Глава 61.

Речь Искусителя, это не всегда ложь. Собственно, к совершенной лжи прибегает либо дилетант в искусстве обмана, либо тот, кто уверен, что имеет дело с людьми наивными до глупости. Настоящий лжец никогда не врёт! Он просто преподносит правду так, что она начинает служить средством обмана. Это куда как более тонкая и изысканная работа, чем просто наврать с три короба. И в случае разоблачения безопасно — ведь кто станет пенять говорящему правду?

Они теперь знала — явившийся ей в пустыне Враг не лгал. Андрей был действительно влюблён в неё, но по каким-то своим причинам вёл себя не как влюблённый, (по представлениям девушки), а как неуклюжий подросток, не умеющий разговаривать с представительницами противоположного пола.

Может быть, она была к нему слишком строга и требовательна, но с другой стороны, почему она должна быть с ним иной? Он ей, по сути, просто знакомый. Да, когда-то он ей нравился, но это было давно. Для неё давно. Но ведь и тогда он вёл себя с ней, как рохля и сущий медвежонок! А вот грубиян и хамоватый насмешник, Елизар, оказался настоящим другом...

При воспоминании о Елизаре Они снова загрустила. Правда, сейчас она испытывала не такую острую боль от потери друга, как накануне, тем более что Эммануил сказал — не стоит считать человека мёртвым, пока не увидишь его могилу, да и тогда надо помнить, что подлинная смерть, это смерть духа а не тела.

Иных такое несчастье постигает ещё при жизни, и они действительно достойны сожаления. Другие же настолько сильны духом, что остаются с живыми людьми навсегда, и их присутствие чувствуется через множество лет, после того, как тело обратилось в прах, из которого когда-то было создано.

Это утешало… Не совсем! Они любила жизнь, и не теряла ещё друзей. Гибель Елизара, (как было бы хорошо обмануться в том, что она видела!), была для неё первой потерей такого рода.

Они старалась не думать о том, какие чувства она испытывала к погибшему лётчику. Просто больно было об этом думать… И всё же такие мысли приходили ей в голову.

Скорее всего, это была просто дружба. Скорее всего… Ведь могут же парень и девушка просто дружить? (А, ну, да! Ты не видела его глаз там, в доме старухи-оборотня! Да и потом тоже...) Может быть со стороны Елизара, кроме дружбы было ещё что-то. Вспоминалось, как трогательно ухаживал он за ней, когда она заболела, как был заботлив, терпелив, предупредителен. Как обращался с ней потом, разительно изменившись, если сравнивать с первыми днями знакомства.

Может быть, всё это лишь из дружеских чувств, а может он к ней ощущал нечто большее? Но если так, то почему он молчал? Елизар был не из тех, кто робеет перед девушками! Нет, скорее всего, Они слишком много о себе возомнила, и её друг, кроме дружбы к ней ничего не испытывал.

Сама же Они точно считала Елизара только другом. (А кто во сне видел, как он тебя обнимает? А кто, пробудившись, жалел, что это всего лишь сон?) Нет, всё слишком запутано. Лучше действительно ни о чём таком не думать. Если получится...

Что же касается Андрея, то независимо от того, жив Елизар или нет, Они не может так быстро переключиться с одного парня на другого. Возможно, если бы Андрей вёл себя чуть смелее, по крайней мере, не молчал, ей было бы проще. Но здесь над Они висело какое-то проклятие — два парня, один наян, другой скромник, оба едят её глазами и оба молчат! Да, это похоже на проклятие, придуманное специально, чтобы портить жизнь девушкам и сводить их с ума. Лучше было бы, если бы Они никогда этих двоих не встретила...

И всё же она шла, чтобы найти Андрея. Молчит он или не молчит, любит её или… Он всё равно остаётся её другом, а значит, ему требуется её помощь. Когда она в прошлый раз оставила его одного в этой пустыне, то проявила чудовищный эгоизм! Ведь он пришёл к ней и за ней. Он ради неё прошёл множество миров, и много чего с ним случилось за это время. Даже по его внешнему виду это понятно. Она же в тот момент думала только о себе, о своей потере, и чуть не свела на нет все его усилия своим уходом.

