Вечная любовь

Гл.I.

Дул холодный октябрьский ветер. Всё небо заволокло серыми тучами. Начинал накрапывать вредный осенний дождь. На автобусной остановке сидела девчонка лет четырнадцати и безразлично смотрела на проходящие машины. Одета она была легко для этого времени года: тонкая серая ветровка, тонкие же брюки и тапочки-липучки на босу ногу. Длинные русые волосы намокли и спутались. Обычная школьница с сумкой через плечо. Только большие голубые глаза, полные не детской печалью выделяли её среди окружающей толпы.

В конце октября быстро темнеет, уже начинало смеркаться, когда на остановку подошла девушка с двумя большими сумками и села рядом. Заботливо, внимательно посмотрела она на соседку.

— Тебе нездоровится, девочка? — спросила незнакомка.

И столько тепла и доброты прозвучало в этих простых словах, что "девочка" удивлённо повернула голову. Этот вопрос застал её врасплох. Он был так необычен и непривычен для неё. «Кто может здесь интересоваться её здоровьем? Может это из милиции?»

Но девушка смотрела мягко и с участием. Нет, милиционеры так не смотрят. Они во всех видят преступника. Взгляд девушки был совсем другим.

— Нет, — сказала девчонка, чуть слышно, и подумала: «Наверно, добрая. Может даст денег», а вслух сказала

— Не могли бы вы дать мне немного денег. Я потеряла кошелек, и мне не на что доехать домой.

— А тебе в какую сторону?

— Мне в Неглиново, — нашлась малышка.

— Вот и хорошо! Значит, будем попутчиками. Я куплю тебе билет.

Подошёл автобус. «И зачем мне это Неглиново?» — подумала она — «Впрочем всё равно». Попутчицы сели сзади. До посёлка было два часа езды по хорошей дороге, но из-за дождя этот срок значительно увеличился. На всём протяжении пути они молчали. Младшая задремала, а та, что постарше достала из сумки блокнот и ручку и стала что-то сосредоточённо писать. Косметикой она не пользовалась, да и без неё она могла очаровать любого: длинная тёмно-русая коса, милая улыбка, румяные щёки, истинно русская красавица! Даже скромность одежды не могла этого скрыть. Джинсы и сапожки подчёркивали изящность ножек, болоньевая куртка — стройность осанки.

— Неглиново! — зычным голосом пророкотала кондукторша.

— Нам пора, — сказала девушка, берясь за сумки.

— Да, да, спутница нехотя последовала вперёд к выходу. Они направились по размытой дороге.

— Где же твой дом?

— А вам то что?

— Ничего. Холодно и темно уже. Пойдём со мной. Тебе надо поесть и отдохнуть. Вот, кстати, это за нами. Привета, Света. Заждались?

Девчонка растерялась. Молча пошла за старшей. Сама не зная почему, она повиновалась. Было что-то особенное в этой милой девушке. самые простые слова сказаны так мягко и убедительно, что против обычного "маленькая колючка" даже не нагрубила в ответ.

Рядом остановилась телега, с неё соскочила молодая женщина, и стала помогать девушкам загружать сумки.

— Да, уже! Опять автобус опоздал?! Садись скорей.

— А я не одна. С нами поедет гостья.

— А как тебя зовут, дорогая — обратилась Света к попутчице.

— Алёна.

— Вот и познакомились. Что ж поехали, надо поторапливаться, а то дома, наверное, волнуются.

Повозка тронулась. Алёне было уже всё равно, куда они едут… Она сидела молча, укрывшись от дождя и ветра большим кожаным плащом, который нашёлся в телеге, и думала: «Как всё странно. Зачем я им? Какое им до меня дело? Может, это преступники? Хотя нет, не похоже. А всё же, лучше так, чем в подвале или на вокзале».

Ехали довольно долго. Алёнка снова задремала и не видела дороги. У неё болела голова, иногда мучали приступы кашля, но она старалась скрыть это. Так дремала, и не заметила, как доехали. Ворота открыла девушка в болоньевом пальто с большим чёрным зонтом.

— Ну, наконец-то. Наталья, ты знаешь, который чаc? — обратилась она к красавице.

— Нет.

— Уже половина двенадцатого. Мы вас ждём. Полина ещё не ложилась.

— Опять автобус опоздал. А я не одна. Познакомься Марина, это Алёна.

— Ну что же вы стоите. Пойдёмте скорей!

Марина мягко подхватила сумку и пошла вперёд.

— Есть хотите? — спросила она, входя.

