Шум шум шум

Вот я опять в новой Кофейке. Громкая музыка, приходится громко говорить, чтобы тебя услышали, смех распространяется по большой компании от одного слова, охватывая, словно вспышка, всех или представителей только одного пола. Так, где опять пепельница? Опять нету. Почему-то в новой Кофейке начали экономить пепельницы, на одних столах есть, на других нету. Новый прикол старого гадюшника. Я сменил свой ароматный Richmond на индийские безникотиновые сигареты. Нашёл их в лавочке, завешанной индийскими фенечками. Когда я вошёл, с продавцом разговаривал какой-то кришнаит, одетый, как нормальный человек, но, прощаясь, начал с ней раскланиваться как душевнобольной, сто раз поклонялся, всеми своими чертами выражая наигранную болезненную робость, ущербность и рабство, это они думают, что так становятся духовно выше и развитей. Хотя, если бы он же бегал по улице и конкурентов «мочил», это для общества было бы деструктивней, так что пусть кланяется. Покупаю сразу две пачки — мне на долго хватит, курю я их тока в Кофейке, и то не часто, для ритуала, а чаще просто угощаю. "Бросаете?" — спрашивает продавщица индуистской лавочки, "Да нет, я и не курю, на самом деле, потому и покупаю безникотиновые, это так, для стиля..." — не нашёл более подходящего слова. По реакции продавщицы понял, что она, просветлённая кришнаитка, осознала, что имеет дело с тёмным непросветлённым человеком, живущим в мире призраков стилей, не знающий своей личности, как знают свои они — кришнаиты, раболепно по полчаса кланяющиеся друг другу, футурологический конгресс...

В каждом зале сидят знакомые, но я с ними даже не здороваюсь, потому что они со мной даже не здороваются, культура… Бармену скучно и он обслуживает всех артистично, с изюминкой, чтоб хоть как-то разнообразить для себя этот процесс:

— Что вам?

— Капучино большой можно?

— Да без проблем!

Закажи Неаполитано, и тебе нарисуют на пене с шоколадным сиропом узорчики и завитки острой палочкой. Скачал с Youtube ролик под названием: "Такого вы не видели и вряд ли увидите", видео исполнения латте-арта, как бармен-художник рисует зайчиков на пене, говорят, в Москве есть специальные курсы латте-арта, некоторые завитки, кстати, очень похожи на фрактальные узоры. Но это на Youtube и в Москве. В этом городе вас порадуют латте-артом, которого нет.

В курящем зале из-за кондиционеров с неправильно выставленным подогревом, стало холодно сразу же, как похолодало на улице. Кофе быстро остыл и тоже стал ледяной. Народ, которого я жду, стоит где-то в пробках. Я рассматриваю фотку, натянутую на стол, кофейные зёрна, сфотографированные на супер макро, чешуйки в углублении зёрнышка, текстура поверхности, тёрто-мелкоцарапанный стол, царапины не достают до фотографии, затрагивая лишь лак на поверхности, корица застыла ободками в верхней части кружки, вместе с высохшей пеной. На подоконнике стоят две пивные бутылки, которые официанты не замечают, так как, заходя, поворачиваются сразу к столам, спиной к окну, моё кресло из кожзаменителя не очень удобно, ногу можно поставить на ножку столика, народ вокруг приходит и уходит, сидишь за ноутбуком, отодвинув пепельницу на край стола с остывшим кофе, заходят официанты проверить, что же тут ещё можно убрать, заходят люди, чтоб убедиться, что свободных столиков нет, где-то у бара выстраивается очередь, и ушедшие за заказом долго-долго не возвращаются назад.....

Наблюдаю за жизнью за стеклянной стеной. Там вторая отреставрированная цивильная улица в городе, после Фокина, точнее даже перед Фокина. Чистая зелёная мощёная улочка, старые красивые каменные здания, напротив — гостиница Версаль. Подъезжают и отъезжают машины. В тёмном зеркале их металла и тёмных стёкол отражаются ветви деревьев. Из джипа вылезает мужик и выбегает его сын-первоклассник. Мужик вылезает по-мужски: мускулистые размеренно-уверенные движения, оправляясь, поводит плечами и торсом, возвращается, достаёт маленькую сумочку, в каждой детали облика, в каждом движении видно, как он крут, как он соответствует системным требованиям, какое он успешное дитя своего времени, какое он идеальное отображение эгрегоров, его сформировавших, в каждом его движении видна его жизнь, его мысли, его гордое соответствие, его гордое идеально-точное соответствие, он правильно отнесётся и успешно разрешит любую проблему, которая встанет на его пути, даже мысль в любой ситуации в его голове появится правильная и достойная такого крутого самца, с правильной интонацией, он, если надо, ответит правильные слова, раздумав правильное количество времени. Он правильно обращает внимание на нужные для его системы игр вещи и удовлетворяет неправильные потребности правильным для его круга образом. Машина, квартира, жена, которая, заигрывая в своё время с его знакомыми, правильно подняла себе цену, в награду за свои старания получив от него приплод, а сейчас она с правильными интонациями, часами, правильными словами обсуждает правильные для её круга темы в правильном ключе, не отклоняясь от правильного исполнения этих ритуальных игр ни на одно движение. Они возвращаются уже втроём. Жена правильной походкой проходит в машину и садится в неё, муж заглядывает в сторону колеса, подходит к нему, прежде чем сесть в машину, он ведь хозяин, у него всё должно быть под контролем, ему показалось, он проверил, проконтролировал.

