Музыкальный внеконкурс

Внеконкурс на Сапогах на эпизод "Музыка "в соавторстве с Яго С.

Когда его пальцы касались клавиш, привычный мир переставал существовать. Музыка подхватывала и уносила всех, кто её слышал, вслед за душой композитора в неведомые дали. Люди, которые обычно во всем видели только выгоду и прибыль, вдруг замечали звезды, которые нельзя ни продать, ни купить. Те, кто изо дня в день смотрел только под ноги, внезапно поднимали глаза к небу. Те, кто привык слышать и изрекать лишь упреки и жалобы, в звуках его фортепиано неожиданно для себя различали слова любви и понимания. Время ускорялось или замирало, а иногда даже поворачивалось вспять. Дряхлый старик вдруг отбрасывал палку и, галантно раскланиваясь, приглашал свою жену на тур вальса, а та смущенно краснела и кокетливо улыбалась, как будто ей тоже снова 18. Малыш, которого обижали во дворе, вдруг чувствовал себя большим, сильным — и переставал плакать и трусить перед хулиганами. Влюбленные и близкие люди, которые поссорились и собирались расстаться навсегда, ощущали мелодии особенно остро — как отрезвляющую пощёчину, холодный душ или окрик — напоминание о том, что по-настоящему важно.

Для многих его музыка становилась ключом, оберегом, посохом или путеводной нитью в лабиринте. Люди любили созданные им произведения — и были готовы отдать всё за возможность ещё хоть раз очутиться в потоке создаваемого им волшебства. Но никто из поклонников творчества не знал, чего стоит ему каждое произведение, каждый концерт. Цена всегда оказывалась неимоверно велика, но он платил собой и не считал это жертвой.

Никогда не знаешь, какой концерт, какой такт, какой вздох окажутся последними. Он сделал выбор. Пусть сегодня снова звучит музыка!

И он ступил на сцену.

Именно в этот момент он ощутил ее взгляд. Та, что обрежет нить его жизни, пришла, — и вмиг фортепиано очутилось за тысячу миль, и он шел к нему так медленно, будто доски пола превратились в пески. «Значит, — подумалось, — это последний концерт, мой Реквием, мой завет. Я так долго ждал. Но пусть так… пусть так… о чем мне жалеть?».

Музыка его звучала с нежным отчаянием, он играл, теряя себя самого, а люди слушали его: возлюбленные коснулись рук друг друга, у стариков смутно засияли глаза от сдерживаемых слез, и дети познали горькую печаль прощания, но та, чей взор был огненно ярок, улыбалась.

Когда концерт закончился, она не подошла к нему. Он наклонился, чтобы взять букет ирисов с рук степенной дамы, которая улыбалась ему так счастливо, словно юная девушка, и когда он поднялся, то понял — та, которой он страшился, ушла.

В гримерке он переоделся, убрал вещи, полил одинокое растение, медленно засыхающие в углу. Затем он дочитал статью о музыкальном фестивале, посмотрел на фотографии в конце: огромная сцена, клубящийся дым и барабанщица. Особенно долго он рассматривал лицо барабанщицы — сосредоточенное, пряди волос прилипли ко лбу, глаза закрыты как в молитвенном экстазе. Ему подумалось. что сейчас, когда музыка не вырывается из-под рук, он чувствует себя беспомощным, и интересно, чувствовала бы так эта барабанщица, зная, что вскоре она встретится со смертью, чье молчание поглотит навек.

Затем он оделся и вышел на улицу, раскрывая зонт навстречу дождю. С раннего детства музыка все время звучала в его ушах, а сейчас даже звук дождя стерся — и он подошел к месту встречи в абсолютной тишине.

Он знал, где найдет её — там же, где двадцать лет назад, возле уличного фортепиано под алым навесом. И она была там.

Он сел на скамейку, беззвучно закрылся зонтик.

Двадцать лет назад погода была совсем иной. Золотые листья мерно падали, долетая до его ног. Он был юным ротозеем, руки все время липкие от сладостей, волосы выгоревшие на солнце, и в тот золотистый день он так легко продал душу Сатане.

Продал душу в обмен на то, чтобы быть величайшим музыкантом в мире. Не было дня, когда он не помнил об этом, не было ночи, когда он не ворочался от страха. Но эта боль обостряла его одержимость музыкой.

— Итак, — сказала ему женщина, чей облик ни на каплю не изменился за столько лет, — Ты помнишь о договоре?

Он помнил.

— Двадцать лет назад ты был мальчишкой, не ценившим собственный талант.

Он отвел взгляд от её лица, от завитков красных волос.

— Что музыка, что шум улицы — тебе было равно.

Она замолчала. Он чувствовал тишину как боль. И ответил:

— Да, так и было. и пусть каждый день я вспоминал о договоре с тобой, но в тот день сделал правильный выбор. Иначе я бы не сочинил ни одной песни, ничего.

Она улыбнулась.

— Я рада это слышать.

Женщина перевела взгляд на фортепиано, укрытое чехлом от дождя:

— И все это время ты думал, что я Сатана? Что я и вправду заберу твою душу?

Охваченный изумлением (не таких он слов ожидал!), музыкант спросил:

— Если ты не Сатана, то кто ты?

Она пожала плечами, волосы замерцали золотисто-красным:

— Муза.