Глава 56. Новый день

Молли проснулась от стука молотка. Утреннее солнце светило в окно, пробиваясь ярким пятном сквозь пестрые занавески. Торопливо одевшись и на ходу приглаживая волосы, она вышла на крыльцо и посмотрела по сторонам. На дороге, идущей с запада, трое мужчин приколачивали какую-то табличку к только что вкопанному столбу.

— Что еще за новости? — проворчал взлохмаченный Майк, выйдя вслед за ней, и прищурился. Затем сбежал со ступенек и направился к мужчинам, которые уже заканчивали работу. — Эй! Что это вы там делаете?

— Подойди и узнаешь, — отозвался старший, пригладив бородку, и еще раз оценивающе глянул на свою работу.

Майк обошел столб и увидел ровно написанные строки в обрамлении узоров. Большие буквы гласили: «Добро пожаловать на мирную территорию!» Ниже добавлялось: «При въезде в город оружие сдавать шерифу».

— Шерифу? — не понял Майк.

— Да, новому шерифу.

— Но кому?

— Слушай, старик, я тебе не глашатай, сходи в город да спроси. — Дин хлопнул себя по лбу. — Вспомнил наконец! Точно такой же узор я видел в Корсикане на памятнике… — Он пощелкал пальцами. — Помните того парня, что совершил тройное самоубийство? Его еще на похоронах добили, случайно уронив в овраг. Так значит то была твоя работа, старик?

— Я же старался, дружище, — протянул несостоявшийся художник.

— Отлично, теперь эта табличка будет напоминать мне о могиле самого законченного неудачника в Техасе.

В тишине утра послышался какой-то шум, напоминающий отдаленные раскаты грома. Майк напряг слух и поднял лицо к небу.

— Что это? Гром? Но ведь на небе ни облачка.

— Так ты не туда смотришь, — со смехом произнес Дин. — Вон там на горизонте вполне себе приличное облако, правда не дождя, а пыли.

И действительно, когда все четверо прикрыли глаза от солнца, то увидели, как издалека к ним приближается стадо коров. Впереди скакал вакеро с низко надвинутой шляпой. Прошло несколько минут, прежде чем он приблизился к ранчо. И пока скот под крики и свист сгоняли в кучу, незнакомец спрыгнул на землю и поприветствовал горожан. Из дома уже выбежал Билли и с любопытством следил за умелыми действиями пастухов.

— Чем-то помочь? — спросил Майк.

Вакеро ответил ему кивком и быстро заговорил на испанском, однако ни одно его слово не оказалось понятым.

— Наверное, я слишком долго спал. Не понимаю, что ему от нас надо?

— Не от нас, а от тебя. — Дин перекинулся с незнакомцем парой слов, и тот согласно пожал ему руку. — Ты должен ему остаток денег за коров.

— Каких еще денег? Я не ждал никаких коров!

— Проснись, старик! — Дин похлопал его по плечу. — Умберто говорит, что заказ был от стрелка в пончо и дорогих сапогах.

— Умберто… — Наконец Майка осенило. Он улыбнулся незнакомцу и побежал к дому. — Конечно, Умберто! Черт возьми! И когда он все успевает?

— Кто? — бросила на пороге Молли.

— Генри, будь он неладен!

Завершив сделку, Майк взъерошил и без того растрепанную шевелюру и окинул взглядом мычащее стадо.

— Провалиться мне сквозь землю! И что теперь делать?

— Для начала поправь ограду, — отозвался Дин, собираясь уходить. — Она требует починки, особенно вон в том месте. И изготовь клеймо, или первой же ночью лишишься нескольких коров. Удачи, старик!

— А ты, я смотрю, неплохо разбираешься в скотоводстве.

Дин остановился в нескольких шагах.

— По старой памяти. В прошлом работал на ранчо. До того, как меня стали называть бандитом.

— А я как раз думал завязать, — вставил один из напарников Дина. Тот покосился на него, сощурив глаз.

— Да и мне бы подзаработать, — добавил второй.

Майк обрадовался было такой удаче, но тут же посерьезнел.

— Денег у меня нет, парни, — с досадой произнес он. — Придется искать Генри. Его скот — его работники.

— Генри Бланко — скотовод! — Дин рассмеялся, а за ним и остальные. — Все местные телочки будут принадлежать только ему. Блестяще! Не забудь добавить в клеймо его инициалы.

— Да? — Майк зевнул и пригладил непослушные волосы. — Ладно.

— Это шутка, старик. Ты же не хочешь получить в глаз, как Джей Купер? И знаешь что, иди-ка досмотри свой сон. Понадобятся люди — найдешь нас в таверне.