Проходят мимо пары: парень-девушка, девушка-девушка. Эмо-готская мода ушла в народ, приобрела красиво-человеческое лицо и значительная часть девушек уже ходят в стильно-джинсово-чёрном и красят чёрным волосы. Старая картина за соседним столиком — очень симпатичная блондиночка кладёт ладонь на шею такого же смазливчика мужского пола, гладит его, смотрит в глаза, приручает. Два локальных королька личной жизни, пересыщенные вниманием, выбирающие самый аппетитный кусочек среди всех самых аппетитных. Но есть категория блондиночек, которых тут редко встретишь, по крайней мере, постоянными посетителями кофейки они не являются. Не то чтобы они страшно привлекательны, хотя конечно, главное тут — внешность, просто есть такие же красавицы, но живущие другой жизнью, в общем, главное — то же условие: соответствовать, быть типом, быть в резонансе со своей нишей. И вот эта блондинка, только выйдя из детства, попадает в руки многочисленных поклонников. Сидим в «Мятном трюфеле», выходит из соседнего зала компания, отмечавшая день рождения такой блондиночки, все мальчики, как на подбор, ни одного не симпатичного, не соответствующего, не гламурненького, не богатенького, куча шариков, сумочек с подарочками. С тринадцати-четырнадцати лет она кусочком скользкого сыра попадает в масло внимания социума, стелющего перед ней коврики, ей не нужно головы, ей не нужно рождаться в богатой семье, все блага и деньги мира уже её от рождения, она идёт из одного крутого кафе в другое, из одного клуба в другой, из одной элитарной квартиры в другую, с одной яхты на другую, из одной страны едет отдыхать в следующую, потом её прибирает очень крутой системный самец, типа того, который только что подъехал на джипе за женой, и она становится очень правильной системной его женой, она плоть от плоти дитя своего мира, плоть от плоти...

И мне не стыдно закричать о том, что это любовь

Его слова на три минуты так прожгли мою кровь,

А под шагами босоногими метели и лёд,

Он больше никогда из мыслей моих не уйдёт...

Деревянный барак, обитый чёрной толью, маленькая комнатка с деревянным полом в конце длинного узкого коридора, загроможденного ящиками, старыми колясками, наполненного бегающими соседскими детьми, за деревянной стеной слышно всё, что происходит у соседей, работа до ночи, приходишь такой уставший и идёшь готовить ужин на общую кухню, там больная сварливая соседка уже заняла очередь на общую плиту, сил нет ждать, хочется просто лечь и заснуть, завтра ведь опять вставать ни свет, ни заря, достаёшь из сумки буханку свежего чёрного хлеба, отламываешь кусочек — нет ничего вкуснее! так и поедаешь его, незаметно, кусочек за кусочком, даже не отрезая, думая, что, пожалуй, этот кусочек последний… Скорей бы уж выходной… Но отдельная комната в бараке — это очень хорошо, это признак благополучия, их дают только парам, и действительно, каковы бы ни были условия, ждёшь возвращения в эту комнату, согретую теплом близкого человека, и это то самое главное, что есть в её жизни. Утро, будильник звенит ужасным тарахтящим звоном, бьет по сонным мозгам, открывая врата ада… А за пределами одеяла холодный внешний мир и в комнате ещё темно, встаёшь, накидываешь холодную рубашку, подходишь к окну, а горизонт залит прекрасным рассветом, и сквозь сонный холодный ад из окна барака не можешь не любоваться этой красотой, которая сейчас уйдёт, навсегда… Обеденный перерыв, в столовой жирная продавщица громко беседует с подвыпившим мужиком, потом проходит по столам тёплой вонючей тряпкой, мухи бьются в стекло, в солонке слиплась соль, тряси не тряси, а перца вообще нету, но вообще — нормально, столовая как столовая, даже занавесочки на окнах… А в субботу все едут на уборку картошки, активный отдых и польза стране. Это весело, все едут вместе, как в поход, смеются, болтают, поют песни, все друг другу такие родные, через полдня работы, подуставшие, расстилают скатерти и достают бутерброды, варёные яйца, бутылки с чаем, морсом, молоком, зелень… Разве может быть такой аппетит где-нибудь ещё, кроме как на природе? А как хорошо осенью в лесу, вдвоём ходить по лесу, собирать грибы, ягоды, потом начать убегать от него, чтоб он за тобой погонялся, он ловит тебя у большого дерева, прижимается к тебе и начинает целовать, а на вершине сопки с большой поляной, возвышающейся над лесом сидим вечером, обнявшись, прям на траве, не торопимся домой, провожаем солнце… А с зарплаты купили радио и теперь всегда в курсе последних новостей ещё до прихода газет, и ещё будильник не нужен, в шесть утра будит гимн, будто большой мир врывается в нашу маленькую комнатку. И конечно, мечты о детях, проходящие сквозь каждое мгновение жизни. Когда переехали сюда, у нас не было даже стола, обедали на подоконнике, покупали всё понемногу, копили, с каждой зарплаты, но жили не этими мыслями, жили мыслями друг о друге… Эпоха, когда мир был ещё черно-белым...

