Неорганик

Сначала ты слышишь зов. Его слышат многие, но большинство не распознают. Иногда он приводит на какую-нибудь из боковых тропинок жизни. Иногда энергия, которую он несёт, помогает просто идти вперёд, куда — человек выбирает сам. Нельзя сказать, правильным ли ты пошёл путём, пока не откроются все горизонты. А может, не все люди созданы для прямого пути, кто знает. Но кому-то в этой жизни определённо везёт, кто-то находит проводника и, пусть не открывает все горизонты, но проходит значительно дальше других.

Мне нужна была река, лес и живой огонь. Я несколько дней ходил со своей поклажей по лесам, пока не нашёл наиболее подходящее место. Ещё сутки ушли, чтоб привыкнуть к нему и настроиться. Ночью я развёл костёр. Проснулись первые тени. Они старались попадать в причинно-обусловленный ритм трепыхания пламени костра и движения листвы на ветру, но окружающая реальность, казалось, сама синхронизировала их, наделяя собственной волей. Я не смотрел по сторонам, смотрел на костёр, расфокусированным взглядом наблюдая за происходящим вокруг. Холодок прошёлся по спине, дым один раз окутал меня и больше уже не возвращался в мою сторону. Я подбросил листьев, огонь затрещал и задымился. Я медленно, ритмично, глубоко дышал, через пару часов дым костра стал завиваться в небольшие спиральки, ветер сначала усилился до ощутимых, чётко ограниченных в пространстве порывов, будто какое-то существо, сотканное из ветра, проходило сквозь меня, не останавливаясь. Потом всё стихло, наступила полная неподвижность, лишь дым продолжал завиваться небольшими тут же развеивающимися локонами. И вскоре, может потому, что моя кожа адаптировалась к окружающей неподвижности и стала более чувствительна, я стал ощущать лёгкие, слегка прикасающиеся движения воздуха, видимо, и вызывавшие такое поведения дыма. У меня возникло ощущение, что на границе света и тени, в листве деревьев, окружающих костёр, кто-то есть, и этот кто-то уже не движется сам по себе, он остановился, и его внимание обращено на меня. Я смотрю на костёр и не шевелюсь, стараясь не обращать внимания на эти ощущения. Лёгкое головокружение — физический свидетель ступенчатой смены моих состояний. На трансформацию сознания потрескиваниями реагирует костёр. Одна ступень, вторая, третья… Я начинаю ритмично двигаться, помогая дыханию поддерживать ритм, в котором теперь чувствуется сила, которую, кажется, начинает ощущать и пространство. Деревья, огонь, ветер, дым, земля, всё входит в этот ритм, нагнетающий и нагнетающий энергию в окружающее пространство, так что воздух вокруг начинает слабо флуоресцировать. Приходит время, около трёх часов ночи я достаю из рюкзака зеркало и несу его в реку, не сбиваясь с ритма. Со стороны реки костёр виден отчётливо, деревья его не загораживают, и он отбрасывает свои отсветы на движущуюся поверхность воды. Отсветы так же ритмичны. Я вижу этот ритм даже в движении воды. Так, погружённое в воду зеркало входит в общий ритм и становится сосредоточием ночи, ритма течения, энергии, разлитой в воздухе и, главное, моего внимания, моей воли, моего грядущего. Тогда из зеркала показывается оно. Я отпускаю зеркало, поворачиваюсь и медленно, но, опять же, не сбиваясь с ритма, иду к берегу. Оно идёт за мной. Хотя я далеко не новичок, напряжение во мне чудовищно. Не то, чтобы мне было страшно, просто все нервы и воля на пределе, при этом я поддерживаю нужное состояние и ни единым вздохом, движением или даже мыслью не сбиваюсь с установленного ритма. Но энергии я трачу столько, что оно, следуя за мной, не только не испытывает никаких трудностей, но и растёт секунда за секундой, материализуясь. Я чувствую его присутствие всё сильнее, чувствую как всё, что я излучаю, тут же засасывается им, что весь свет окружающего — его пища, что трансформация его становится всё более ощутимой и, пожалуй, уже необратимой. Я хожу вокруг костра, оно ходит за мной. Дым раскрывается над костром каким-то сложным постоянно меняющимся цветком, ритм переходит в какую-то музыку пространства. Лес меняется. Сначала изменения только чувствуются, зрительно они не заметны, потом деревья исчезают, но костёр остаётся, мы выхаживаем кругами по бесконечному открытому пространству среди какой-то вечной ночи, под небом бесконечной, поражающей глубины. Я начинаю отчетливо чувствовать нить оттока моей энергии, которую оно тут же поглощает, я как бы ощущаю её на том конце и приобретаю способность контролировать этот поток. Дёрнув пару раз за энергетическую верёвочку, на которую оно подсело, я почувствовал и его. Почувствовал его изнутри, почувствовал его природу, его эмоции, его реакцию, почувствовал, как оно чувствовало меня, почувствовал, что оно давно уже меня знает, чувствует и изучает. Оно знает мои мысли, всю мою историю, оно через меня изучает весь мой мир, всё отлично понимает, правда реагирует на всё это по-своему.