— Да. А что у вас есть? — уточнила Света.

— Чудесная гречневая каша и молоко.

— Давай. И скажи Полине, пусть ложится.

Марина вышла, а три усталых путницы, стали раздеваться в прихожей. Она была не большая, но уютная. На вешалках расположились около двадцати курток и пальто, столько же было шапочек и сапожек.

Прошли в милую и просторную кухоньку. Там их уже ждал ужин. Алёнка с аппетитом принялась за пищу. Было заметно, что она давно не ела. Но что-то насторожило Наталью. Она встала и потрогала Алёнин лоб. Он так и пылал.

— Да… Алёна ты ляжешь в моей комнате. Идём. Спокойной ночи, Света.

— Спокойной ночи.

Наташа взяла Алёну за руку и провела вверх по лестнице. Из шкафа достала чистую сорочку и протянула её гостье. Затем расстелила постель. Алёнка быстро разделась и легла. Но тут она закашлялась так, что на глазах выступили слёзы. Наташа покачала головой, доставая из коробки градусник.

— На, — измерь-ка температуру, а я сейчас вернусь.

Она вышла в коридор и постучалась в соседнюю комнату:

— Полина, ты ещё не спишь?

— Наташа?! — дверь отворила женщина лет тридцати в стёганном халате до пола, — что случилось?

— У этой девочки, что я привезла, Алёны, по-моему воспаление лёгких. Неудивительно, она была очень плохо одета, а на улице страшный ветер и дождь.

— Сейчас, только возьму медицинскую сумку. Через минуту Полина осматривала гостью.

— Да, ты права, — сказала она обращаясь к Наташе — придётся браться за лечение.

— У меня всё готово, — та уже протягивала подруге шприц с пенициллином.

На лице девочки отразился испуг.

— Ну, ну, что ты, — подбодрила её Наташа. У Полины рука лёгкая.

Алёнка мужественно стерпела. Когда Полина убрала шприц в свой чемоданчик, Наташа принесла мокрую косынку и положила на лоб больной. Уже засыпая, Алёна слышала обрывки разговора:

— Намаялась, бедняжка. Что будем делать?

— Колоть пенициллин, а там видно будет. Захочет пусть остаётся, а нет — так не станем удерживать. И где ты её нашла?

— На остановке автобуса. Кроме имени я о ней ничего не знаю. Но как гласит наш закон, человек сам расскажет, когда захочет. Да ты и сама это знаешь не хуже меня.

— Да, да. Ты поспишь в моей комнате, а я посижу с ней. Ты больше устала.

— Полина...

— Не спорь со старшими, ложись.

Наталья послушно отправилась в комнату Полины и скоро уснула, а заботливая хозяйка всю ночь просидела у постели неожиданной пациентки, меняла косынку, поправляла одеяло. В три часа Алёна проснулась, приступ кашля сотрясал её хрупкое тело. Полина снова ввела ей пенициллин, уложила. В четыре проснулась Наташа и заняла место подруги. Алёне стало хуже, несмотря на двойную дозу, она начала бредить. Весь остаток ночи Наташа тщетно пыталась ей помочь. Везти в больницу пациентку при всём желании было невозможно, скорая, не доедет до их хуторка по такой дороге.

Начинало светать. Просыпались обитатели дома. Полина тоже встала.

— Да, дело плохо.

— Лекарства на исходе. Может ввести ампиокс?

— Ты что?! От него же уколы целый месяц болят.

— Зато помогает эффективно. Ладно, решай сама, а я в город за лекарством. Ты спала меньше, оставайся.

Вошла Марина.

— Девочки, вы встали? А что случилось?

— Алёнке плохо, пневмония, а лекарств совсем мало. Я в город. Скажем Свете, чтобы оседлала Айкиида.

— А может, я поеду?

— Нет. Ты там никого не знаешь.

— Ладно, а завтрак?

— Алёнке сюда принеси, а мы сейчас спустимся.

Марина вышла, и разговор вернулся в прежнее русло.

— Так как же быть?

— Думаю, если к обеду не станет лучше, надо колоть через каждые три часа.

— Да, другого выхода нет. Пошли завтракать.

Быстро перекусив, Наташа отправилась в путь. До города, по прямой, было восемьдесят километров. Айкиид, настоящий стайер, шёл легко и быстро. Погода была хорошая, дождь перестал, так что часам к трём дня она должна была вернуться.

