Глава 47. АУДИЕНЦИЯ

Он вновь обрастал плотью, процесс этот был всегда мучительным и трудным. Независимо от воли владыки ада это происходило всегда. Сначала дух формировал молекулярную структуру костей, добывая строительный материал из всего, с чем соприкасался.

Наверное, был способ остановить это, наверное, если поместить дух в вакуум, не давая ему соприкасаться не с чем, возможно он не сможет материализоваться. Но подобных экспериментов никто не ставил. Если дух вечного, привязать к прежнему телу заклинаниями, оно так и останется гнить в могиле до самого апокалипсиса, или до того времени пока кому-то не взбредет в голову выпустить его на свободу.

Демоны всегда обрастают плотью, если по какой-то причине утратили прежнее тело. Исключение составляют бесплотные духи, которые, не имея собственной оболочки, пользуются чужими телами. Но это своего рода местная достопримечательность, почти как хиппи на земле. Никому не подчиняются, ни за что не отвечают, ни к чему не привязаны. Только лишь сам владыка ада, имеет на них некоторое влияние, которое держится на страхе полного уничтожения.

Так было с начала времен, такими эти миры создал творец. Такие он создал правила игры. Впрочем, и сам творец был ограничен законами мироздания, потому как любая устойчивая система, должна иметь свои жесткие правила, которые не смог бы изменить никто, не поставив тем самым систему на грань катастрофы. А что же сам творец? Был он всегда, или тоже был кем-то, или чем-то создан, есть ли границы его могущества и ограничение его возможностей. Возможно, его сила ограничивается лишь им самим созданными правилами.

Среди бессмертных, ходит легенда о появлении всевышнего. Будто бы существует некий совет одиннадцати измерений, который занимается заселением пространства. Вместе с открытием нового измерения назначается всевышний, занимающийся строительством и управлением этого измерения. Но возможно все это лишь сплетни и досужий вымысел. Во всяком случае, если кто-то и знает об этом все, то это сам господь. Не одному вечному не удавалось проникнуть в эту тайну, по той простой причине, что никому не ведомы пути и способы переходов в другие измерения. У каждого живого существа, есть ареал доступности, и границы познания.

Лишь глупость человеческая по-прежнему уверена в своих безграничных возможностях. – Элигос внутренне улыбнулся, — и возможно в этом их преимущество.

Отсутствие понимания собственной ограниченности, порой говорит о безграничности возможностей.

Владыка ада видимо решил немного помучить взбунтовавшегося вассала. Во всяком случае, Элигос ожидал в тронном зале уже три вселенских часа, которые равнялись примерно пятнадцати земным часам. Он был абсолютно уверен, что Люцифер наблюдает за ним. Временами он даже чувствовал это напряженное внимание.

Элигос продолжал обрастать плотью, сейчас он напоминал смешного скелета из детских комиксов. Примерно через восемь вселенских часов он обретет прежний вид, если конечно раньше ничего не произойдет.

— Непременно произойдет, — пророкотал как всегда внезапно появившийся владыка здешних земель, — или ты рассчитывал, что тебе все сойдет с рук.

— Даже не надеялся…, — саркастически улыбнулся Элигос, и обернулся на голос.

Это был один из способов эффектного появления Люцифера. Перед Элигосом стояла молодая брюнетка потрясающей красоты, с длинными блестящими цвета воронового крыла волосами. Темно красное платье с черными оторочками, подчеркивало безупречность фигуры. Небесно голубые глаза словно подсвечивались изнутри, поэтому казалось, что из глаз льется свет.

Несущий свет, был прекрасен в этом образе. Элигосу вообще казалось иногда, что дьявол на самом деле женщина, отсюда его любовь к этому способу выхода в свет. Какой женщине не хочется быть красивой и сексуальной. Все же остальные образы, в которых он иногда появлялся…, драконы, изрыгающие пламя, рогатые существа, пышущие злобой, яростные фурии готовые сожрать вас с потрохами, совершенно не удивляли. Лишь служили косвенным доказательством того, что он женщина.

Взгляните на земных женщин, каждая из них бывает время от времени и драконом, и рогатым дьяволом, а уж фурией так практически всегда. Еще одним доказательством того, что дьявол по сути своей женщина, служит тот факт, что самым излюбленным ее приемом для совращения неокрепших умов, являлся секс. Это ли не женская черта, управлять при помощи секса, мстить и наказывать посредством все того же секса.

Если догадка Элигоса была верна, то конфликт всевышнего и дьявола приобретал совсем другую окраску. Возможно это вообще семейная ссора, и если люди созданы по образу и подобию, тогда не только понятна та глухая вражда, которая разделяет два лагеря, но и объяснимо, почему господь до сих пор не уничтожил и дьявола и всех его приспешников. Как бы вы не ненавидели свою бывшую, вряд ли найдется кто-то желающий ей смерти, а уж убить своими руками, вообще охотников нет.

