Глава 50

Тем не менее, через несколько недель совместной работы профессор показал оранжерею. Через пролет от рабочего кабинета раскинулся закрытый зал с застекленным потолком. В воздухе держался резкий специфический запах озона, влажной земли и еще чего-то неуловимого. Возможно, сильно поврежденной вероятности. Вдоль стен тянулись виноградные лозы, колосилась пшеница, в дальнем конце грядок цвели помидоры. В зале было ощутимо холодно, на зеленых листьях лежала изморось, землю прикрывала тонкая ледяная корка. Когда Илин заговорил, изо рта пошел пар.

— Вот, — сказал профессор торжественно, — результат направленной мутации. Воздействуя на случайность, я через считанное количество поколений могу получить растение с желаемыми свойствами. Морозостойкая пшеница. Виноград, который плодоносит круглый год в резко континентальном климате. Дополнительного воздействия ресурсом не требуется.

— То есть эти культуры способны просто расти за пределами Института? — уточнила я, зябко передергивая плечами.

— Да хоть у тебя под окном гостиницы, на клумбе, — подтвердил он.

— И что для этого нужно? — спросила я.

— Посадить. Поливать. Сорняки выпалывать. Помидоры удобрять один раз в сезон, — раздраженно перечислил он. — Ты хоть какое-то представление об огородничестве имеешь?

— Смутное, — призналась я. — Если честно, то просто не могу понять, почему вы публикуете работы по изоморфизму, которому не нашли применения, а культуры, способные совершить революцию в агрономии, растут здесь, на задворках? Лаборанты с ними почти не работают, мы же все в одном кабинете сидим и частые отлучки в оранжерею бросились бы в глаза.

— А ты думаешь, это нужно Институту? Ну ты все-таки и наивная! Или недалекая. Это же надо с полной убежденностью спрашивать о публикации, — сморщился Илин. — Хочешь — вперед и с песней, я тебе даже все материалы дам, и от соавторства добровольно отказываюсь. Только учти, я однажды выступил с подобным, и отнюдь не столь революционным, проектом на среднегодовом отчете, и с тех пор у меня доступ только к десяти процентам библиотеки, как у ученого, разрабатывающего "Низкоэффективные проекты, дающие мало ресурса, и не входящие в систему устоявшихся ценностных ориентиров".

— Почему? — удивилась я. — Что за ориентиры и фокусы внимания, вообще?

— Слушай, ты правда не понимаешь, или притворяешься? — обозлился вдруг Илин. — Мне-то казалось, что ты полстраны объехала и хоть немного можешь выглянуть из-за шор. Что, вообще, по-твоему представляет Институт? Сборище талантливых людей, прошедших сумасшедшее испытание?

Илин подошел к виноградной лозе, начал аккуратно обрывать и есть сочные зеленые ягоды. Ухо профессор демонстративно выставил в мою сторону, ожидая ответа.

— Не только, — осторожно ответила я, — Это еще и орган власти.

— Да неужели? Ты знаешь слово власть, — могучие брови поползли вверх в притворном изумлении, — Может и источники власти перечислишь? Чисто теоретически.

— Исторические традиции… Ну там, цари, указанные в нарисованном знании… — всерьез задумалась я.

— Это раз, — загнул палец Илин. — Еще?

— Потенциальная возможность применить силу к тем, кто ослушается.

— Хорошо. Два.

— Общественное доверие… То есть Институт же занимает особое положение, все знают, что здесь собраны самые талантливые и ментально сильные маги, а управляют — избранные из избранных… Люди верят, что у сотрудников есть право на власть.

— Итого: Сила. Авторитет. Право, — сформулировал Илин, сжал между пальцев сочную виноградную ягоду, на замерзшую дорожку брызнул сок. — Я не историк — в Нелоудже не осталось историков, это любой думающий человек понимает, но представляю текущую ситуацию так. Права у Института нет. В Нарисованном знании Институт не изображен, обычаи и традиции в массовом сознании на стороне монархии, классического наследования престола. Сила есть, тут любой дурак согласится. Но за счет одной силы удерживать власть трудно и муторно. Постоянная борьба. Так что насчет авторитета?

— Авторитет безусловно есть. Все знают, что в Институт проходят самые сильные и талантливые люди… К тому же Институт всегда помогает людям с годы засухи или эпидемий.

— Да неужели? — снова притворно удивился Илин. — А в наше продвинутое время все еще возможны неурожайные годы и массовые заболевания? Неужели ученые ничего не могут сделать, чтобы у людей появилось больше времени на собственные занятия и увеличение личного ресурса?

— Могут, — тихо сказала я, глядя уже не на Илина, а на оранжерею.

Я поняла, неожиданно, и от этого понимания стало пронзительно неприятно. Новое знание выбивало из зоны комфорта, делало глупыми и эгоистичными все персональные искания и надежды. Но самое главное — оно было абсолютно бесполезным. Я, конечно, могла поднять деревянный меч и пойти… Куда пойти? К кому пойти? Что сделать? К этим, которых гармонизируют, что ли? Я вспомнила стагеров. Может быть, старейшины не так уж далеко ушли от истины со своим ортодоксальным верованием...

А ведь Зиэн была права, — вдруг вспомнила я раздраженную художницу, — Институт, действительно, может всё, но руководству это не надо. Власть, чертова политика. Сколько покалеченных жизней она может стоить?

"Да пошли они все со своими ценностными ориентирами", — подумала я. Не хочу в это все впутываться. Уйти только надо отсюда, и скорее, пока меня не убедили и не гармонизировали. Или уже? Мне не было все равно, но я ничего, абсолютно ничего не могла поделать. Идея тихого бунта, пассивных заговоров, разговоров полушепотом на заднем дворе претила, участвовать в тайном бездеятельном восстании я не хотела.

Если у меня будет сила, если я буду силой, или если я познакомлюсь с организованной силой, то знание, полученное от Илина — отличная точка приложения. Но сейчас я — никто и способна только на пустые рассуждения. Не ученый, не артист, не политик, не подпольщик.

Я слышала горечь в голосе Илина, но для себя всё решила, и поэтому спросила совсем о другом.

— Так у нас у всех доступ только в ограниченные секции библиотеки? Только первые три витка? Думала, только у меня, потому что я новичок.

— Нет, — отрывисто сказал он. — Пока ты со мной, так и будет. В соседней группе у профессора Керона все есть, только дела у них какие-то мутные. Но тебя же это не волнует? Давай, переходи работать туда.

Не такого ответа от меня ждал рыжий профессор, разносторонний ученый, скрытый бунтарь. Я видела разочарование, привычное и злое, в широко посаженных светлых глазах, в том, как резко профессор закрыл дверь и повернул в массивном замке ключ. Чувствовала отчуждение, сильные волны неодобрения, исходящие от напряженной спины, и не могу сказать сейчас, не изменилось ли тогда что-то в моей судьбе по воле странного, подвластного профессору случая. Не намеренно, конечно, и не осознанно. Просто так легли карты в моей судьбе после этого разговора, и колоду тасовал, разумеется, не Илин. Но ведь он умеет менять вероятность.

Что ж, даже если так, я все равно надеюсь, что мятежный профессор сумеет воспользоваться исходом сыгранной партии. Это лучший вариант, который я могу представить, и единственная достойная ставка.