Через какое-то время его походка изменяется, становится легче, пружинистей, оно становится на четыре ноги и приближается ко мне сзади, я чувствую его дыхание хищника, кажется, оно вот-вот схватит меня сзади, ему нужен мой страх, оно меня проверяет. Но я улыбаюсь, теперь уже поздно, ему меня не напугать, я полностью контролирую себя и контролирую его, правда, не против его воли, оно само пошло за мной. Я подрезаю нить и показываю ему, что я могу контролировать ситуацию. Чувствую, что оно понимает это. После этого я немного отпускаю свой страх, подливая в нить энергию страха добровольно, и чувствую его благодарность. Оно приближается ко мне всё ближе, кажется — оно в пространстве вокруг меня, наступает сзади, обволакивая меня, я ощущаю это, как запах, вроде запаха озона, и как потемнение и загустение пространства вокруг себя. Тогда я, наконец, нарушаю ритм, резко, внезапно даже для себя останавливаюсь, оборачиваюсь и мгновенно хватаю его, загребая пространство позади себя. У меня в руках что-то, кажущееся сначала покрытым шерстью, потом оно начинает утончаться и вытягиваться, теперь то, что в первое мгновение я принял за шерсть, оказывается перетеканием какой-то ни на что непохожей текстуры, электризующей миллионами покалываний поверхность моих ладоней. Я сбил ритм, но пространство продолжает звучать. Я крепко сжимаю его, стараясь не упасть, оно вырывается и пытается повалить меня на землю, самое плохое, что у меня кружится голова, кажется, я уже не знаю, где верх и где низ, и мы несёмся в пространстве, кружась вокруг своей оси. Шуршание и потрескивание усиливаются, я не отрываю внимания от ритма пространства, волосы у меня на теле и на голове стоят дыбом. Предполагая, что физически я всё же продолжаю стоять на какой-то твёрдой поверхности, я стараюсь оставаться как можно более устойчивым, приняв соответствующую стойку. Вращение усиливается, мы будто попадаем в какой-то пространственный водоворот, и нас засасывает вниз, всё ниже и ниже, в бездну. Исчезает чувство времени. Мы кружимся, объятые электрическим вихрем, пульсирующим в едином ритме с музыкой пространства и наших тел. И кружение это продолжается и продолжается. Судя по тому, что у меня хватило энергии, полёт вне времени всё же длился не бесконечно, как мне казалось тогда. Электростатика странной материи существа стала какой-то гладкой, наэлектризованной, будто синтетической тканью, шуршание электричества словно материализовалось в эту ткань, я вновь почувствовал твёрдую почву под ногами. Постепенно головокружение прошло. Мы стояли в лесу, возле костра, я обнимал в темноте человеческое тело, одетое в шуршащий плащ, костер уже погас, мы стояли в полной темноте и тишине, не было даже звёзд, видимо, небо заволокло тучами или просто на нас спустился утренний туман. Чувствовалось, что скоро рассвет, в воздухе стоял характерный запах свежести, природа затихла, в тишине начали одиноко посвистывать первые утренние голоса. У меня в руках было тёплое тело, сердце билось, по запаху волос я понял, что это девушка. Я представлял себе логику неоргаников, поэтому не удивился. Мы молча взялись за руки и пошли из леса. Перед уходом я облил бензином из маленького бутылька палатку и вещи и поджёг их. Теперь они потеряли свой смысл, а оставлять без присмотра предметы, бывшие свидетелями такого действа силы, было совсем неправильно. И хотя то, что я сделал, было не экологично, но я знал, что события, подобные тому, которое я инициировал сегодня, уникальны и окружающему миру не принесут большого ущерба.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Маша, — ответила она.