Есть Алёне не хотелось, выпила только немного молока. Так как Полина не могла дежурить у постели гостьи постоянно, было распределено дежурство. Первой выпало опекать Алёну черноокой Оксане, потом час взялась провести Вероника, девчонка только чуть-чуть старше Алёны. Перед обедом Полина сама сидела с больной, потом опять Ника. Делать перевязки и уколы тут умели почти все, хотя медицинское образование было только у Полины и у Натальи, так что проблем с помощниками не было. Все были добры и внимательны к новой подруге. Каждая старалась сделать что-нибудь, в меру своих сил.

К сожалению, бедной гостье было не до ласковой заботы. Она вообще перестала различать окружающий мир, вокруг бушевало море огня, а в самом пекле сидел кто-то страшный, похожий на мачеху.

"Сейчас, сейчас ты узнаешь, как зарабатывать деньги, дармоедка. Я уже договорилась. Ха-ха-ха" — вещало это чудовище, протягивая к ней руки.

"Нет, нет, не надо" — хотела выкрикнуть Алёна, но из горла вырвался лишь надсадный кашель.

А вот с другой стороны появился отец в своей чёрной от сажи робе. Его лицо охватил огонь, но горящие губы пытались улыбнуться.

"Нет, пап, нет, не умирай" — она хотела дотянуться и сбить пламя, но лишь обожглась.

Боль, нестерпимая боль в груди… Почему?.. Наверное, она обожжена. Да, это огонь подобрался к её сердцу, а от дыма нечем дышать. "Неужели конец?" — мелькнула последняя мысль. А дальше — тьма.

Гл. II.

— Полина, скорее. Она еле дышит. Уже и метаться перестала, — со слезами на глазах в столовую влетела Вероника.

Полина и Наташа, которая только что вернулась с упаковками антибиотиков, кинулись наверх. За столом повисла тяжёлая пауза.

— Давай дыхательную трубку и кислород. Хорошо. Теперь десять кубиков стереотревина. Но сначала кубик соулекса. Это должно стимулировать сердце, — Полина взялась за дело круто.

— Есть. Сердечный ритм восстанавливается, давление поднимается. Может поставить пакет деоплазмы?

— Пожалуй, лишним не будет. Но это не все радикальные меры. Я думаю, стоит ещё сделать биопереливание. Видишь, какая тонкая у неё аура.

— Я это давно вижу. Ещё там, на остановке заметила. Потому и пригласила к нам. Сама уже потихоньку переливала, но кажется маленькими порциями не обойтись. Стоит собрать ударную команду: ты, я, Мария, Оксана, Катюша, Марина и Таня.

— Ладно. Пойду, позову остальных.

Когда у постели собрались все девушки, Полина повела дело согласно привычной процедуре.

— Прошу всех взяться за руки и сосредоточиться.

Сама она раскинула руки над больной и стала делать плавные движения, словно старалась погладить, не касаясь.

Затем её руки медленно скользнули к вискам пациентки и замерли. Тотчас, Мария и Наташа разомкнули круг, и опустили свои ладони на плечи старшей.

Так продолжалось несколько минут, пока веки Алёны не дрогнули.

Тьма рассеивалась, стало легче дышать. До сознания начали доходить слова окружающих.

— Кажется, приходит в сознание.

— Да, дыхание и сердечная деятельность нормализовались, хотя температура ещё держится.

— Всё же тридцать восемь градусов Цельсия это не сорок!

— Согласна Наташа, согласна. Дело пойдёт на поправку. Кризис позади. Идите, дорогие мои, отдохните, а потом ещё в доме масса дел.

— Как ты себя чувствуешь, милая? Хочешь что-нибудь поесть? — спросило доброе лицо.

— Нет, пить!.. — с трудом прошептала она в ответ.

— Сейчас, сейчас принесу. Вот отвар целебных трав, тебе понравится. А теперь постарайся уснуть. Не думай о плохом, ты — у друзей. Всё будет хорошо, — банально-нестареющие врачебные фразы возымели своё действие.

Полина уложила пациентку, укутала мягким одеялом, поправила капельницу. Ровное дыхание свидетельствовало о том, что страданиям тела в этот вечер пришёл конец. Можно было спокойно поужинать. В ближайшие несколько часов гостья будет спать.

Спускаясь по лестнице в столовую хозяйка услышала обычную весёлую болтовню, хотя события, связанные с появлением в доме нового лица не прошли незамеченными.

— Ну и денёк?.. Хорошо, что я догадалась прихватить у Виктора Сергеевича упаковку стреотревина.

— Да уж, заставила нас поволноваться сестрица Алёнушка!