— Ты подвел меня, — пророкотал Люцифер.

Низкий раскатистый голос его, или ее, никак не подходил к гламурной внешности.

— Извини, — дух противоречия просто бушевал в Элигосе, и он никак не мог его обуздать.

Вопреки ожиданию, страха не было. Наоборот, в нем бурлила какая-то бесшабашная радость.

— Видимо ты решил, что выполняешь важную миссию. Должен тебя разочаровать, это был спор…, банальный спор. С всевышним. Пари.

— Если с всевышним значит уже не банальный. И в чем же предмет спора?

— Убей ты священника…, я бы победил. Спор был о твоей преданности мне. Как оказалось она ничего не стоит.

— Хм…, он спорил на жизнь священника?

— Но я проиграл…, и в этом твоя вина. – Не слушая его, молвил Люцифер. — Я покараю тебя. Твоя женщина умрет. Твой сын…, — он сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом, — никогда не родится. И ты не сможешь этому помешать.

— Мой сын?

— Да…, твой сын…, твой сын который никогда не родится потому, что его мать умрет раньше.

— Мне будет все равно…, — Элигос еле сдерживался, чтобы не броситься на хозяина преисподней, — ведь я буду мертв.

— Нет…, ты будешь жить…, жить и мучиться, поскольку станешь человеком.

— Это не в твоих силах, падший.

— Такова договоренность…, — рассмеялся тот, — и наказание за твое предательство.

— Договоренность с ним…? Вы друг друга стоите.

— Довольно. Убирайся…, тебе здесь не место. Но помни…, когда ты достаточно нагрешишь…, мы еще встретимся. Я обещаю тебе теплый прием. Каждый из тех с кем ты столкнулся в последнее время, придумает для тебя кару. Ты увидишь их всех, снова.

Элигос провалился в темноту. Некоторое время он вновь летел в кромешной тьме, которая обступала его со всех сторон. Теперь он не был в ней своим, и тьма это чувствовала, касаясь его своими зазубренными краями, она словно грубый наждак рвала на куски его еще не сформировавшуюся плоть.

Боль…, Элигос впервые по настоящему понял и ощутил ее. Но было еще, что-то, гораздо хуже, чем боль от кровавых ран. Где-то внутри, в районе солнечного сплетения гнездился ноющий клубок. Видимо это то, что люди называют душевной болью, хотя ощущалась она вполне физически. Особенно остро она давала о себе знать, когда он вспоминал о Сильвии, и о собственном ребенке.

— Возможно, Люцифер солгал…, он может…, — думал Элигос, — может, и нет, скоро я это узнаю.

Впервые в жизни он молил господа о том, чтобы только успеть, понимая, что за время его отсутствия, могло произойти, что угодно. Но и сейчас он обращался к господу, как к судьбе, как к року, совсем не имея в виду всесильное существо, управляющее этим миром.

— Может, она уже мертва, — огненный клубок в груди, полыхнул с новой силой. — Нет…, нет, нет, этого быть не может, это было бы слишком жестоко и несправедливо, по отношению к ней…, к нему, ко всему миру людей.

— Можно долго объяснять, что такое боль, но никогда не поймешь этого пока не почувствуешь на собственной шкуре, — думал он, — неприятная штука.

Какая-то часть его все еще продолжала размышлять отстраненно, словно глядя и чувствуя все со стороны, видимо в нем еще жил прежний могучий демон, существовавший, над страхом…, над болью…, над слабостью.

Впереди показалась сверкающая полоса Стикса и молчаливая фигура Харона. Протянув руку, Харон расчистил ему путь.

— Наверное, тебе не часто приходилось перевозить в обратную сторону смертных, Харон, — крикнул Элигос.

И случилось чудо, Харон заговорил. Никто и никогда не слышал его голоса, поскольку он всегда молчал.

— Я уже и не помню…, когда это было в последний раз, — произнес он, с трудом шевеля губами, которые видимо, потеряли подвижность, — ничего брат, я буду ждать тебя здесь, когда ты вернешься.

Голос у него был низкий и скрипучий, видимо оттого, что говорил он мало и редко, так редко, что никто из обитателей Пандемонии не смог бы вспомнить, когда это было в последний раз.

В этот раз пролет через Стикс оказался еще болезненнее, поскольку часть тела его уже восстановилась, и выглядел он как человек, с которого содрали кожу. Несколько частиц даже оставили на его теле глубокие ожоги.

— Ну что ж, человеком, так человеком. Почему он вдруг решил, что будучи просто человеком я не смогу помочь Сильвии. Все таки он идиот, — думал Элигос, извиваясь после каждого удара элементарной частицы, словно угорь на сковородке, — однако…, быть человеком это очень больно.

Это была последняя его мысль, до того как черная пелена захлестнула его, и он потерял сознание, это было еще одно новое ощущение.