Апокалипсис в стиле House

Вечеринка началась в пятницу вечером. Это даже звучит мило. Мне-то без разницы, когда начинать вечеринку, моим друзьям тоже. Но некоторые из приглашённых ещё и работают, и начальный аккорд вечеринки нужно делать так, чтоб устраивало большинство. Вряд ли можно продолжать вечеринку всё время так же, как она начинается, то есть так, как она проходит в первую ночь, уровень эндорфинов в крови человека не может быть таким высоким долгое время. Перед вечеринкой делаешь уборку, забиваешь закрома, готовишься, придумываешь какие-нибудь новые фишки, это неизменно — традиция. Это потом уже всё пофиг. Первыми, ещё утром, приехали уборщики, чтоб им не мешать, я поехал по магазинам. Теперь коктейли у меня будут в подсвеченных неоновым светом стаканах. Это в обычном состоянии сознания кажется попса, а когда спадает шелуха воспитанного в нас понта…, короче, всё под контролем, я знаю, что делаю. С прошлой вечеринки запасы изрядно истощились, так что пришлось скупить чуть ли не пол магазина, кое-чего у них даже не хватило, оказалось, самбуку, некоторые сорта виски, коньяка, текилы, рома, кокосовых и кофейных ликёров они не держат тут ящиками, обещали подвезти со склада, заказал доставку этого всего прямо на дом. Пять бидонов светящейся краски, бочонок приправы для глинтвейна, стою перед пятью новыми огромными колонками, король hi-end сменился. Теперь это круче, чем то, что я купил полгода назад, но услышу ли я разницу, по-моему, звуку уже некуда так быстро эволюционировать. Лучше куплю ещё один холодильник, чтоб по десять раз жрачку не заказывать. Тогда можно будет затарить всё, что съедается, сразу в двойном объёме и не выходить из дома неделю. Эта идея мне понравилась. Неделя — это, типа, новый рубеж. Обзваниваю рестораны, делая заказ на вечер и ночь и распределяя время доставки так, чтоб всё подходило как раз вовремя, начинаем с пицц, лучших в городе итальянских паст и устриц под пиво, переходим к более необычной для нас китайской кухне, к винам попрут французские изыски, потом, когда мы станем выше еды и будем жарить marshmallow в камине, запивая его бурбоном, пусть понемногу подвозят нам чего-нибудь воздушного, хрустящего, горячего и необычного. Прецеденты такого я нашёл в мексиканских, индийских, арабских и испанских ресторанах нашего города. Холодильники же и погреба — это уже про запас.

Спешу домой, скоро начнутся доставки. Пока рабочие устанавливают холодильник, и первые ранние гости в наказание за свой ранний приход таскают и раскладывают выпивку и еду, я торгуюсь с дилером. Запасаюсь всем, даже тем, что не люблю, может кому-нибудь да пригодиться. Пожалуй, самая расходная часть вечеринки, но что делать, всего должно хватить всем и надолго. Желательно, чтоб в запасниках было в два-три раза больше, чем вообще можно употребить за одну вечеринку. Например, прикроют мою сеть, пока не найду другую, что буду делать? Всё отменять? Пять сортов травы, тут вам и индика, и сатива, тут вам и экстази: Микки-Маус, и тот, чтоб танцевать, и тот, чтоб говорить, и тот, чтоб заниматься любовью, ну, конечно — кокс, что ж мы, не звёзды, что ли, LSD несколько листов, десять штаммов сушёных грибов, зачем-то, опиум, хотя я его не употребляю и гостям сам не предлагаю, ну пофиг, пусть будет, мескалин и несколько веществ, изобретённых Шульгиным — это самое дорогое, потому что синтезировали под заказ специально для меня, зато этого больше всего, раз уж процесс синтеза запустили, то сразу столько, чтоб это имело смысл, правда я это и за год не израсходую, в общем, и так далее. Мир, кажется, стал радужным, уже когда я нёс коробку домой.