Томас Клиффорд не решался выйти на люди несмотря на то, что здоровье пришло в норму. Он подходил к окну, отводил занавеску и, едва заметив прохожего, возвращал ее на место. Он много думал, но ни с кем не делился мыслями. Когда принесли письмо, губернатор сидел, склонившись над столом и подпирая ладонями тяжелую седую голову.

С минуту Клиффорд смотрел на бумагу. Что там? Угрозы? Обвинения? Приговор? Да, он вполне этого заслуживает. Но сможет ли перенести? Лучше бы он умер тогда, там, в таверне. Рука тронула краешек письма, а потом губернатор не выдержал и одним рывком судорожно развернул бумагу. Знакомый почерк на секунду ослепил глаза. Сердце застучало еще сильнее. И сражаясь с самим собой, преодолевая мучительные терзания совести и нервную дрожь, он заставил себя читать.

«Я не буду писать о чувствах, о том, что пережил в этот черный день, о ненависти или прощении. Я не святой, чтобы безоглядно любить тех, кто причинил так много боли, и не настолько мягок, чтобы оправдывать чужие поступки. Бесконечная усталость — вот все, что осталось от пройденного пути. Где-то в глубине сознания, в самом дальнем его уголке, оборвалась последняя нить, связывающая мое «сегодня» с моим «вчера». Истина открылась, прошлое ушло в небытие. Страшная правда разбила жизнь на до и после. И в этот день часть моей души умерла. Но я понимаю, что только переступив эту грань, можно двигаться дальше, продолжать жить. Смогут ли смириться другие — не знаю. Я смирился.

Причина тому — память. Двадцать лет назад пятнадцатилетним парнем я приехал в Остин. Вы знаете, в то время я лишился всего: семьи, друзей, счастья. Я был убит горем и жаждал справедливости, но поздним вечером у порога губернаторского дома мои последние надежды разбились о людское равнодушие. Огненно-красная луна смеялась мне в лицо, снова и снова напоминая о родине, которой больше нет. И только чудо спасло меня от грозящего безумия — наша случайная встреча. Вы, в то время всего лишь простой офицер, приняли в свой дом мальчишку и превратили его в мужчину. Вы стали отцом и другом. Теперь я понимаю, что двигало вами, но это понимание нисколько не умаляет ваших заслуг. Мне требовалось крепкое плечо — я его получил. Благодаря вам я выжил и стал тем, кем являюсь сейчас. И не жалею об этом.

Каждый из нас грешен, как говорил мой старший брат. Но это не приговор. Какой жизнью вы, будучи под крылом у власти, жили до нашей встречи и как пользовались своим положением — не важно. Важно — кем вы стали потом. От прошлого тяжело избавиться. Оно грузом висит на шее, не давая набрать в легкие свежего воздуха, но вы побороли себя. Иногда я замечал внутреннее противостояние между вашими привычками и разумом. Но тогда понять его причины мне было не дано. К счастью, вы оказались человеком. В этом тайном сражении победу одержали разум и сердце. Верно говорил отец: люди меняются, никогда не поздно остановиться и никогда не поздно все изменить.

И это — правда, истина, которую я хранил в своем сердце всю жизнь. Я в нее верил и верю до сих пор, ибо даже в последние дни она нашла подтверждение. В каждом человеке есть что-то хорошее, есть чистая душа, жаждущая любви и света. Беда в том, что человек, ведясь на поводу у обстоятельств, или из-за слабости духа, добровольно загоняет ее в угол. Она забита, спрятана ото всех, а хозяин со временем и вовсе забывает о ее существовании. Нужен лишь толчок. Над этим и работал мой отец, об этом и рассуждал мой брат, в это и верила моя мать. Когда на твоих глазах происходят изменения, когда события заставляют взглянуть на жизнь с новой стороны, когда человек наконец понимает, что он человек...

Что касается меня, то, как уже сказал, я принял последние события и смирился с ними. Что еще мне остается? Двадцать лет искать виновника своей разбитой жизни, научиться бить, но не убивать, отработать навыки до совершенства, и — безуспешно. В какой-то момент пришло понимание, что в мире не осталось никого, кто мог бы направить меня по нужному следу. Все, что я нашел, это горькое разочарование. Подумать только! А всего-то надо было заглянуть в ваши глаза и влезть в вашу душу.

Пришло время поставить точку. Чего вы боитесь? Не смерти, она стала бы для вас облегчением, не мести, ибо знаете меня лучше, чем кто-либо. Вы боитесь осуждения. Однако забываете, что со дня нашей первой встречи вы решительно перечеркнули свое прошлое и больше не возвращались к нему. В вас верят, вас любят. Так не подводите народ, вернитесь к людям и встаньте на их защиту, как и прежде. Таков мой последний совет.

Генри Б. Донован".