— Тот мир, в котором мы были, это твой мир?

— Да.

— Он весь такой?

— Нет, обычно места переходов всегда пустынны, но то, что наполняет мой мир, ты бы не увидел и в другом месте. По крайней мере, сегодня.

Пока мы шли к ближайшей железнодорожной станции, рассвело. Главное, что мне надо было знать о Маше, как она себя назвала, я уже знал. Мы обладали способностью чувствовать друг друга на не выразимом словами уровне, а слова были скорее дополнительным вспомоществованием и иногда ритуалом чисто человеческого общения. Я рассмотрел её. Это была девочка лет четырнадцати, худощавая, с тонкими чертами лица, в серебристо-сером покрытом цветочными узорами и перетянутом ремнём красивом плаще и кедах. Длинные прямые распущенные тёмные волосы, тонкие ножки и огромные глаза — единственное, что в первые секунды выдавало в ней не человека, когда она на меня смотрела, они были неподвижны. У людей зрачки постоянно двигаются. Когда я смотрел в её глаза, они были совершенно неподвижны, и я чувствовал, что это имитация человека, но чувствовал всего секунду, она прочла мои мысли, и её зрачки стали двигаться, видимо она сразу же научилась совершать мелкие движения зрачками, считываемые моим подсознанием, так что для меня её взгляд стал сразу же человеческим. Но чувство, что я смотрю в глаза не человеку, приходило ко мне ещё не раз, видимо моя природа адаптировалась к её буквальной имитации человеческого взгляда и снова начинала различать её настоящую природу.

С той ночи, когда я перетащил её в наш мир, она стала для меня самым близким существом в моей жизни. И всё же, по природе своей, она навсегда оставалась для меня загадкой. Она существовала здесь, питаясь моей энергией, чувствовала и знала каждое тончайшее движение моей души, каждую мою мысль, отзываясь на всё, и могла управлять всем, чем управлять я не препятствовал. Я же чувствовал её несравненно грубее. Да и сам факт её с непредставимым совершенством исполненного человеческого образа, встроенного в канву человеческой культуры и моей собственной психики, говорил сам за себя. Я, например, не мог бы не только сымитировать неорганика в любом из миров, но и хоть как-то понять их мне не представлялось возможным. Они были не просто неорганической формой разума, они были мыслящими и чувствующими, но вообще не живыми существами, существами иных миров. Хотя, и она понимала меня, кажется, лишь эмпирически, как понял бы искусственный интеллект, считывающий каким-либо образом мои мысли и эмоции, и находя алгоритмы наиболее адекватного ответа. Имманентно я для неё тоже оставался существом иного мира, иной, не свойственной ей природы. Но и того взаимодействия, которое между нами было, оказалось достаточно, чтобы родилось то, что я, пожалуй, назвал бы любовью, особенно с её стороны, с её чуткостью, безусловной преданностью и погружённостью в моё существо. Не надо забывать, что не стань её, я бы остался в своём мире, среди себе подобных существ, она же пришла за мной в совершенно чужой для неё мир и без меня осталась бы тут одна. Она жила здесь лишь мной.

