногда думала, что ничего не знаю про своих попутчиков, на самом-то деле.

Однажды вечером Ким достал из встроенного шкафчика две пары наручников и переложил в верхний ящик стола. Действие выглядело рутинным, и он явно старался не акцентировать внимание. На вопросы ответил уклончиво:

— Впереди Чертов лес. Надеюсь, не пригодится.

Эрин, вопреки своей словоохотливости, разговор тоже не поддержал, и я решила оставить эту тему. Ясно, что друзья умеют действовать в любой ситуации. Мне даже нравилась их молчаливая готовность ко всему. Благодаря этому я чувствовала себя почти дома, почти защищенной, почти спокойной. Почти…

Мы нашли попутчика на пару дней, бородатого мужчину неопределенного возраста. Это удивительная особенность дорог — иногда, в самой глухой чаще можно увидеть человека с котомкой, который идет из неизвестно откуда в неизвестно куда. Случайный путешественник оказался художником, влюбленным в искусство до легкого помешательства. Он нес в заплечной сумке ворох карандашных этюдов и небольшой набор провизии и весь озарился счастьем при виде гостеприимных фургонов. Нас с Кимом художник вдруг узнал — охнул радостно, как при виде старых знакомых, расцвел в улыбке, что-то начал бормотать, извлекая бумагу из котомки и разворачивая складной мольберт.

— Вы, — восхищенно обратился он ко мне. — Я видел вас во сне. А вы можете распустить волосы — да, именно так… Лучше бы они были влажными, конечно. Вы совсем не такая сейчас, вы будете счастливая. Это мимолетный миг, мгновение, что стоит всей жизни.

Я смотрела на ловкие руки с карандашом зачарованно, и позировала молча и послушно так, как было сказано, не задавая вопросов. Будто отягощенные реальностью слова могли разрушить хрупкую магию мастера, сломать обещанное счастье. И художник жадно и безгласно рисовал меня, а потом поймал Кима за рукав.

— Вы тоже там будете, вас я помню лучше, но нужно уточнить пару линий. Встаньте здесь. Поднимите руки, вот так. Я хочу видеть солнце в ваших глазах.

Сзади стояли фургоны, и Рой латал проколотое колесо, но художнику было все равно. Он только отмахивался от вопросов и бормотал:

— Это все неважно. Я же все помню, как во сне, как во вчерашнем сне. Знал же, что встречу вас, помню горную речку, и большую скалу за ней. А вот ваши скулы не успел запомнить, надо же, как хитро тень легла.

Художник нанес еще несколько заключительных уверенных штрихов и передал этюд мне.

Рисунок нарушал двумерность бумаги, не признавал ограничений действительности, лучился невероятной любовью к жизни, а в самом центре композиции были мы с Кимом.

Мы были у подножия гор, по колено в воде, и Ким держал меня на вытянутых руках над головой. Вода стекала с мокрых волос на лицо музыканта, и я смеялась. Солнце отражалось от воды, наполняя пейзаж искрящимся светом, мы были одни в этом мире, и мы были счастливы.

— Спасибо, — тихо сказала я художнику. Я поверила ему, это удивительно — знать, что тебя ждет счастье, пусть на один короткий миг.

— Не стоит, — ответил он. — Я шел здесь, чтобы встретить вас. А теперь мне нужно идти дальше, я сегодня увижу мать с тремя детьми, ребятишки как яблоки на яблоне, я должен это нарисовать.