Теперь же она понимала, что если бы не встретила Эммануила, то в лучшем случае провела бы здесь остаток своих дней в образе козы, а в худшем слопала бы золотистую мухоловку и умерла бы через сутки от жажды. А может разобиженный Искуситель подослал бы к ней какого-нибудь волка или барса. Но Эммануил предостерёг её от опасности, вернул ей человеческий облик, даже с рожками, которые куда-то делись после глотка воды из фляги Андрея. А потом он привёл девушку к чудесному колодцу, где Они ещё раз отведала той же воды, но теперь уже ничего не потеряла, зато почувствовала необыкновенный прилив сил и обрела какую-то удивительную уверенность в себе, как будто нашла ответы на многие вопросы, и все эти ответы были в её пользу.

Они долго ещё сидели с Эммануилом и разговаривали. Говорил больше он, потому что Они чаще спрашивала. Добрая женщина, давшая ей воды, совсем не разговаривала, а только слушала, а потом и вовсе куда-то исчезла.

Как Они уснула, она и сама не заметила. Девушка проснулась одна, но почему-то ничуть не удивилась этому. Колодец, возле которого она сидела, был древним и пересохшим, наверное, века назад, но рядом со спящей Они стоял кувшин полный той самой воды. Платок, который отдала ей добрая женщина, тоже был на ней.

Они почему-то первым делом схватилась за голову — рожки были на месте! Это её очень порадовало. Впрочем, Эммануил объяснил, что теперь после нескольких трансформаций она может убирать и вновь вызывать их по своему желанию, придавая этому украшению такую длину, какую захочет. Оказывается, страшные рога, которые выросли у неё за время болезни, были не уродством. Просто организм, почувствовав опасность для жизни, принял защитные меры и вызвал из генетической памяти нечто древнее, крайне сильное и опасное даже для самой Они. Так человеческое тело защищается от заражения при помощи температуры, которая может натворить беды с самим человеком.

В тот раз Они сказочно повезло, что рядом был Елизар, который заботился о заболевшей подруге. А Елизару повезло увернуться от рогов, обладающих удесятерённой силой по сравнению с маленькими рожками Они. Такой силищей обладал её дед — граф Рогелло Бодакула, который своими рогами был способен взрезать ткань пространства и времени. (По крайней мере, этим свойством обладал обломок его рога, а что на самом деле умел полусказочный дедушка, было неизвестно, ведь судить о нём приходилось через призму легенд.)

Теперь Они шла, обернув голову краем платка, как капюшоном. Хорошо ещё, что подарок доброй женщины был достаточно большим. Правда, снизу ткань едва прикрывала колени, и теперь солнце немилосердно жгло ей икры и голени. Но это было ещё полбеды.

Хуже всего были колючки и мелкие камешки. Обуви у девушки не было, сапожки, доставшиеся в качестве трофея в негостеприимном городе, остались вместе со всей одеждой там, где она обернулась козой. Где сейчас искать это место? Теперь Они жалела, что на ногах у неё нет козьих копыт. Босиком бегать она не боялась, но одно дело ходить так дома, где на склонах родной горы растёт мягкая трава, и даже скалы все знакомы так, что лазать по ним, то же самое, что ходить по тропинкам, и совсем другое дело здесь в чужой и неприветливой пустыне.

Вскоре такая ходьба превратилась в пытку, и девушке пришлось сосредоточиться на том, чтобы смотреть себе под ноги. Тем не менее, она то и дело вздрагивала, ойкала и ругалась сквозь зубы, наступив на очередную колючку. Из-за всего этого смотреть по сторонам было некогда, а потому Они не заметила, как зашла в это место, пока не наступила на чью-то руку.

— Ой, простите! — воскликнула девушка машинально.

— Ничего страшного, — ответил ей некто, лежащий на земле с раскинутыми руками. — Эти кости должны стать прахом, и чем скорее их разломают, раскрошат и распылят, тем лучше!