Когда стемнело, начали подтягиваться гости, я включил иллюминацию — и понеслось. Вечеринку я люблю закатывать в подвальных помещениях своего дома, под землёй у меня несколько больших зал и несколько уютных комнат поменьше, дом отражает мою личность — всё уютное, мягкое, неоновое, затемнённое и странно-нереальное. Везде разбросаны светящиеся подушки с фрактальными рисунками и разложены по креслам-мешкам сверкающие в ультрафиолете нереально мягкие и воздушные одеяла, функция которых — не греть, а приносить тактильное блаженство. И никаких окон! Я сам выбираю себе время суток! Эту вечеринку я задумал в стиле House в широком смысле этого слова — значит, House может перетекать и в Disco, и Eurodance, и IDM. Но, по преимуществу, ничего интеллектуального, основное чувство — смесь вдохновения и грусти, ностальгии и старой мечты, радости и вселенской возносящей тоски. Поэтому, вечеринка проходила для меня в основном в смеси хорошей успокаивающей травы и экстази для любви. Я против чрезмерной концентрации на романтике, но это был апофеоз романтического чувства. Просто апофеоз. Вечеринка в первую свою ночь удалась. Развалившись на овечьей шерсти перед камином, мы закуривали от огня мои новые сигары, тот, чьё желание подлить себе бурбона с можжевеловой веточкой превосходило лень, разливал на всех, тот, кто встречал delivery с очередной порцией холодных и горячих деликатесов, вознаграждался бурными аплодисментами стоя, сидя и лёжа, а также награждался всеобщей всепоглощающей любовью. Знаете, в истории западной культуры было два лета любви: 68 года, когда хиппи под запилы вошедшего в зенит роко-попа употребляли LSD и снимали с себя оковы мещанской культуры, и 88 года, когда четвёрка лондонских House ди-джеев послушали на Ибице собственную музыку под воздействием экстази и достигли House-просветления, привезя это открытие в Европу. House стал называться Acid House, поскольку журналисты, не разобравшись, решили, что в клубы вернулся LSD, а кладовки многотысячных клубов наполнились мягкими игрушками, которые танцующие дарили друг другу в порывах любви, нежности и душевной близости. Такова суть экстази, конечно, чистого, без примесей метамфетаминов, приносящих тупой драйв, а именно такой экстази я и заказываю у своих поставщиков. И знаете что? У меня в подвальных комнатах целых две кладовки заполненных мягкими игрушками! Честно-честно! Я люблю дарить мягкие игрушки. Мне дарят их тоже. Лето любви не ушло, оно затусило у меня и потеряло счёт времени. В космических, астральных, внеземных, неоновых, ультрафиолетовых, ретро-футуристических переливах и мерцаниях, в пушистом мехе и мягких одеялах, в музыке, будто рождающейся прям в воздухе, в запахе Issey Miyake, индийских ароматных палочек, розового масла, марихуаны, кальяна и подогретого глинтвейна, в чистейшем экстази и отсутствии комплексов у всех присутствующих.

Утром следующего дня спускающиеся с верхних комнат и приходящие из внешнего мира гости начали говорить что-то про происходящее снаружи, пытались что-то рассказать, но мне было лень слушать, я их плохо слышал и вообще хотел спать. Менее всего меня сейчас интересовало, что там происходит. Я проспал до трёх часов дня, несколько раз я почти просыпался, в полудрёме ощущая то ли вибрацию слишком громкого сабвуфера, то ли какие-то толчки или взрывы. Я спрашивал, что это, гости лениво проявляли интерес. Снова что-то мне объясняли, я снова ничего не понимал и спросил лишь — это снаружи или что-то происходит в доме, мне ответили, что снаружи, и мне этого было достаточно. Окончательно проснувшись, я сразу заметил, что дом перешёл на автономное электропитание. В доме есть солнечные батареи, подземная минигидроэлектростанция, работающая от подземной реки, и дом подключён к небольшой резервной атомной электростанции, способной снабжать энергией весь район десятки лет. Я начал вспоминать даже, как ночью мигал свет, надо же, я, когда сплю, запоминаю больше, чем я думал, что же, интересно, я ещё помню, не помня об этом?