За большим столом во время ужина царило радостное оживление, траурные морщины на лице разгладились. Алёна спокойно спала, и Полина смогла занять своё привычное место во главе стола.

— Что на ужин, Света?

— Толчонка с огурцами и салат из капусты.

— Не оригинально. — Зато полезно, а для оригинальности в другой раз достану бешеный огурец.

— Как, выпишешь из тёплых стран?

— Нет, доведу до кондиции домашний.

Дружный смех над простыми шутками был своего рода традицией здешних трапез, такой же, как ежевечерние обсуждения собственных достижений и планов на сегодняшний день.

На завтра семья наметила большую стирку и генеральную уборку. Для дома, в котором живут двадцать два человека двадцать комнат, это не простое дело.

Следующее пробуждение на новом месте было более спокойным. Когда Алёна открыла глаза, в комнате было ещё темно, только слабый свет ночника пытался рассеять мрак.

Где-то вдалеке часы пробили 6. Алёна приподняла голову и огляделась, пытаясь вспомнить, где она, и как тут оказалась. Послышались лёгкие шаги, и в круг света вплыла девушка, которую, кажется, называли Наташей.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — спросила она считая её пульс.

— Не знаю, какая-то слабость.

— Измерь-ка температуру, а я приготовлю тебе попить, хорошо? Есть хочешь? Нет, ну тогда немного молока.

— Да. А где я?

— Ты в моём доме, вернее в нашем, так как дом принадлежит всем, кто здесь живёт. А теперь это и твой дом. Не беспокойся ни о чём. Все тут твои друзья, и хотят тебе помочь. Можешь на нас рассчитывать. Выпей отвар, он немного горький, зато поможет тебе поправиться. Вот так, молодец.

— Наташа, ты сказала вчера, что у меня воспаление лёгких...

— Да, дорогая. Когда я тебя встретила, ты была не в лучшем виде. Только это была позавчера. Весь вчерашний день ты бредила, и мы очень беспокоились за твоё здоровье, но сейчас дело явно пошло на лад, температура упала. Если будешь хорошей девочкой, то через недельку-другую снова станешь здоровой. А сейчас я сделаю тебе укол, и ты ещё немного поспишь. Сон — лучшее лекарство.

Последующие несколько дней прошли однообразно: еда, сон и лекарства чередовались с регулярностью дня и ночи. Менялись лишь лица заботливых сиделок, благодаря чему Алёна смогла познакомиться со всеми обитателями своего нового дома. Их оказалось более двадцати, и почти все были старше неё, кроме маленькой дочки Полины Настеньки, которой было шесть, и сестры Марины Даши, которой исполнилось двенадцать. Так что запомнить имена всех новых подруг было нелегко. Они рассказывали ей смешные истории, приносили газеты и журналы, читали стихи и даже пели песни. Но все как одна избегали говорить на личные темы и не задавали никаких вопросов о прошлом. Судя по всему здесь это было не принято. И ещё, все они были удивительно добрые. Малейшие желания Алёны исполнялись для её счастья и радости.

Незнакомые тени отступили. Над ней появилось лицо. Такое знакомое… Но кто же это? Где я его видела? — она попыталась вспомнить имя, но не могла. Кажется, прошло сто лет, прежде чем они снова увиделись.

Гл. III.

Сидя в гостиной их нью-йоркской квартиры и глядя на заходящее солнце, она вспоминала самые счастливые моменты их совместной жизни. Тот первый день весны, когда они познакомились. Наивная первокурсница, как она неслась по коридору, радостно улыбаясь и размахивая зачёткой, где красовались "отлично" её первой сессии. В этом счастливом порыве она и налетела на него у поворота на лестницу. Прошла секунда, длиной в жизнь. Когда взгляды встретились, она ощутила каждой клеточкой своего тела, что он — её единственный, её вторая половинка, её судьба.

С той секунды, когда их души слились воедино, ничто уже не могло разлучить их. Свадьба был лишь формальностью, которую решили по возможности не афишировать. Как ей завидовали подруги! Выйти замуж за перспективного молодого учёного, который к тому же красив, как Аполлон. Завидовали, когда его вскоре пригласили работать в Штаты, и они переехали в Нью-Йорк.

С улыбкой она вспоминала тот летний день, когда она сказала ему о ребёнке. В ответ он лишь обнял и поцеловал, отчего её душа буквально растворилась в потоках его любви и нежности.

— Я знаю, у нас будет дочь, милая — прошептал он.