Тут Они разглядела того, кто с ней разговаривает, и волосы у неё под платком поднялись дыбом! Перед путницей лежал человеческий скелет в ржавых доспехах и одежде изъеденной временем до состояния ошмётков. По-видимому, это был какой-то древний восточный витязь, потому что доспехи на нём были лёгкие, одежда просторная, вокруг высокого шлема с длинным шпилем был обёрнут тюрбан, а рядом с рукой, на которую наступила Они, валялась старинная кривая сабля. Скелет был приколот к земле обломком тяжёлого копья, как бабочка булавкой к бархатной подкладке в коробке под стеклом. Роковой удар был нанесён уже после того, как человек упал. Драма произошла видимо очень давно, потому что от плоти на костях совершенно ничего не осталось. Наверное, мягкие ткани обратились в пыль или над ними поработали здешние насекомые. Они не была трусихой, но невольно отступила при виде такого мрачного зрелища.

— Не бойся, красавица, мы не сделаем тебе зла, — раздался тот же голос, и девушка поняла, что он действительно исходит из черепа в шлеме, хоть челюсти остаются неподвижными.

— Точно, не сделаем! — заверил её голос с другой стороны. — Даже если бы захотели, то не смогли бы.

Они обернулась и увидела второе тело. Оно было заковано в тяжёлые доспехи, ещё более ржавые, чем на первом воине. Судя по всему, это был рыцарь Запада, у которого на теле не было места неприкрытого железом. В правой руке он до сих пор сжимал обломок того копья, которым был убит первый воин. Другая его рука тянулась к плечу, из которого торчала стрела, проникшая в сочленение панциря.

— Гюнтер, ты пугаешь девушку! — строго заметил первый голос. — Что значит — «Если бы захотели»? Такое даже в голову приходить не должно.

— Да это же я так, к слову! — сконфужено произнёс второй голос из-под опущенного забрала. — Неужели ты думаешь, друг мой Али, что я бы смог обидеть такую красавицу? Я и при жизни этого бы не сделал, что уж говорить о том, что сейчас? Сейчас мы лишь духи, привязанные к костям...

— Простите, — заговорила Они, в которой любопытство пересилило страх, — вы, что были врагами и убили друг друга?

— Точно! — ответил скелет рыцаря, которого называли Гюнтером. — Встретились на этом самом месте и бац, бац! Теперь вот, наказаны.

— Но за что? — удивилась Они. — Если вы воины из двух враждебных армий, то вина не на вас, а на том, кто развязал войну.

— Мы не выполнили поручения, — вздохнул со своей стороны дух первого воина. — В результате погибло очень много народа.

— Понимаешь, лапуль, мы оба гонцы, — стал объяснять рыцарь. — Я хоть по рождению немец, воевал под стягом короля Ричарда Львиное Сердце, а он...

— Я воин великого Салах ад-Дина, — перебил его первых дух. — Я должен был доставить приказ моего повелителя передовому войску не вступать в бой, а отойти к основным силам.

— А я тащил королю Ричарду неверные данные разведки о передвижении сарацинских войск, — поспешил вставить рыцарь. — Только я не знал, что они неверные!

— В результате наше передовое войско очутилось прямо перед ордой франков, — продолжил дух сарацина. — Если бы я успел, то битва не состоялась бы.

— И если бы я успел, драки бы не было, — хохотнул дух в сплошных доспехах. — Наш бесстрашный король, который всегда рвался в бой, увёл бы всех в то место, где никаких сарацин в помине не было. И тогда многие доблестные воины остались бы живы.

— А так оба войска столкнулись в отчаянной битве, и бестолково истребили друг друга, — заключил дух сарацина.

— Как, совсем? — изумилась Они.

— Ну, не то чтобы полностью, — уточнил рыцарь. — Где-то на три четверти с каждой стороны. Королю Ричарду пришлось спешно отступить с оставшимися воинами к основному лагерю, чтобы не быть перехваченным по дороге. Эх, там погибли лучшие из лучших, а остался всякий сброд, который его, в конце концов, и предал.