Друзья настойчиво советовали мне подняться на поверхность посмотреть, что делается снаружи. Их рассказы были интригующие, но меньше всего мне хотелось прерывать только начавшуюся вечеринку естественным дневным светом. Мы пришли к компромиссу, я зарядился Алеф-1, чтоб утвердить собственный план восприятия внешнего мира, а не идти на поводу у него. Знаете, мне много раз снилось, что я несусь вниз по лестнице многоквартирного дома, перепрыгиваю через ступеньки, приземляясь на лестничные площадки, бегу всё быстрее, перепрыгиваю всё большее число ступенек, пока не достигаю предела моей прыгучести, теперь продержаться в воздухе ещё дольше и пролететь ещё большее расстояние можно, только удержав себя в воздухе силой воли. И я делаю это. Сначала удерживаю себя в воздухе одну лишнюю ступеньку, потом две, ступеньки вскоре кончаются, и я быстро научаюсь пролетать от одной площадки до другой, следующий шаг самый трудный, получается он не сразу, вес тянет вниз, приходится подгибать ноги, чтоб пролететь дальше, вскоре у меня получается, я лечу над лестницей, не касаясь её, над лестничными площадками поворачиваюсь в воздухе, не приземляясь, и лечу дальше. Я очень отчётливо помню те внутренние усилия, которыми это достигалось. А теперь я иду вверх по лестнице, и мне тоже кажется, что я лечу. Я заранее знаю, что, чего бы я не увидел там, вверху, для меня это останется лишь внешним миром, приходящим и уходящим, миром, к которому я даже не прикоснусь, пролетев над ним в нескольких сантиметрах над поверхностью. Алеф-1 стал для меня якорем, привязавшим меня к неизменному и непреходящему. Даже если меня вообще не станет, как только я открою дверь на улицу, это не коснётся моего я и не изменит для меня ничего. Я приземлился на пороге и распахнул входную дверь.

Мир за дверью стал действительно иной. Совсем иной. Везде что-то полыхало, многие дома были разрушены, частично или полностью, деревья были вырваны словно ураганом, земля перепахана воронками и следами от гусениц, будто тут велись боевые действия. В воздухе стоял запах пороха, серы и гари. Солнце не было видно за пеленой густого смога и кружащегося в воздухе пепла. Я достал из кармана самокрутку, присел на ступеньки крыльца и закурил. Закурить для меня было ритуальным актом поминок по внешнему миру, но тут же мне стало интересно, как марихуана провзаимодействует с Алеф-1. Хотя никаких дополнительных эффектов мне на самом деле сейчас не хотелось, Алеф-1 был самодостаточен и идеален в своём действии, но исследовательский дух оказался сильнее рациональной регуляции собственных ощущений. Моя голова покрылась тонким налётом пепла. Небесный свет на секунду затмили крылья какой-то гигантской птицы, бесшумно спланировавшей чуть выше крыши моего дома. На дороге показался человек. В смоге был виден только его силуэт, он, шатаясь, прошёл несколько шагов и упал. А ведь на его месте мог бы быть и я. Я развил в себе эту идею и так ярко и глубоко прочувствовал, принял в себя судьбу этого упавшего, что буквально прожил его жизнь и умер его смертью. Я посидел ещё немного, приглядевшись к картине вокруг себя, я начал замечать, будто какие-то небольшие тени, скользящие то тут, то там в полумраке смога. Я вошёл внутрь и запер за собой дверь. Спустившись в подвал, я упал на пару сдвинутых мешко-кресел, превращённых в мешко-лежанку. Заиграл California dreaming, о-о-о — отреагировал я радостно и потянулся, будто я только что проделал тяжёлую работу и уже устал. — Ну что там? — спрашивали меня. — Да, кажется, мир всё — ответил я и заснул. Засыпая, я подумал, насколько мы тут стали иными, я попытался представить себе, как отреагировал бы обычный человек на то, что происходит снаружи, как это изменило бы его жизнь и даже состояние его собственного я: да уж, достаточно бы изменило — сделал я вывод и растворился в снах Калифорнии.