В тот день, когда их сокровище появилось на свет, он первый увидел её, приняв в свои объятия ещё до приезда врачей. И нет в целом свете более любящего и заботливого отца и более умной и красивой дочки.

В свои четыре года она свободно говорит на трёх языках, читает, считает, пишет, а её рисунками восхищаются все соседи, компьютер и тома энциклопедии её лучшие друзья. Вот и сейчас в библиотеке она терзает их "Пентиум" в поисках ответов на свои многочисленные вопросы.

Тихие шаги в коридоре. Он вернулся. Но что-то не так… Что неуловимо изменилось в его походке, в его душе тревога, печаль, в глазах чёрного золота не вспыхивают озорные тёплые искорки, в них лишь мрак безлунной ночи.

Он так же тихо и медленно идёт в спальню, увлекая её за собой, плотно закрывает за собой дверь и садится на самый край кровати.

— Любимая, я пришёл проститься. Сегодня пришло известие от моего отца. Он умирает, я должен быть рядом, возможно занять его место.

— Я поеду с тобой.

— Нет, это может быть опасно. ты должна позаботиться о дочке. Вам нельзя здесь оставаться. Лучше вернись к родителям в деревню. Там вы сможете переждать. А когда всё будет в порядке, я вернусь за вами. Все свои накопленный деньги я оставляю вам. Здесь номер счёта в швейцарском банке, а это телефон адвоката.

— Опасно, но почему?

— Милая, я не могу сказать тебе больше. Доверься мне! Я отвезу вас в аэропорт. Вот, возьми. Это символ нашего рода. Ты — моя жена, и имеешь право его носить.

На её раскрытую ладонь лёг кулон старинной работы. Неизвестный ей металл, необычный серебристый камень. Странное существо, похожее на змею, обвивало серый кристалл, внутри которого вспыхивали такие же тёплые искорки, что и в его глазах.

— Всегда носи его, но никому не показывай. Когда тебе станет грустно, приложи его к сердцу. Ложи его под подушку, когда спишь, и я явлюсь к тебе во сне. И помни, что наша любовь вечна.

Она укладывала чемоданы, он прощался с дочкой. В их душах поселилось предчувствие беды, но они даже не догадывались, как она близко.

Гл. IV.

Она стояла на утёсе и смотрела вдаль. У ног клокотала пучина. Огромные волны с бешеной силой разбивались о скалы, обдавая её стройное тело потоком солёных брызг. Ветер трепал волосы и раздувал подол лёгкого белого платья.

Суровая красота природы наполнила её душу покоем, бескрайнее глубокое синее небо с точками белых чаек являло пример истинной свободы. Она вдохнула солёный морской воздух и потянулась всем телом, всей душой к этой бескрайней свободе и красоте. Новое, доселе неведомое ощущение наполнило всё её существо. Невообразимая лёгкость охватила тело, миг — и она оторвётся от земли и полетит навстречу солнцу и небу. Ветер несёт её, как чайку все выше и выше.

И там, между двух бескрайних синей, моря и неба, она ощутила, наконец-то, то, что давно подсознательно искала её страдающая душа, — абсолютный покой, бесконечную свободу. "Вот оно — счастье!" — мелькнула радостная мысль. Эмоции хлынули через край, и из груди вырвался крик, крик свободной птицы совершившей свой первый полёт к мечте...

— Мама, мама, почему эта идиотка опять вопит?!

— Проклятая дура! Перебудила весь дом. Больше я не собираюсь это терпеть. Завтра пойдёшь спать на чердак.

— Дорогой, не волнуйся. Она пойдёт туда сейчас же. Вставай, дурёха. быстро! Вон отсюда. Забирай свои шмотки и убирайся. Ложись спать, сынок. Я сейчас приду, милый.

Знакомый поток проклятий и оскорблений преследовал её, пока она поднималась по лестнице на чердак. Тётя Клара подталкивала её сзади, недобрым словом поминая свою покойную сестру, её мужа и тот день, когда они отправились в экспедицию, повесив ей на шею лишнюю проблему в лице своей дочери.

Как всегда в такие минуты она снова и снова перечитывала прощальное письмо мамы.

"Дорогая, сегодня я узнала правду. Я нужна твоему отцу. только вместе мы сможем бороться со Злом. Я ухожу к нему. Постарайся быть умницей, расти большая, слушайся тётю и дядю, хорошо учись. Помни, что мы оба любим тебя. Храни эту шкатулку в память о нас. Когда придёт время, мы встретимся вновь."