— Салах ад-Дин был в горе и ярости, когда узнал обо всём, — добавил сарацин. — Пусть франкам был нанесён серьёзный урон, но из сечи не вернулись великолепные барсы — цвет воинства правоверных! Он очень любил этих воинов, и готов был пожертвовать многими крепостями и городами Палестины, лишь бы сохранить их жизни. Так опытный боец бросает и плащ, и кошель с золотом, и даже ножны своего меча, чтобы облегчить коня, но никогда не бросит драгоценный клинок, даже если придётся всю дорогу нести его в зубах. Теперь ты понимаешь, почему мы наказаны?

— Но что с вами случилось? Почему вы подрались? — любопытствовала Они.

— Мы встретились случайно, — заговорил рыцарь уже без смеха. — Очень мало шансов для такой встречи в пустыне, где нет дорог. Но бывает ведь так, что сталкиваются две стрелы в полёте, и обе падают, затупив жала, друг о друга, хоть нарочно такое не проделать даже самому Робину Локсли. Вот так и нам повезло столкнуться здесь. Нам бы разъехаться, но этот молодчик пустил в меня стрелу.

— Ты первый поскакал на меня со своим бревном, которое называешь копьём! — возразил ему сарацин.

— Может быть, и поскакал, а может, и нет, — примирительно сказал рыцарь. — Какая теперь разница, кто ударил первым? Если бы твои стрелы не были подло отравлены...

— А как ещё прикажешь достать врага под такой грудой железа? — фыркнул дух Али. — Вот если бы ты умер на месте, как подобает нормальному человеку, но ты налетел на меня, как шайтан! Я не успел отскочить… Наверное, от удивления.

— Нечего было отраву экономить, — самодовольно заявил дух рыцаря Гюнтера. — Привыкли к таким, как вы сами — суслики!

— Быки! — гневно парировал сарацин. — Северные буйволы!

— Стойте! — прервала Они начинающуюся перепалку. — Мне почему-то показалось, что вы теперь друзья?

— Можно сказать и так, — рассмеялся рыцарь. — Подружились пока тут лежали. Сначала ругались. Лет сто, наверное, а потом надоело! Разговорились, познакомились, узнали, что у нас много общего. Нда, зря мы тогда друг друга… Но ничего не поделаешь — поздно!

— Но откуда вы узнали, чем закончилось сражение, и что случилось потом? — удивилась Они. — Или мёртвым всё известно?.. Ой, простите!

— Не извиняйся, гурия! — ответил дух сарацина. — Мы ведь действительно мертвы, и пребываем в таком состоянии очень давно. Что же касается твоего вопроса, то нет, мёртвым известно не всё. Просто иной беспокойный дух, обретя способность проникать везде и всюду, набирается самых разных знаний, как изголодавшийся обжора набивает себе брюхо всем подряд. Это объясняется тем, что ему заняться больше нечем. Самая большая мука для духов, застрявших на земле, это безделье. Духи не обременены заботами людей живых, их не терзает голод и холод, им не страшны болезни и враги. Некоторых это поначалу радует, но потом понимаешь, что все эти беды и трудности обязательная составная человеческого существования. Жизнь, это борение! В постоянном сопротивлении окружающему миру заключается смысл человеческого бытия. Со смертью этот смысл теряется, а ушедшие из мира души обретают иной, скрытый от живых смысл. Но если дух по каким-то причинам не ушёл, то его пребывание здесь бессмысленно, а это мучение. Даже если он был лентяем при жизни, привычка к какой-либо деятельности в нём всё равно есть, а лишённый возможности осуществлять эту деятельность, он начинает страдать от вынужденного безделья. Вот тут-то многим и открывается интерес к узнаванию чего-то нового, просыпается тяга к познанию! Такие духи начинают подсматривать за людьми, жадно слушать их, заглядывать им через плечо, проникать в самые сокровенные места и узнавать тайны. Не умеющие при жизни читать быстро обучаются этому и ныряют в книжную мудрость, как в океан, приобретая знания доступные лишь немногим мудрецам. Конечно, далеко не всем духам доступна подлинная мудрость. Дурак он и после смерти дурак! Но дураки редко попадают в положение подобное нашему. Будучи духом, человек не подвержен ничему такому, что обычно мешает ему в приобретении знания при жизни. Духам неведома ограниченность тела, его потребности, слабости и недостатки. Духи не знают усталости и не нуждаются в отдыхе. Они не ограничены ни во времени, ни в средствах, так-как за приобретённые знания не нужно платить. Не мешают им также ошибки учителей, ведь учителя тоже люди, и знания их могут быть ложными. В конце концов, многие духи так набираются знаниями, что представляют собой кладезь премудрости, и могут быть весьма полезны живым, умеющим говорить с ними. Правда при этом следует отличать тех, кто сваливает в себя всё подряд, как в мешок, и тех, кто относится к знаниям, как настоящий ценитель, отделяя произведения искусства от грубых золотых слитков в своей сокровищнице. Я ведь говорил уже о мудрецах и дураках. Встреча с духом дурака для человека ищущего мудрости мёртвых, может закончиться скверно — неумный дух просто выдаст ему вместо искомых знаний, ненужные или даже вредные.