Наверное, уже не нужно объяснять, почему она приняла именно этот образ. Испокон веков для неоргаников, заброшенных в этот мир, лучшим питанием служил неконтролируемый человеческий страх, но и все формы близости тоже служили ему прекрасной заменой. Она обрела такой образ, который наиболее отзывался в моей душе, и я с радостью отдавал ей всё, что только мог. Она стала моим проводником по миру этому и мирам другим, она стала моим помощником. С её появлением я уже не ходил из мира в мир, я постоянно жил где-то между мирами. Но и цена, которую она взяла, была не малой. Для высшей цели, которую я мог бы достичь в этой жизни — слиться с нитями мира — мне нужна была вся энергия, вся целостность моего существа. Теперь этой целостности и энергии у меня не было. И уже не будет. Я отдал её Маше. Впрочем, когда я принял решение так крепко связать свою жизнь с неоргаником, я уже был уверен, что высшей цели мне не достичь. Или эта уверенность была внушена самими неорганиками, и они контролировали изначально ситуацию в большей степени, чем я мог себе представить? Как бы то ни было, мой исход событий маги называют «тупиком неоргаников», я свернул с пути и стал зависим от помощи неоргаников, сделавшись неспособным завершить свой путь, как подобает посвящённому нового времени. Правда, Маша позаботится о моём сознании после смерти, оно не растворится, поглощённое природой его создавшей. Как я стабилизирую Машу в этом мире, так она сможет стабилизировать меня в иных мирах. Наша связь стала неразрывной, и мы обрекли себя на вечные скитания. Неорганики живут несравненно дольше людей, почти бесконечно, с человеческой точки зрения. И всё наше земной существование станет лишь кратким начальным отрезком, почти точкой в бесконечном пути, в веренице миров, в сменах тысячелетий, в трансформациях форм и состояний. Такова суть тупика неоргаников. Кто знает, сколько таких пар бродит сейчас по мирозданию, пар, которым открыт весь мир, но которые навсегда заперты в нём.

Лучшие цветы бытия распускаются на границах миров. И таким цветком стал наш союз. У меня всегда возникал миллион вопросов к Маше, но я не спешил задавать ей их, ища ответы сам, так мне было интереснее. Например, её одежда — насколько она материальна? Дело в том, что с ней можно было оперировать так же, как и с обычной одеждой. Однажды к нам пришли гости, её плащ лежал на маленьком стульчике посреди комнаты, явно мешая перемещаться. Я решил проверить, видят ли они этот плащ. Сначала мне показалось, что никто этот плащ не видит или не замечает. Все проходили мимо стульчика, упорно его игнорируя. Наконец, я предложил присесть на него одному из гостей под предлогом желания поговорить с ним. Гость обратил внимание на указанный мной стул и стал уже садиться на него. Но в последний момент остановился, внимательно на него посмотрел, увидел плащ, взял его в руки и спросил, куда можно переложить. Я не сделал из этого эксперимента никаких выводов и не знаю, как его стоило провести для получения более достоверных результатов, ведь если прямо указать на плащ, я инициирую его проявление в диапазонах восприятия других людей. Но я бы сказал, что плащ был для гостей крайне неприметен, и его как бы не существовало до тех пор, пока они не столкнулись с ним неизбежно плотно. Для того чтоб окружающим стала видна сама Маша, нам приходилось тратить дополнительную энергию, и мы не проявляли Машу для них без необходимости. Впрочем, её знали все мои друзья и даже коллеги. Как-то я пришёл с ней на лабораторные посиделки, и она сидела со всеми за столом в качестве школьницы, которую я приобщаю к научной работе, делая с ней свои исследования. Для такого трюка нам пришлось скорректировать на время вибрации восприятия целой комнаты людей. Заглядывающих к нам посетителей других лабораторий мы оставляли вне круга, и если бы их позже расспросили, кого они видели за столом, спрашивающие убедились бы, что никто из них Машу не видел.