Две старушки стоят на перроне и играют в игру "а вот как было раньше, а вот как сейчас". Вот они сидят все, уткнувшись в эти свои устройства, это всё зомбирование, а они не понимают, они уже зомбированы, а это ведь всё — это радиация! А вот я, недавно, вижу… (переходит на шёпот)… да, мы-то прятались в своё время, это была настоящая любовь, а они, это всё, как в этих их журналах пишут, так они себя и ведут, жили совсем бедно, но как было дружно, песни пели хором, а сейчас, что ж с них взять, разрушают через вот это всё русский народ, все зомбированные… разговор заходит о даче, "да, приучили нас работать, не то, что теперь, половина не работает"… заходит разговор об азиатах, "эти грузины, они там жили в Грузии, нормально, им давали виноград выращивать, я вот помню, ещё при Сталине, он говорил: я сам грузин, я знаю. Вот меня не станет, пусть ездят, а пока я жив, я не разрешаю им ездить".

Вписывается девушка в социум, созданный мужчинами, принимает на веру его жизненные ориентиры, его внушения, его организацию, рождается в свою эпоху, где жить можно так-то и так-то, где есть такие возможности, а вот таких возможностей "у человечества" ещё нет, ну наверняка когда-нибудь будут, это хорошо, а это плохо, но главное её счастье остаётся неизменно, и социум с культом семьи, как ячейки общества, единственной любви, на её стороне. В любое время она попытается вписаться в то время, в котором живёт, и найти своё маленькое счастье, а внушённые социальные построения — внушённая надстройка, принимаемая чаще всего на веру. И ведь эти старушки когда-то были девушками, они не играли в старушечьи игры, а сейчас это пепел человеческий, пепел эпохи, ушла молодость, и ушли социальные построения их времени. Скоро они умрут и, родившись вновь, через пятнадцать лет после рождения, пятнадцатилетними девчонками будут читать девчачьи журналы, соблазнять в кофейках блондинчиков, целоваться по углам, заводить дружбу по смс. Пепел души, мёртвые ритуалы своей эпохи. Старость? Нет, не обязательно. Нет такого закона, согласно которому в этом возрасте необходимо быть такими. "Вот у нас была любовь, когда вмести начинали жить, у нас даже стола не было, обедали на подоконнике, через всё вмести прошли", "Ну тебе же повезло в любви?", "Мне?! Не смеши меня", "Надо же что-то делать, если все деньги уходят на лекарства и на выплату долгов, если ты его не любишь, разводись, меняй работу", "А кто дома будет уборку делать: — ), а на что ребёнка растить, кому я теперь такая нужна? Нет, лучше помереть просто, или чтоб дали по голове и увезли куда-нибудь из города в неизвестном направлении"… Жизнь как прямая. Вектор никогда не бывает идеален, сначала она проходит по зоне садов и полей, но всегда есть какой-то уклон, он, казалось бы, правильно заданного направления, и вот начинаются овраги, косогоры, болота, пустыня… Прямая, направление которой было задано не верно, уходит всё глубже не туда, и наступает момент, когда уже ничего не останется, кроме как умереть, и потом, ближе к старости, это осознаётся уже даже со стороны, как лучший выход для человека. Видать, не так уж безобидна надстройка. Видать, слишком много паразитов живут на "естественном счастье", незаметно строя на нём свои структуры, к этому счастью прямого отношения не имеющие, и связывают свои цели с настоящими целями людей в одно, «как бы», причинно-следственное целое. Видать, не просуществовать в этом мире наивности и запертости в маленьком частном мирке, видать, надо строить своё основание на более твёрдом фундаменте, если хочешь, чтоб он продержался хотя бы в течение жизни, "Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает, он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Черствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит". Вот только изогнуться в нужном направлении, поменяться бывает сложнее, чем просто умереть, а бывает ещё хуже — это когда они не понимают — зачем меняться.

Nothing you can make that can't be made

No one you can save that can't be saved

Nothing you can do, but you can learn how to be you in time

It's easy

All you need is love

All you need is love

All you need is love, love

Love is all you need

Из книги «Миры».