В следующие несколько дней мои гости время от времени рассказывали мне и обсуждали друг с другом происходящее во внешнем мире. Делать внешний мир идеей фикс мне всегда казалось смешным, а сейчас тем более, поэтому я не сосредотачивался на этих разговорах. Кажется, помню, кто-то заметил, что отключилось телевидение. А являлось ли телевидение внешним миром? То есть, несомненно, это одно из явлений внешнего мира, но по сути оно было более субъективно и волюнтаристично, чем непосредственное отражение реального внешнего мира в моём сознании, поэтому ценности это явление никакой для меня не представляло. А что посмотреть у нас всегда будет, благодаря моим бесконечным медиа архивам. Вечеринку прекращать смысла не имело, похоже, снаружи был конец света, а после конца света дел ни у кого намечено не было. Около недели в воздухе висел смог, потом смог начал оседать и снова, говорят, выглянуло солнце. Ну нам-то до солнца дела как не было, так и нет, но выжившие оклемались и начали мародёрничать и убивать друг друга. Видимо, социальной структуры общества там не осталось. Нам повезло — у меня в доме было достаточно оружия, чтоб вооружить всех. Когда сигнализация дома срабатывала, кто-нибудь из гостей припадал к мониторам, если это был посторонний, мы его просто убивали. Через месяц их почти не осталось, видимо, поубивали друг друга или поумирали от чего-нибудь. Кстати, если из моих слов вам показалось, что мы были оторваны от окружающей нас реальности, то вы абсолютно не правы. Соприкасаться с реальностью не обязательно стандартно убогим образом. Каждый раз, когда мы подстреливали кого-нибудь снаружи, мы ставили органную фугу Баха, ту самую, которая играла в «Солярисе» Тарковского, и осмысливали смерть этого человека и судьбу этого мира так глубоко, высоко и многогранно, как вряд ли осмысливал кто-нибудь из тех, что остались снаружи. Экстази, в этом контексте, поднимало нас до величайших высот трагизма, столь высоких, что нас начинало освещать солнце вечности, как человека, поднявшегося в бурю над облаками, и трагедия человечества освещалась радостью соприкосновения с неизменной гармонией мироздания, и мы понимали, что бы ни случилось, всё равно всё будет хорошо, потому что не уйти нам от гармонии, бесконечно и беспрерывно созидающей это бытиё.

В каком-то смысле весь мир стал нашей вечеринкой. Необычность ситуации снаружи накладывалась на необычность нашего мира внутри. Мы ходили наверх медитировать, смотреть на мёртвое небо, через которое просвечивал космос, и заниматься любовью на крыше. Мой дом был сравнительно автономен: воздушные фильтры на кондиционерах, вода из глубоководной скважины, автономное электричество, запасы еды и питья, которые я в полной мере оценил только сейчас, включая сублимированные продукты, их хватило бы на годы. Но, всё же, стоило начать думать о пропитании. Общими усилиями мы начали раскапывать участок возле дома, высеивая семена из моих кладовых. Главное при этом оказалось — не употреблять ничего такого, от чего могло бы прибивать по хихи, иначе сил для работы не остаётся, к тому же мы начинаем при этом переводить продукты, высаживая в землю банки консервированной фасоли целиком. Больше всего для работы на земле мне лично подошло ММДА. Я чувствовал с его помощью такое единение с землёй, без которого, как я понял, работать на земле в принципе было бы не правильно. Я чувствовал, какое семечко погрузить в какой участок почвы, я знал заранее, где что и как прорастёт и какие даст плоды. Я чувствовал, как земля связана с воздухом и влагой в единое целое, чувствовал, как земля воспринимает дующий сейчас ветер и установившуюся сегодня температуру, я чувствовал испарения её влаги и выпадение на ней утренней росы. Наша работа прерывалась частыми медитациями, иногда мы засыпали прямо на земле. Это было прекрасно. Вообще всё было прекрасно. Знаете, быть может, объективно апокалипсис — это трагедия, но в обычном суженном состоянии сознания трудно даже вообразить насколько реальность зависит от восприятия оной. Мы переосознали апокалипсис, получив лишь положительный опыт. Интересно, остались ли на земле другие люди, подошедшие к работе с апокалипсисом столь же творчески? Я вытаскивал колонки на балконы и врубал на полную громкость классиков арт-рока, узнали бы они, в каком энвайронменте и в каком состоянии сознания их будут слушать. Да, мы не зациклены на музыке House, хотя, при всех блужданиях по звукам и стилям, рано или поздно я всё равно возвращаюсь в свой подсвеченный неоном уютный подвал и врубаю музыку моей противоречивой юности, снова и снова. Кто знает, может моя гигантская медиа коллекция — это единственный источник, из которого разумные существа будущего узнают о нашей культуре.

