Сталкер

Зачем было встречаться именно здесь? Почему здесь? То тут, то там сверху спускаются ржавые металлические столбы. Иногда крыша мира сотрясается, прогибается, и столбы чудовищно скрипят, раскаты громового скрипа невыносимо режут слух, а сверху просачивается пыль. Неудержимо хочется убежать, я каждый раз срываюсь, но потом возвращаюсь назад. Может это проверка? Группа начинает сходиться. Все четверо на месте. Один без лапы и с половиной правого уса, другой совсем молодой, ещё половинного размера, третий — сталкер с треснувшим крылом и я — четвёртый. Все, кроме сталкера, идут, не зная куда, не зная зачем. У каждого свое представление о пути и его цели. Но ведь в конце что-то одно? Значит большинство, а то и все, будут разочарованы. Или мы найдём там каждый своё? Или, найдя что-то одно, все поймём, что это и было изначально нашей целью, просто мы этого не понимали? Когда-то, говорят, не было никаких опасностей, и на всём протяжении пути жили племена, которые свободно ходили, куда им вздумается. Но потом мир изменился. Теперь те, кто уходят без сталкера, надеясь лишь на собственные силы, не возвращаются. Никто из тех, кого мы знаем, ни разу не видели тот мир. Его видел только сталкер. Как он нашёл путь туда — мы не знаем. Он странный, другой.

Мы вышли. Рядком друг за другом мы идём в дальний край нашего мира, сверху льются тонкие полосы света, ведь я всегда задумывался о том, что там, и теперь мне суждено увидеть изнанку мира, войти в этот свет. Мы ступаем на вертикальную поверхность и идём дальше. Я не раз ходил по ней, но так близко к крыше нашего мира никогда не поднимался. Сталкер идёт впереди. Часто останавливается и шевелит усами. Но здесь мир не сильно отличается от того, что внизу. Наконец мы подходим к щели. В этом месте щель особенно широка, и можно свободно выйти на свет. По сути, это не щель, а пещера, залитая светом. Пока мы идём по ней, становится всё светлее, но мои глаза успевают привыкать к свету. Я волнуюсь. Наконец-то я увижу крышу мира с обратной стороны. Сталкер стал двигаться медленно, короткими перебежками, надолго замирая. Замедлились и мы за ним. Так, не спеша, мы вышли на свет. У меня захватило дыхание. Мир, открывшийся мне, потрясал и пугал одновременно. Инстинктивно мне захотелось тут же сбежать назад, в уютный замкнутый тёмный мир. Неудержимо захотелось отступить в тень. Мне казалось, что весь мир наблюдает за мной, что смерть растворена в свете, что сейчас, сию минуту, что-то произойдёт. Но я сдержался. Хотя и не мог уже шевелиться так свободно, как внизу.

