No posers

Знаете, чем мы отличаемся от скинхедов прошлого? Они были романтиками. И те, первые, которые пытались дружить с неграми, как классом, ни с каким классом дружить не возможно, каждый класс на девяносто процентов состоит из человеческих отбросов, и те расписные попугаи, что пришли им на смену. Мы, конечно, тоже романтики в душе, но настоящие романтики отличаются тем, что не ставят перед собой реальных, реализуемых в реальном мире вопросов, и не ищут на них реальных решений. Они никак не стремятся изменить ситуацию, если не считать собственной жизни. А эта оторванность от реальности ведёт очень быстро к вырождению и к позёрству. В случае романтизма она особенно ведёт к позёрству. Металлисты, панки, скинхеды, исламские террористы, гламурные девочки, христиане — все они — позеры. Шоу, причём, чаще всего, совершенно поверхностно-убогое, рассчитанное на девяносто процентов безмозглых отбросов, демонстративно-показательные акции, которые раздуваются скучающей толпой и хорошо отвлекают население от реальных проблем, ах, что-то взорвалось, погибло тысяча человек, эта национальная трагедия войдёт в национальную историю, и на этом месте будет стоять памятник километр высотой, а нам будет о чём думать, говорить и показывать ещё лет пять без перерыва, потом по убывающей. А за это время сдохнут не понять от чего, а скорее всего от проблем, которые практически не решаются, ещё пять миллионов человек, и, самое главное, десять миллионов человек, которых давно пора убрать из этого мира, останутся жить.

Да. Мы — романтики, в нашей вере и в нашем веселье, мы прямые духовные потомки древних викингов, мы санитары общества, когда мы приходим — умирает всё, что должно умереть, всё, что уже внутренне мертво и продолжает влачить лишь видимое существование, лишённое всякой внутренней жизни и смысла. Мы — пророки современности, мы — святое воинство наших дней, каждый из нас с первого взгляда способен увидеть хотя бы малейший проблеск жизни в пустыне современности, и тем не менее целыми неделями мы видим вокруг лишь беспросветную тьму. Ты уничтожаешь частичку тьмы, и тьма же смыкается над ней. Но в волнах, расходящихся от этого события концентрация тьмы, как бы, немного ниже, совсем незначительно, но в беспросветной тьме, и это можно назвать волнами света.

Мы заправляемся по самые уши кокаином, срываем глушаки у наших машин, врубаем на полную мощность «рёв и скрежет», от которого вибрируют окна в машине так, что приходится их опускать, и даём старт, сметающий всё на нашем пути. Мы едем на «минутку», минутную вечеринку, вечеринку тотального разрушения. Мы тормозим у пустого, но хорошо освещённого кафе, стильные стеклянные столики, подсвеченные изнутри, картины на стенах, скульптуры, софиты, светильники с мягким светом, свисающие с потолка, как множество лун на разной высоте, длинный бар с дорогостоящим алкоголем, зеркала, огромная витрина с какими-то авангардными произведениями искусства. Мы припарковываемся у кафе, открываем все двери, выходим, подходим к стеклянной стене кафе. Ночь, улица полностью пуста. Пора начинать вечеринку. Открывается багажник внедорожника, обнажая огромные колонки, «рёв и скрежет» наполняет улицу. Первым взрывается миллионом осколков стеклянная стена. Мы врываемся внутрь с молотками, топорами, тяжёлыми, обитыми железом битами, булавами, и даже с бензопилой. Кто-то успевает отхлебнуть прям из горла виски или текилы, прежде чем бутылка прекратит своё существование. У нас есть всего минута, чтоб не попасться полиции. В эту минуту мы должны вместить всё, что мы хотим сейчас тут сказать. Кафе наполняется беспрерывным растянутым взрывом, осколки, куски дерева, пластика, мрамора и стекла висят в воздухе беспрерывно, на место падающим тут же вздымаются новые. Один удар булавы разбивает столик на две части, бензопила врезается в барную стойку из красного дерева, бита смахивает с полок разом весь алкоголь, последними умирают светильники. Минута прошла, мы стоим во мраке, музыка резко прекращается, вокруг — руины, не осталось ничего, что хотя бы напоминало прежнее кафе. Мы садимся в машины и уезжаем. Вам нравится, как мы отдыхаем? По крайней мере, это что-то реальное, а не та убого-милая агрессия металлических концертов, которые существуют только для того, чтобы отвлекать энергию безмозглой избалованной толпы позёров от реальности.