Да, мне сейчас пришла в голову мысль, что у каждого из нас где-то были ещё друзья, родственники. Если бы по нашей истории кто-то снимал фильм, то показал бы наши страдания от потерь. Это было бы очень естественно и реалистично. Для нормальных людей. Что касается меня, я вообще не осознаю явление смерти, так же, как для меня не существует времени. Поэтому я, честно говоря, не чувствую всего этого, или наоборот чувствую что-то, чего не чувствуют они, или чувствую всё это по-другому. В любом случае, они остались в том мире. Я их не увижу больше? Господи, какая проблема, очень я часто их видел раньше? Да и ждать-то не долго, жизнь промелькнёт, как мгновение. Это всё страдания, рождённые одним из срезов реальности. Они действительно существуют в том срезе, и некоторые из них действительно не разрешимы. Просто нужно оставить этот срез. Хотя бы частично, чтобы была альтернатива. Пожуйте мескалина. Да, насчёт мескалина. Еда у нас есть, траву мы выращиваем, но некоторые вещества, формирующие наш контакт с бытиём, вполне могут скоро закончиться, и чтоб нас не вынесло на безжизненный берег старого мира, мы вышли из дома в поисках реактивов и оборудования для химической лаборатории. В моей домашней библиотеке я нашёл все рецепты, в Жёлтых страницах мы нашли адреса всех лабораторий города и поехали затариваться. Не без труда таки нашли всё, что нужно, и заняли себя работой на месяцы вперёд, неопытному химику нужно время, чтоб освоить все эти сложные способы синтеза, очистки и анализа полученного материала. По ходу сделали несколько заездов в супермаркет. На не разрушенных складах за бетонными стенами и железными дверями осталось неограниченное количество вещей и непортящихся продуктов, видимо, слишком быстро вымерли люди. Загрузились всем необходимым для жизни на несколько лет вперёд. Теперь только жить, жить, соприкасаться с космосом и творить. По ходу приобрели несколько баночек светящейся краски в баллончиках, интересное приспособление — к баночке приделан фонарик, рисуешь струёй краски в темноте, фонарик подсвечивает струю, и на стену ложится светящийся слой краски. Отдал одну из стен своего подвала для этого творчества. Интересно, что в процессе в темноте оно смотрится совсем не так, как потом на свету. Но сам акт такого рисования просто волшебен, и под экстази, и под LSD, и под обычной травой. Вообще, мир, как я, наконец, понял, состоит из четырёх составляющих: света, звука, вещества и действия-сознания. Свет — это картина мира, будь то светящийся в темноте след на стене или мир за окном, звук — музыка, которую вы ставите или не ставите, созерцая картину мира. Звук кардинально меняет то, что вы видите, формирует это. Вещество — ваш штурман по пучинам миров. Свет и звук — это часть мира, от вещества зависит, с какой стороны вы их воспримите. И, наконец, действие-сознание — это сам корабль. От него зависит отношение ко всем трём остальным составляющим мира и особенности работы с ними, в чём бы эта работа не заключалась — в созерцании или в действии.

Я часто думаю, почему апокалипсис нас совсем не затронул, в смысле, не был для нас разрушительным? Воля случая? Или инаковость восприятия так сильно влияет на развитие событий в объективной реальности? По сути, вы даже не узнали ничего внятного о случившемся апокалипсисе из моего рассказа, потому что мне самому эта внятность не интересна. Я давно живу одним днём, я давно живу в вечности, соприкасаясь с беспрерывно меняющейся её гранью, я давно не боюсь ни жизни, ни смерти, я давно не отрываю свой взор от творчества бытия, и если завтра я стану пеплом, это будет лишь следующей ступенью действа, созданного светом, звуком, веществом, сознанием-действием. Новое крыло из миллионов капелек светящейся краски вспыхнуло в темноте на стене, будто возникла в темноте космоса голубая галактика необычной формы, первые аккорды хоральной прелюдии «Ich ruf’ zu Dir» заполнили пространство.