Сталкер сказал, что задерживаться тут очень опасно, и что наше желание уйти в тень инстинктивно правильно. Что мы будем держаться тени везде, где только это будет возможно. Мы пошли короткими перебежками по границе между горизонтальным миром внизу и вертикальным миром справа. Слева была бесконечность открытого пространства, я ещё никогда не видел таких далей. Откуда-то из беспредельности доносились звуки, и лился свет, заливающий этот мир, тот самый свет, что проникал через щели крыши мира в наш мир. В небесах шевелились, время от времени, гигантские массы. Сталкер сказал, что это такие формы жизни, и они очень опасны. По сути, это боги. Они сотворили этот мир, но не саму материю. Они непознаваемы, безжалостны и жестоки. Они несут смерть. Но они же и дают нам кров и пищу. Главная наша задача в открытом мире — держаться тени, держаться углов, держаться пещер и щелей, куда можно спрятаться, и всеми силами стараться, чтобы шевелящиеся горы нас не заметили. А они очень чутки. В этом мире перемещаются только короткими перебежками — шевелящиеся горы особенно хорошо замечают движение. В этом мире никогда не возвращаются тем путём, каким пришли, потому что шевелящиеся горы постоянно меняют верхний мир. Верхний мир — это их мир. Отклоняться от пути, прокладываемого сталкером, крайне опасно. Обгонять его — опасно, задерживаться — опасно. Сталкер учил нас поведению в верхнем мире. Это лишь самые элементарные правила, без которых тут не выжить однозначно. Но знание базовых правил совсем не гарантирует выживание. Наш компаньон без уса считает себя самодостаточным со своими жизненным опытом, ухмыляясь «мистифицирующему» сталкеру и показывая свою независимость, молодой не выдерживает медленного передвижения, и всё время порывается перемахнуть долину за пару минут. Сталкеру еле получается их сдерживать. Через всю долину протянулась белая меловая черта. Уже при приближении мы почувствовали что-то неладное. Сталкер запретил всем даже ощупывать черту усиками, и повёл искать место, где черта заканчивается или хотя бы прерывается. Это возмутило и рассмешило молодого и безусого. Почему бы просто не перемахнуть через неё, зачем тратить неизвестно сколько времени на бессмысленные поиски конца линии, подвергая себя реальной опасности открытого мира? Молодой решил перемахнуть через черту, не говоря никому ни слова и показав всем дурость сталкера. Когда мы шли воль черты, поодаль от неё, молодой, пристроившись последним, неожиданно свернул и, набирая скорость, побежал к черте. Но при приближении собственный его страх и болезненное ощущение, распространяющееся от черты, его остановили. Он лишь коснулся усиками черты и остановился, как бы прислушиваясь к своим ощущениям. Потом он повернулся к нам, безмолвно ждущим, чем же это всё закончится, и посматривающих то на Молодого, то на сталкера. Несколько секунд нам казалось, что ничего не происходит, Молодой, казалось, готов был крикнуть сталкеру что-нибудь насмешливое и продолжить путь, но на собственное удивление, не издал ни звука. Его насмешливая полуулыбка застыла на лице на неестественно долгое время. Нет, все-таки, что-то здесь не так. Черты лица Молодого начали подёргиваться, полуулыбка уже не казалась полуулыбкой, она скорее воспринималась лицевой судорогой, искажением, от которого Молодой не в состоянии был избавиться. Молодой начал подёргиваться всё сильнее, потом упал на спину, пытаясь перевернуться, стал дёргаться в судорогах. Сталкер успел подбежать и оттащил его назад. Целый час мы ждали, пока молодой придёт в себя. Сталкер говорил, что принадлежи он к старому поколению, он бы умер. В новых генерациях развивается резистентность к черте. Через час молодой стал способен идти, но какие-то повреждения остались, при движении он дёргался, а когда мы шли по вертикальной поверхности, казалось, что он вот— вот сорвётся и упадёт. Сталкер продолжал говорить.

— Верхний мир это очень сложная система… ловушек, что ли. И все они смертельны. Не знаю, что здесь происходит в отсутствии таракана. Но стоит тут появиться таракану, как всё здесь приходит в движение. Бывшие ловушки исчезают, появляются новые. Безопасные места становятся непроходимыми. И путь делается то простым и лёгким, то запутывается до невозможности. Это верхний мир, квартира. Может даже показаться иногда, что она капризна. Но в каждый момент она такова, какой мы её сами сделали, своим состоянием. Не скрою, были случаи, когда тараканам приходилось возвращаться с полдороги, не солоно хлебавши. Были и такие, которые гибли у самого порога холодильника. Но всё, что здесь происходит, зависит не от квартиры, а от нас.

— Хороших она пропускает, а плохим отрывает головы? — спросил Безусый.

— Не знаю, не уверен. Мне так кажется, что пропускает она того, у кого надежд больше никаких не осталось. Не плохих или хороших, а несчастных. Но даже самый разнесчастный гибнет здесь в три счёта, если не умеет себя вести.

Мы пересекли долину в вертикальном направлении, и недалеко до крыши верхнего мира черта, наконец, кончилась. Мы надолго замирали, когда в движущихся горах происходило очередное движение. Если бы горы нас заметили и стали быстро приближаться, мы, по инструкции сталкера, должны были бы тут же падать на горизонтальную поверхность верхнего мира и забиваться в любую тёмную щель, чтобы не быть убитыми. Но пока всё обошлось. Мы перешли на ту сторону черты и пошли к ближайшему углу с той стороны долины. Опустившись по углу, мы дошли без особых приключений до конца первой долины и вступили уже по горизонтальной поверхности на порог следующей. По дороге нам пришлось преодолеть пересечённую ворсистую местность, сильно замедлившую наш путь, но по утверждению сталкера неопасную и даже полезную, потому что мы на ней были не так видны шевелящимся горам, как на ровной гладкой поверхности стен верхнего мира.

Вторая долина встретила нас очередной ловушкой. Небольшой домик с удобным входом, будто приглашающим, чтоб туда зайти. Удивительный запах распространялся по долине и вёл к этому домику. Фантазия сразу нарисовала образ этого домика, как конца всех путей. Молодой подорвался сразу, сталкер его вовремя остановил. Безусый тоже смотрит в ту сторону и грустно вздыхает. Лишь моя недеятельная и рассудительная природа удерживает меня, чтоб не отклониться от пути, чтоб не поменять своё решение. Усталым путникам особенно трудно удержаться. Какая разница в том, что там, в реальности, блаженство, которое распространяет домик вокруг себя, как он преображает мир — этого достаточно, чтоб оправдать его, чем бы он ни был наполнен. Ради этого я бы туда и пошёл. Но сталкер беспрерывно нудит и прочищает нам мозги. Мы обходим домик по очень длинной дуге, всё это время сталкеру приходится нас удерживать, но, зато, притягательная сила домика не усиливается, подойди мы ближе, возможно, один лишь сталкер из нас всех и пошёл бы дальше.