Скинхеды прошлого были не только позерами, они были идиотами, причём на официальном уровне, если ты не идиот, ты не можешь быть скинхедом. Разумеется, идиоты вымирают. Идиоты придумывали вымышленные проблемы, чтоб имитировать ритуалы решения этих проблем. Они начинали ненавидеть то чёрных, то иностранцев, вешали ярлыки на целые профессии, сословия, национальности. Понятно, что такое искусственное разделение вообще не отражает реальности. Бог распыляет жизнь непредсказуемо, она распределена более менее равномерно между людьми почти всех профессий, национальностей и сословий, ну разве что кроме некоторых, но, в любом случае, формальный подход — слепой подход, если вы видите зло или несовершенство — вы его видите, если не видите — то не видите. Придумывать или абстрактно подразумевать зло в чем-то или ком-то заранее — это сектантство и умственное вырождение.

Но романтики мы лишь в наших душах. В действиях наших мы — практики — рационалисты. Мы идём на проект обновления социума. На нас искусственные лица — маски, мы одеты в одежду, которую купили за доллар в магазине подержанных вещей, сразу после того, как мы окончим сегодняшнее дело, одежда окажется в бочке, политая бензином и подожженная, чтобы не оставлять следов наших ДНК на ней. Сегодня у нас что-то типа субботника, мы делаем маленькое, практически незаметное, очень локальное дело. Мы убиваем самых жирных, еле передвигающихся свиней, старичков, дни напролёт просиживающих в парке, самых опустившихся бомжей, богатых безмозглых девочек, полностью потерявших человеческий облик и превратившихся в болонок. Мы стреляем шприцами, наполненными раствором, который, убивая, разлагается в организме, так что его невозможно обнаружить, обычно в таких случаях ставится диагноз — остановка сердца. Это достаточно гуманно. Мы не судьи, просто санитары, мы никогда не ставим себя выше тех, кто умирает по нашей воле, мы мысленно провожаем каждое уходящее существо в последний путь. Конечно, при внимательном осмотре можно найти след от укола (иглу мы забираем), но кто будет так обследовать старичков без следов насилия, а тем более бомжей, а вот с богатыми и молодыми сложнее. На всякий случай мы выходим только в дни с неблагоприятно высокой солнечной активностью, в дни с особенно повышенным или пониженным давлением, стараясь их не пропускать, чтоб создавать врачам однородную статистику, вызывающую минимум подозрений. Конечно, рано или поздно они пронюхают, но это не так важно, нашей целью не является сокрытие и не является пропаганда, мы просто делаем своё маленькое дело. Конечно, на смену умершим тут же придут живые примерно такого же уровня, общество самоорганизуется согласно законам своей жизнедеятельности, в любом случае неизбежно проявляя характерные для себя черты, и мы никак не сможем этого изменить, но мы можем немного повысить общий уровень истребляемой ниши. Уничтожая существ на крайней стадии деградации, мы оставляем варианты немного более удалённые от края.

Мир нельзя разделить на чёрное и белое, везде оттенки и непрерывные градации, но мы выбираем лишь отчётливый мрак, относительно состояния остального мира. По сути, мы не меняем даже его, мы слегка, почти микроскопически отщипываем незаметные кусочки от этого мрака. Но мы не анархисты, мы не стараемся уничтожить Систему, мы понимаем, что мы не можем предложить что-либо лучшее, мы — как клетки макрофаги, уничтожающие клетки опухоли, когда нас мало, но стань нас много, мы начнём пожирать весь организм и сами станем опухолью. К тому же, все ошибаются, и чем больше будет нас, тем больше будет фатальных ошибок. Поэтому мы редки, децентрализованы, скрыты, мы не оставляем следов или оставляем очень разнородные следы, дабы не быть похожими на единую группировку. Но мы проникли и в высшие сферы власти, и в средства информации и в контроль недвижимости, и в суды, и в систему правоохранения. Мы не разрушаем Систему, мы пытаемся приостановить её деградацию. Мы выходим на улицу с оружием и железными прутьями. Один наставляет на прохожего пистолет, другой рассекает железным прутом кожу. Когда-нибудь люди научатся защищаться, когда-нибудь им дадут закон разрешающий носить с собой оружие, когда-нибудь они перестанут быть овцами.

Мы следим, как за своим телом, так и за своим разумом. Каждый из нас тренирует память каждый день, мы все можем цитировать стихи часами на двух языках. Мы держим в памяти все адреса, пароли, рецепты, никаких записей, никаких следов. Мы соединяем в себе мастерство единоборства, паркура, социальной инженерии, актёрского мастерства, мы способны мгновенно и незаметно появляться и исчезать, где нужно и когда нужно, мы можем ориентироваться в любой незнакомой местности, в кромешной тьме, мы можем выживать в лесу и на улице годами, мы можем открыть любую дверь. Наши товарищи сообщают нам любые нюансы в изменениях следственных техник, технологий баллистической, химической, биологической экспертиз, мы в обязательном порядке ночами тренируемся эффективно обманывать детекторы лжи, и именно те самые детекторы, которые стоят в кабинетах спецслужб, мы посещаем эти комнаты ночью с помощью охранников, техников и сторожей, мы учимся контролировать себя под воздействием сывороток правды, мы учимся притуплять боль, и мы не боимся смерти. Мы выглядим как клерки, домохозяйки, футболисты, студенты, адвокаты и разнорабочие. Нам нет необходимости даже убегать с места проведения нашей акции, достаточно присесть на скамейку за соседним домом и нас никто не заподозрит. Мы не собираемся воевать с Системой, но считаем, что каждый человек должен уметь себя защитить, только так мы останемся свободны, только так мы останемся людьми. Системе всегда необходим уравновешивающий её полюс неподконтрольной личности. Мир стоит на балансе сил и противодействий, когда окончательно победить один из полюсов, любой, это будет начало конца, это будет концом демократии в экзистенциальном смысле, начнётся вырождение.

