11.22 AM

Подходя к двери, Дойл замедлил шаг, прислушиваясь к каждому шороху из комнаты.

Оттуда не доносилось ни звука.

Шон медленно повернул ручку и заглянул в палату.

Джули Невилл сидела рядом с кроватью своей дочери.

Дойлу показалось, что ничего не изменилось с тех пор, как он вошёл в палату в первый раз. Как будто его разговора с Джули никогда не было. Как будто кто-то взял и вырезал последние пять минут его жизни.

В этот раз, повернувшись к нему, Джули улыбнулась.

Широкой, ослепительной улыбкой.

Приветствовала его, как старого друга.

Шон не сказал ничего. Просто пересёк палату и склонился над спящей Лизой Невилл.

Длинные, светлые волосы, тонкая рука сжимает натянутую до подбородка простыню.

Дойл коснулся руки девочки.

Джули смотрела на него со смесью удивления и настороженности.

Она разглядывала шрамы на его лице. Глубокие шрамы.

Ей было интересно, как он их заработал.

Один из них был даже на руке, которая прикоснулась к Лизе.

«Она похожа на вас», — прошептал Дойл, не отрывая взгляда от ребёнка.

«У вас никогда не было детей?» — спросила Джули.

Дойл улыбнулся. «Не было необходимости», — сказал он. — «Необходимости, времени, склонности».

Ещё один человек, о котором надо заботиться. Которого можно потерять.

«А как же ваша подружка? Та, которую убили. Она…».

«Никогда не замечал за ней особой тяги к материнству», — ответил с горечью Дойл.

«Вы говорили, что работали вместе. Она тоже была контр террористом?».

Шон Кивнул. «Лучшим из тех, с кем мне приходилось работать».

Твою мать, хватит этой сентиментальной херни.

Он провёл рукой по волосам, словно это могло поменять настроение.

Соберись!

«Роберт любил её?» — спросил контр террорист, кивая на сладко посапывающую во сне девочку.

«Больше всего на свете».

«Больше вас?».

Джули опешила от вопроса.

«Почему-то он привязал бомбу к вам, а не к ней» — пробормотал Шон.

«Он не мог причинить боль Лизе! Никогда!».

Дойл закурил, предложил сигарету Джули.

Она отказалась.

«О чём вы говорили, когда он держал вас в заложниках?».

«Он был очень зол».

«Это я заметил», — усмехнулся Дойл.

«Зол на армию», — продолжила Джули, — «правительство, общество — на всех. Считал, что его обманули. Сначала научили убивать, а потом просто сбросили со счетов, выкинули на помойку, как надоевшую игрушку или использованный презерватив. Он сходил с ума от того, что вдруг оказался никому не нужным».

«И вам тоже?».

«Мы расстались несколько лет назад. Я терпела сколько могла ради Лизы. Но однажды сказала ему, что больше так не могу — ухожу и забираю дочь с собой. Мне кажется, это стало для него последней каплей».

«Вы считали, что он свихнулся?».

«Я понятия не имела, что думать. Его настроение менялось каждую секунду, поступки, как и здешнюю погоду, невозможно было предсказать».

«Он никогда не бил вас или дочь?»

«Он не мог этого сделать. Не его стиль», — Джилл озорно улыбнулась, — «Он никогда не ударил бы меня».

«Поэтому просто решил вас взорвать. Мне кажется, было бы лучше, если бы он дал волю кулакам».

«Что вы хотите услышать, Дойл? Что он был жестоким маньяком, которого я боялась до дрожи в коленках? Что я ненавидела его?».

«А это было так?».

«Мне было его жалко».

«Это хуже».

«Да идите вы!» — прошипела Джули.

Они встретились взглядами, затем Дойл посмотрел на часы.

«Мне как раз нужно позвонить».

Джули смотрела, как он уходит.

«Вы конченый ублюдок, Дойл», — бросила она ему в спину, когда Шон открывал дверь, чтобы выйти из палаты.

«Кто спорит?» — ответил он, пожав плечами.

Не успев выйти в коридор, Шон заметил спешащего к нему на всех парах инспектора Каллоуэя.