Наконец, домик настолько отдалился, что мы начинаем забывать о запахе, лишь изредка кто-нибудь из нас оглядывается, грустно вздыхая, пытаясь как можно глубже вдохнуть остатки удивительного воздуха. Окончательно наше внимание отвлекает большая хлебная крошка. Сталкер бегает вокруг и внимательно изучает местность. Решает, что тут нет никакой ловушки, пробует крошку сам и потом разрешает подкрепиться всем нам. Идём дальше. Впереди холм удивительной неправильной формы. Весь из складок, ворса, нитей, образующих запутанные лабиринты. Мы с Молодым сразу залезли туда и начали его обшаривать. Материал холма оказался довольно мягким, а складки так запутаны, что в них, наверное, можно было лазать бесконечно. Голос сталкера позвал нас назад. Он сказал, что в таких холмах долго оставаться тоже небезопасно, их обычно роняют шевелящиеся горы, и рано или поздно они за этими холмами приходят и поднимают в воздух. А контакт с шевелящимися горами нам вряд ли будет по душе. Сталкер сказал, что ни белой черты, ни этой мягкой складчатой сопки, ни манящего домика в прошлый раз не было, но были другие чудеса. Впрочем, и белая черта, и домик ему знакомы, но они тоже постоянно перемещаются. Здесь всё постоянно меняется, поэтому надо быть начеку.

Кажется, шевелящаяся гора появилась на горизонте долины. Я увидел её первым и окликнул сталкера. Эта гора была не похожа на остальных. Во-первых, она передвигалась бесшумно, во-вторых, она была гораздо меньше других, а в-третьих, она была совсем иной окраски и текстуры. Мы замерли. Сталкер сказал, что эта гора не так опасна, её мы почти не интересуем, но главное — не шевелиться. Гора неспешно пересекла долину, подойдя к большому ковшеобразному сооружению, от которого ветер доносил запах еды. Оно склонило один конец своего тела над хранилищем и, по-видимому, начало поглощать из него. «Пошли потихоньку» — сказал сталкер, и мы стали передвигаться дальше. Постепенно мы приблизились к середине долины. Немного не доходя до середины, был привал. Сталкер внимательно оглядывал горизонты, а мы отдыхали. Середина долины — как вершина горы — обозревается всё вокруг, со всей долины стекаются запахи, перемешиваясь в причудливых сочетаниях. Звуки и тени от шевелящихся гор где-то за горизонтом говорят о том, что этот мир живёт, в нём всё время что-то происходит. Молодой решил сделать небольшой марш-бросок и сбегать на середину долины. Сама долина казалась довольно пустынной. Но не успел он дойти до середины, как на горизонте показался контур настоящей шевелящейся горы. Тут же нас ослепило залившим долину ярким светом. «Беги, беги!» — закричали мы Молодому, и сами бросилось в щели, вдавившись в них как можно глубже. Молодой бросился бежать к нам, шевелящаяся гора, делая замедленные, но гигантские шаги, быстро пересекала долину, и вскоре тень её накрыла молодого. Гора склонилась над ним, и на мгновение Молодой исчез в облаке тумана. Гора проплыла дальше, и вскоре свет потух. А мы остались наблюдать из своих укрытий как Молодой, мокрый от смертельной росы, бежит всё неувереннее, начинает дёргаться, теряет ориентацию и, наконец, падает в страшных судорогах, постепенно затихая. Это была страшная картина, которая навсегда останется в нашей памяти. Мы долго не смеем выйти из убежищ, очень долго. Сталкер, наконец, вытаскивает нас, онемевших от ужаса, почти силой. Но отправляемся в путь мы не сразу. Я хотел пойти туда, к Молодому, но сталкер не разрешил, сказал, что там повсюду ядовитая роса, которая не скоро ещё испарится.