— И всё же даже глупые духи полны знаниями? — переспросила дотошная Они. — В таком случае, человек умный сам может решить, что ему подходит, а что нет.

— Ха! Далеко не все духи таковы, как тебе рассказал об этом мой друган, — заговорил дух рыцаря. — Дурак почувствовавший вкус к знаниям, это ещё ничего. Многие предпочитают веками стенать над своей судьбой и завывают себе в пещерах или подвалах замков. Некоторые находят себе развлечение в том, чтобы пакостить людям, греметь по ночам посудой, раздувать огонь в камине, чтобы еда подгорела или лить воду с потолка. Но это уже полные идиоты при жизни, либо выжившие из ума к её финалу. Есть и такие, которые заботятся о людях, оберегают от бед, даже помогают по хозяйству. Чаще всего это предки живущих, желающие видеть своё потомство счастливым и процветающим.

— Вот только к нам ни то, ни другое совершенно не относится, — вздохнул сарацин. — Мы привязаны к собственным останкам и будем торчать здесь ещё много тысяч лет, пока не превратимся в прах. Может быть, тогда мы освободимся, когда этот прах развеет ветер… О, как бы я тогда попутешествовал по миру, собирая знания!

— А я бы навестил родных в Эльзасе, — задумчиво добавил рыцарь. — Прошло множество поколений, и если род мой не прервался, то семья должна разрастись до размеров клана. Или разделиться на множество семей. Интересно, а замок построенный прадедом цел?

— Так что, красавица, если ты хочешь узнать побольше, — продолжал дух Али, — то найди себе других духов-собеседников, которые не лишены подвижности. Наша осведомлённость ограничена и проистекает из слухов, которые приносят блуждающие духи пустыни. Нас навещают нечасто, а потому мы знаем немного. Если бы не пролежали тут чуть меньше тысячи лет, то не могли бы вообще ничем похвастаться.

— Может быть, я могу чем-то помочь вам? — спросила Они.

— Если разобьёшь наши кости и разотрёшь в порошок, то приблизишь время нашего освобождения на несколько тысячелетий, — ответил рыцарь. — Но на это нужно много сил и времени, а у тебя нет ни молота с наковальней, ни ступки с пестиком. Можно кое-что сделать камнями, но это адский труд, а в результате костяные щепки всё равно пролежат здесь уйму времени.

— Есть иной способ, но он и связан с расходом иного рода, — задумчиво сказал сарацин. — В твоём кувшине остались две капли воды. Ты можешь потратить их на нас, по одной на каждого, но мой тебе совет — оставь их себе. В пустыне на много дней пути нет воды доступной людям. Правда, этих капель всё равно не хватит, чтобы дойти до спасительной земли, но всё же они дают надежду.

— Две капли? — удивилась Они. — Но ведь мой кувшин полон!..