Но иногда и к Маше заходили её собственные гости. Однажды я проснулся среди ночи как бы от очень шумного сна. Во сне я не осознавал, что в голове у меня стоит такой шум, и понял это лишь когда пришёл в сознание и очутился в контрастно отличающейся ото сна тишине реальности бодрствующего сознания. Но секунду после моего пробуждения, уже в этом мире, шум продолжался в моей голове. Шум неприятный, как прерывающийся высокочастотный свист. Я открыл глаза и мгновенно дёрнулся от испуга, в следующее же мгновение взяв под контроль своё эмоциональное состояние. В комнате был разложен диван, на котором мы спали, и по углам от окна стояли два мягких кресла. Маша сидела возле меня на диване, склонив голову, а на креслах во тьме я увидел две тени, будто там сидели два антропоида. Лишь я открыл глаза, в моей голове наступила тишина. Взяв себя в руки и подавив испуг, я стал приглядываться во тьму, фигуры оказались составлены из складок тюля, цветочного горшка, теней и отсветов на стене, складок одела на кресле, они растворились в чертах этого мира за пару секунд. Любой другой человек принял бы их за мимолётную иллюзию, но я знал, что такое неорганики. Это были они.

— Маша, что-нибудь происходит? — спросил я?

— Нет, всё замечательно, — ответила она, скинула халат и залезла ко мне под одеяло, обвив меня своими ногами и руками. Я почувствовал её нежность и тепло и тут же окончательно успокоился. Не так часто я погружался в неконтролируемые сны, наподобие сегодняшнего. Обычно мы входили с Машей в осознанное сновидение и исследовали сновидческие миры, их туземцев, других сновидцев, часто облачались в тело сновидения и, перемещаясь в любую заранее задуманную точку Земли, гуляли там вдвоём. Разумеется, когда я входил в осознанное сновидение, Маша всегда ждала меня там. Ей не нужны никакие переходы, она по умолчанию живёт в обоих мирах. Иногда нас просили о каких-то мелких услугах какие-то светлые личности, по уровню сознания и свечения которых у меня рождались догадки, что слившиеся с линиями мира продолжают свою вселенскую эволюцию, объединяясь в сообщества какими-то частями своего многогранного существа здесь, на Земле, способствуя, тем самым, эволюции мира.

Но чаще мы просто разрушаем мир. Когда ты не принадлежишь миру этому, но не принадлежишь и миру иному, всё что ты можешь, это разрушать конструкции мира, выстраивающиеся вокруг тебя и прорастающие в тебя, стряхивать их и идти дальше. Быть может в нашем существовании и можно выделить какие-то периоды, но на самом деле не правильно будет сказать, что вот мы переживаем земной период жизни или не земной период существования. Физически мы здесь, но реально мы уже нигде, нас здесь нет. «Пошли» — говорю я, мы встаём и идём. У нас нет иной цели, кроме цели не деланья повседневности. Мы идём пешком трое суток без остановки. Наконец, мы приходим в соседний городок. Мы входим туда на рассвете. Улица на границе с лесом ещё пуста, туман из леса втекает в город, заполняя улицы, составленные из типовых невысоких пятиэтажек. Мы садимся на скамейку, мы сидим. Мы даже не разговариваем всё это время. В небе появляется орлан, делает круг и садится недалеко от нас, в зоне видимости. Мы внимательно смотрим на него, мы видим, как хаос мира, перегруппировывая свои элементы, складывается в эту птицу, не тревожимый извне, плетёт свою нить этого бытия с необозримого прошлого. Но на то нам и дан разум, чтоб вмешиваться в естественный процесс, не нарушая его. Мы подбираем наши нити, перегруппировываем их, гасим одни, зажигаем другие, память ткани мира воссоздаёт нюансы существующих животных, которые мы могли упустить, наши когти сжимают доску спинки деревянной скамейки, мы отталкиваемся, раскрываем крылья, делаем несколько мощных взмахов и поднимаемся высоко в небо. Орлан присоединяется к нам.

Из книги «Миры».