Настало время пересечь долину поперёк. Путь наш шёл через открытое пространство долины, но чтоб не сгинуть на этом пути, следовало чётко соблюдать инструкции сталкера. Долина со всех сторон была окружена циклопическими сооружениями самой странной формы, в виде огромных прямоугольных платформ, некоторые из которых возвышались до небес на высоких тонких колоннах. Наша цель была — пересечь долину, двигаясь перебежками от колонны к колонне, и от одной отвесной стены к другой. Колонны вблизи оказались не такими уж тонкими, за колонной мог свободно укрыться любой из нас, отвесные стены же неплотно прилегали к земле, и в некоторых местах можно было свободно зайти в обширный грот, образуемый расщелиной между землёй и стеной. Так, постепенно продвигаясь вперёд, мы дошли до прямоугольной скалы особого рода. На эту скалу сталкер особо обратил наше внимание. Скала казалась живой, она мелко вибрировала, и от неё шёл особый, довольно приятный запах. Грот под этой скалой был особенно обширен. В его полумраке я буквально почувствовал столь знакомый и успокаивающий пейзаж из органических и неорганических нагромождений, лабиринтов и чащ старой еды, пыли, валунов всех форм, текстур и запахов. Я почувствовал себя в безопасности. Один край скалы, тот, что примыкал к стене, излучал тепло, которое делало из скалы настоящий оазис. Кроме того, тут было несколько более влажно, чем везде, где мы проходили до этого. Вот тут прекрасно могло бы поселиться небольшое племя наших сородичей. Сталкер сказал, что скала внутри полая, что иногда она открывается, и внутри целые горы еды, такой, которую мы никогда даже не пробовали. Он сказал — это источник всей еды, которая есть во Вселенной, что та еда, в той форме и количествах, которые нам известны и которые кормят целые наши племена уже бессчетное число поколений — это лишь случайно оброненные незначительные крупицы того, что скрыто в этой скале. Конечно, скала, как и всё в верхнем мире — вотчина шевелящихся гор, и тайна её непознаваема, просто надо знать, что она есть, пусть её существование и невозможно объяснить. Ещё сталкер сказал, что платой за бесконечные горы еды, которые встретит таракан, пробравшийся внутрь горы, будет холод, такой холод, что движения его станут медленны, и то количество еды, которое здесь ему хватило бы лишь на день, там он съест, хорошо, если за неделю. Но наш путь проходит дальше. Нам не суждено увидеть гору изнутри.

— Ведь вы приводили сюда множество тараканов.

— Не так много, как мне бы хотелось.

— Ну всё равно, не в этом дело. Зачем они сюда шли? Чего они хотели?

— Скорее всего, счастья.

— Ну да. Но какого именно счастья?

— Тараканы не любят говорить о сокровенном. И, потому, это ни вас не касается, ни меня.

— В любом случае, вам повезло. А я вот за всю жизнь не видел ни одного счастливого таракана.

— Я, вообще-то, тоже. Они возвращаются из комнаты, я веду их назад, и больше мы никогда не встречаемся. Ведь желание исполняются не мгновенно.

— А сами вы никогда не хотели этой комнаткой попользоваться, а?

— А мне и так хорошо.

Тут всем пришлось надолго задержаться из-за меня. У меня началось таинство линьки. Сталкер долго ругался. «Я же говорил — не ходить перед линькой» — делал он бесполезные теперь внушения. А я был счастлив. Не многим удаётся совершить таинство линьки в таком удивительном и далёком месте, в оазисе под чудесной скалой — прародительницей всей еды мира. Я постепенно вылезал из каркаса своей старой кожи и становился белоснежен, мягок и гибок. У нас верят, что всякий таракан сразу после линьки ненадолго обретает свою утраченную ангельскую природу, невозможно без восхищения и трепета смотреть на только что полинявшего таракана, он будто светится, он беззащитен, тих и красив неземной красотой. Каждая линька — это новое рождение. Сразу после линьки таракан даже не может заниматься любовью, прямо как дитя новорождённое. Это время провести очередную черту, многое переосмыслить, многое понять, многое оставить в прошлом и отправиться в будущее новым путём. Сталкер совершал надо мной священнодейство. Он исполнял священный танец линьки, и его молитва, вершимая в танце, разносилась в тишине ущелья:

— Пусть исполнится то, что задумано, пусть они поверят, и пусть посмеются над своими страстями, ведь то, что они называют страстью, на самом деле не душевная энергия, а лишь трение между душой и внешним миром, а главное — пусть поверят в себя. И станут беспомощными, как дети, потому что слабость велика, а сила ничтожна. Когда таракан линяет, он слаб и гибок. Когда нарастит кутикулу — он крепок и чёрств. Чёрствость и сила — спутники смерти. Гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому, что отвердело, то не победит. — Вещал он, простирая лапки к небесам.

Сталкер танцевал, Безусый с восторгом и неземным огнём в фасетчатых глазах смотрел на священнодейство, а я расправлял свои новые крылья.

Из книги «Миры».