И снова непрошеные слёзы навернулись на глаза. И без того неровные строчки стали расплываться перед глазами. Что же в ту роковую ночь случилось с мамой? Опять как в замедленном немом фильме перед ней проплывают события семилетней давности. Мамин ужасный крик среди ночи "нет, мой принц, нет!!!", её искажённое страхом лицо когда они, тётя и дядя врываются туда, находят лишь это письмо на столе и шкатулку. Окно распахнуто, шум отъезжающей машины.

Потом, как в тумане возникают лица врачей, милиционеров и адвокатов, которые говорят что-то об операции и завещании.

Тётя и дядя были не в восторге, когда стало известно, что мама может оставаться жить в состоянии комы неограниченно долго, всё немаленькое состояние должно пойти на оплату должного ухода в частной клинике в Штатах.

Первые дни, месяцы, годы… надеялась, что мама очнётся, что они снова будут вместе, что уедут из этой глуши к папе. Но время шло, и ничего не менялось, только тётка становилась всё злее, кузены откровенно её презирали и ненавидели, сверстники в лучшем случае не замечали. Да и учителя не испытывали тёплых чувств к своей лучшей ученице и участнице всевозможных олимпиад и соревнований, стараясь давать только письменные задания. Кому же приятно выглядеть тупицей, в глазах собственных учеников?! Эти редкие выезды в район и область были единственной возможностью и надеждой пополнить свои знания, т.к. все школьные учебники и книги в деревенской библиотеке были давно прочитаны. Только тут, на чердаке, да ещё в читальном зале областной "научки" она могла не притворяться, быть собой.

Ещё в первом классе она поняла, что для того, что бы выжить, ей надо казаться глупее. Она уже давно изучила всю школьную программу, и иногда забывала, что учат её одноклассники, нечаянно выдавала кое-что из своих познаний.

Иногда ей очень хотелось увидеть выражение лица их физика, спросив его о термоядерном синтезе, или математичку попросить рассказать о теореме Ферма… Но делать это было опасно. Ведь после того, как она поинтересовалась у литераторши, что ей больше всего нравится из произведений Ницше, в дневнике по литературе появлялись только "тройки".

Но всё это не важно. Главное — оправдать мамину надежду. Она будет читать, и учить, решать логарифмы и рисовать. У неё была одна цель — попасть на научную олимпиаду в Штатах, там она найдёт возможность увидеть маму. Пусть мамочка не сможет ей ответить, всё равно она расскажет ей о своих успехах, покажет ей свои рисунки. Воскрешая в памяти родное лицо, думала о маме, а пальцы медленно скользили по поверхности шкатулки. Потом она попыталась вспомнить глаза отца, когда он смотрел на неё, его голос и улыбку.

— Мама, папа, я люблю вас! — неслышно шептали её губы.

От шкатулки всегда исходило убаюкивающее тепло, от которого даже на холодном чердаке становилось уютно и хотелось спать, как будто родители и впрямь были рядом, обнимали и успокаивали. Такое же чувство возникло и в этот раз. Повинуясь внезапному желанию, в этом странном полусне, она попыталась тоже обнять их, притянуть к себе поближе, согреть своим теплом. И у неё получилось! На миг возникло то неуловимое ощущение, что она испытывала в том необыкновенном полёте, что так часто виделся ей по ночам, и она увидела, как мама и папа улыбаются ей.

Когда она очнулась, шкатулка на её коленях была открыта.

Там лежал необычный кулон старинной работы, — чёрно-серая змея обвивала серый кристалл и записка.

"Дорогая, время пришло. Ты выросла и стала достойной дочерью своего отца. В тебе живут его ум и сила. Готова ли ты их использовать? Если ты хочешь узнать правду и вступить вслед за нами на тернистый путь вечной борьбы, положи наш родовой амулет, что ты держишь в руках, под подушку перед сном. И помни, что когда ты сделаешь это дороги назад не будет!..."

Подписи в записке были сделаны родителями. Она поняла это сразу, вот только на каком-то неизвестном языке. Буквы были чем-то средним между арабской вязью и иероглифами и казались очень знакомыми.

Начинало светать. Пора было доить коров, готовить завтрак и идти в школу.

Спрятав записку и кулон назад в шкатулку, и положив её вместе с письмом на прежнее место, она поспешила вниз, отложив ответственный шаг до вечера. Ей предстоял самый долгий и тяжёлый день среди чужих людей, но теперь в душе жила надежда, что скоро всё будет иначе. Не пугало будущее, ведь ничто не удерживало её в настоящем.