И тут она почувствовала, что это не так. Кувшин, бывший до этого тяжёлым, теперь оказался подозрительно лёгким, почти невесомым. Девушка оглянулась и ахнула — вдоль её пути тянулся по земле след пролившейся воды, где струйкой, где каплями, где небольшими лужицами, которые уже почти высохли. Видимо донышко кувшина было с трещиной, вот вода и вытекла, а занятая своими мыслями девушка, этого не заметила.

Они встряхнула опустевший сосуд. Внутри слабенько-слабенько плеснуло. Действительно две капли! Девушка вытащила глиняную пробку и наклонила горлышко над черепом в шлеме с тюрбаном.

— О, нет же! — вскричал дух сарацина. — Эх, зря я рассказал тебе про воду! Оставь хотя бы каплю для себя!

Между тем, крупная капля выкатилась из глиняного горла и шлёпнулась на костяной лоб, разлетевшись брызгами.

— Если воды всё равно не хватит, — ответила Они, то какой смысл беречь эти капли для себя? Это не надежда, а иллюзия надежды, которая не спасёт, а лишь продлит мучения.

Говоря это, она подошла к распростёртому напротив рыцарю, откинула ржаво скрипнувшее забрало и капнула последнюю каплю на жёлтый череп, глянувший на неё изнутри, как бы с печальной улыбкой. Ничего не произошло.

Они немного подождала, глядя, как подсыхают на кости потраченные ею капли, потом осторожно спросила:

— Ну, как, действует?

Ответом ей была тишина. Ни один из мёртвых воинов не отозвался. Может быть, они были заняты собственными ощущениями, а может...

— Эй! — позвала Они, которой почему-то снова стало страшно. — Меня кто-нибудь слышит?

Снова та же звенящая тишина. Али и Гюнтер не отвечали, потому что… были мертвы уже несколько веков, а мертвецы не могут разговаривать. Выходит ей всё померещилось, и она потратила последние капли живительной влаги впустую...

— Они?

Голос, окликнувший её, не был громким, но девушка подпрыгнула так, будто у неё над ухом ударили в гонг! Оглянувшись, она увидела, что перед ней стоит Андрей, одетый всё также, но какой-то всклокоченный, с безумными воспалёнными глазами, горящими лихорадочным блеском.

— Ты… — пролепетала девушка, сердце которой прыгало от горла до пяток. — Ты откуда здесь?

— Я искал тебя, — ответил Андрей, диковато поглядывая, то на Они, то вокруг, как будто ожидал увидеть нечто необычное. — Ты так внезапно убежала… Я тебя звал, но ты не отзывалась!

— Ну, вот ты меня нашёл, — пожала плечами девушка, невесело улыбнувшись. — Кстати, как это тебе удалось?

— Два каких-то странных парня шли по пустыне и смеялись, — ответил Андрей. — Один большой с белыми волосами и бородой, другой щуплый, жилистый и смуглый. Я у них даже спросить ничего не успел, как они стали наперебой говорить, что ты здесь, и дорогу показывать. Это было как будто рядом, потому что я прошёл совсем немного, но теперь совершенно не узнаю место, по которому шёл только что. А когда оглянулся на тех ребят, то их уже не было, как будто они испарились. Они, ты случайно не знаешь, что происходит?

Они случайно знала, по крайней мере, ей так казалось. Она могла бы всё объяснить Андрею и собиралась это сделать, но позже, не сейчас. Просто, сейчас её душили непрошенные, плохо объяснимые, но совершенно необоримые слёзы.

Девушка, молча, кивнула, но тут же отвернулась, сделав неопределённый жест. При этом рука её коснулась кувшина, который она до этого поставила на камень. Кувшин был тяжёлый, до краёв наполненный водой. Они посмотрела туда, где только что был мокрый след от вытекшей из трещины влаги. Никаких следов она не увидела, но там где они были, росла пунктиром удивительная свежая, ярко-зелёная трава, какой до этого не встречалось в пустыне. Сейчас никакой трещины в дне кувшина не было в помине — камень, на котором он стоял, был совершенно сух.

Они ещё раз взглянула туда, где лежали останки воинов, когда-то убивших друг друга, но увидела только два холмика, поросшие жёсткой травой и низкорослым кустарником. И тут девушку прорвало!