Священная сила огня. Мы придумали использовать массовые поджоги, как средство увеличения адаптационной способности нации. Удивительно, как зациклены обитатели муравейника на своей собственности. Любая царапина на их машине — это уже проблема, это событие их жизни, это то, что занимает их мысли дни напролёт, то, что становится событием недели. Они трясутся над своей собственностью, они полностью отождествляют себя с ней, костенея и дряхлея. Они, по сути — зомби. Интересно наблюдать, как они ведут себя, глядя на тотальное уничтожение своей собственности. Мы не афишируем своё существование. Всякая Система в своей слежке опирается на закономерность, хоть какую-нибудь. Если закономерности нет — нет и следов. Если прохожий, походя, дёрнул рычаг и ушёл — его не найти. Можно найти только того, кто изначально был в теме и засветился, как представитель темы. Мы используем чужие телефоны, мы выходим в интернет с улицы и с чистых компьютеров, мы заказываем или находим компоненты наших смесей по отдельности и только через тех, кто никогда сам не будет не только их использовать, но и хранить у себя, мы исследуем интеллектуальные системы отслеживания активности в разных сферах, базирующиеся на искусственном интеллекте и нечёткой логике, разрабатывая модели поведения, позволяющие нам оставаться в границах общего социального шума.

Мы верим, что человек до самой смерти должен оставаться так же прекрасен, как в самые первые годы своей жизни. И так может быть, если это будет человек не играющий, но живой. Если он останется собой, если он останется свободен, если разрушит коросту собственной важности, если хоть иногда будет думать о том, зачем он пришёл на этот свет и куда уйдёт после. К сожалению, существа, заполнившие этот мир, только выйдя из дикого состояния, тут же погружаются в благополучие. Им пока что недоступен мир, в котором нет ни того, ни другого, в котором есть жизнь. По сути, мы стараемся продлить их агонию, отсрочить их грядущее полное вырождение, потому что тешим себя надеждой, что кто-то из них эволюционирует-таки до уровня человека. Уже сейчас мы, при желании, свободно смогли бы взять контроль над любым из самых богатых людей планеты, убрать любого судью, сенатора и даже президента, если тот своими действиями будет подталкивать человечество к вырождению. Но мы не делаем этого, контроль ничего не даст. Сегодня те, кто осуществляет контроль, ведут мир по пути эволюции, а завтра они же или их приемники толкают его к пропасти. Наша цель — заставить людей думать самих, брать на себя ответственность за собственные жизни, двигаться вперёд и жить, жить, жить. В наших лабораториях вырабатываются тонны экстази, ЛСД, мескалина, ДМТ, мы распространяем их бесплатно, раскладывая по десять-пятнадцать доз на скамейках возле школ и университетов вместе с литературой по изготовлению и очистке в домашних условиях психоделических веществ и с описанием опытов самопознания и познания мира, как с помощью веществ, так и без них. Целью Системы является — посеять в людях страх перед любыми веществами, меняющими их сознание, так, чтобы им не приходило в голову попробовать их, и Систему можно понять — на десяток жаждущих познания найдётся трое торчков, которые станут преступниками. Легче контролировать социум, вообще перекрыв доступ к тому, что может быть использовано не по назначению, и приравнять психоделики к наркотиками. Но наша цель совершенно противоположная — разрушить в людях страх, вернуть им способность самим отвечать за свой путь и за свои жизни, когда ещё это возможно сделать — в начале их жизненного пути.

Да, мы вмешиваемся в человеческие жизни, когда нас не просят, и им есть за что нас ненавидеть. Но также они могли бы ненавидеть град, наводнение, засуху, чуму, ещё раньше — глобальное похолодание и распространение конкурирующих видов и хищников. Мы — просто одно из порождений цивилизации, которое или сделает её сильнее или подтолкнет к полному исчезновению, но последнее лишь в случае, если патология стала необратимой. Что бы они ни выбрали — борьбу и продолжение жизни или смерть — мы уважаем их выбор: да будет так.

Из книги «Миры».