Глава 44. ИНКВИЗИЦИЯ

Их посадили в разные машины с наглухо затемненными стеклами,

предварительно сковав руки наручниками.

— Вы совершаете ошибку…, серьезную ошибку, дети мои, — бормотал отец Бернар, — господи прости им грехи их, ибо не ведают они, что творят.

На него никто не обращал внимания, лишь один из полицейских услышав глухое бормотание святого отца, подошел к нему и, грубо толкнул так, что он свалился на сиденье автомобиля, затем наклонился к самому лицу монаха и свистящим шепотом произнес.

— Твое время кончается…, я приготовлю тебе место в аду.

— Всевышний не допустит этого, — улыбнулся отец Бернар, — ты не в силах причинить мне зло.

— Посмотрим…, — усмехнулся полисмен.

— Фред…, оставь его в покое…, ты же видишь у него проблемы с головой, — из-за спины показалась усатая физиономия сержанта.

Фред изменился в лице, и забормотал извиняющимся тоном, поворачиваясь к сержанту.

— Из-за этого психа, я лишился выходного.

— Это твоя работа, Фред, — сержант недовольно шевельнул усами.

— Да сержант, — безропотно ответил тот, отошел и, улыбнувшись, наградил святого отца взглядом, от которого у того мороз прошел по коже.

Захлопнулась дверь, машина тронулась с места, постепенно набирая скорость, стекла были непроницаемы, и изнутри, сколько не вертел отец Бернар головой он так и не увидел, куда увели Сильвию. Тогда опустив, голову он стал тихо молиться за нее, призывая господа помочь ей, и избавить ее от страданий.

Примерно через час, они прибыли в полицейский участок, где его провели в камеру, оставив наедине с собой до вечера. Дважды приносили еду, но Бернар не притронулся к ней. Есть не хотелось.

Он совершенно потерял всякое представление о времени, к тому моменту, когда глухо звякнул железный запор, и дверь со скрипом отворилась. В камеру вошел полицейский, судя по нашивкам и дорогому сукну мундира, высокий чин. Впрочем…, чтобы признать в нем начальство, достаточно было взглянуть на его лицо. Значительность и сила, которую излучал его взгляд, заставляли собеседников чувствовать себя неуютно.

Однако когда тот заговорил, отец Бернар, уловил в его речи тщательно скрываемый страх. Он чего-то отчаянно боялся.

— Святой отец, намеренны ли вы, помогать следствию?

— Я внимательно вас слушаю, и готов ответить на любые ваши вопросы.

— Прекрасно…, — он сказал это таким тоном, что было ясно, ничего замечательного в этом нет, — итак…, что заставило вас покинуть церковь и пуститься во все тяжкие?

— Я не знаю, что вы имеете в виду сын мой, когда говорите, все тяжкие, но отправиться в путешествие меня вынудило служение господу.

— Вот как? Не думал, что убийства…, угоны автомобилей…, смущение умов, и разврат может быть угодно всевышнему.

— Сын мой…, — отец Бернар, глубоко задумался, — как ваше имя?

— Генри Ллойд…, — после паузы, нехотя ответил тот.

— Видите ли, мистер Ллойд…, церковь учит, что нам не дано знать замыслы творца. За долгие годы жизни я неоднократно в этом убеждался. А вы…, вы осознаете, кому вы служите? Вольно или не вольно, способствуя несправедливости.

— Вы даже не представляете, насколько четко и ясно я это осознаю. – Ллойд нехорошо усмехнулся. — Однако я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши нравоучения. Ваши преступления против гражданского общества будет определять суд, пока же мы отпускаем вас под залог.

— Кто внес залог? – удивился отец Бернар.

— Ваши коллеги…, — Ллойд махнул рукой в сторону, указывая на выступивших из темноты коридора двух монахов, телосложением скорее напоминавших переодетых в рясу морпехов.

Ллойд протянул руку, снял с него наручники и, кивнув одобрительно монахам, вышел из камеры.

Деловито, без тени эмоций на широких скуластых лицах едва покрытых рыжим пушком, монахи с двух сторон подхватили его под руки, и повели к выходу.

У ворот полицейского участка их ждал сверкающий лаком черный микроавтобус. На улице было уже темно, и только желтые фонари радостно отражались от гладкой поверхности автомобиля, отчего он выглядел празднично, словно рождественская елка.

Водитель похожий на своих коллег как две капли воды, такой же огромный и молчаливый, поправил рясу и бесшумно отодвинул дверь, пропуская внутрь отца Бернара и двух конвоиров.

Получив легкий толчок в спину, отец Бернар неуклюже свалился в мягкое кресло. Конвоиры молча уселись напротив, замерев словно статуи.

— Кто прислал вас? Братья.

Братья во Христе и ухом не повели, словно вопрос предназначался не им.

Дверь с легким шелестом закрылась, в салоне загорелась тусклая лампочка.

— Может глухонемые…, — подумал он, — впрочем, какое это теперь имеет значение, глухие или прикидываются. Рано или поздно он узнает, куда его везут и зачем. Одно ясно, если бы хотели убить…, уже убили бы. Значит, будут разговаривать…, о чем? Хотя…, наверное…, со стороны его поступки выглядели не совсем логичными и у церковного начальства наверняка есть вопросы.

Ехали час, или около того…, во всяком случае, так ему показалось. Затем фургон притормозил, и после минутной паузы въехав в ворота, остановился в каком-то дворике. Отца Бернара, невежливо подняли и вытолкнули в кромешную темноту.

Когда глаза немного привыкли, он стал различать отдельные детали маленького, закрытого наглухо со всех сторон высокими стенами дворика. Сверху огромными лапами нависали вековые платаны, высаженные по периметру. В одной из стен обнаружилась небольшая дверь. После того как ее открыли изнутри, на мощенный булыжником пол, упал косой луч света.

Из двери вышел монах, лицо его было скрыто капюшоном. Вполголоса о чем-то переговорив с конвоирами, он одобрительно буркнул и вновь исчез в светящемся проеме двери.

Отца Бернара под руки ввели в просторное помещение, имевшее округлую форму. Некоторое время ему понадобилось, чтобы перестать щуриться и прикрывать ладонью глаза от слепящего яркого света. Мощные электрические лампы, стилизованные под факелы, держали в руках гипсовые херувимы, прилепленные через равные промежутки на стенах. Выражение младенческих лиц, из-за падающего света и игры теней, было недобрым и пугающим. Стены и потолок были расписаны сценами из Ветхого Завета, но яркий свет, отражаясь от маслянистой гладкой поверхности, скрывал половину росписи яркими бликами. Мозаичный пол, когда-то выложенный цветной плиткой, теперь истертый миллионами ног, представлял собой жалкое зрелище.

Прямо перед ним на небольшом возвышении стоял массивный дубовый стол, за которым важно восседали трое монахов в черных сутанах и глубоко надвинутых капюшонах. Перед ними лежала огромных размеров книга открытая где-то посредине, один из них водил по странице пальцем, время, от времени призывая коллег взглянуть на текст.

Три пары глаз внимательно изучали его из-под тени капюшонов. Наконец, сидевший в середине, и по видимому, главный, решил нарушить молчание.

— Итак…, брат, мы…, — он торжественно обвел рукой присутствующих, — хотели бы получить…, эээ…, некоторые, так сказать пояснения по сути происходящего, дабы понять истинные мотивы ваших поступков и определить истинную глубину вашей вины. И поскольку это окажется возможным наложить на вас соответствующую епитимью.

— Означает ли это святые отцы, — отцу Бернару на минуту показалось, что он попал во времена святой инквизиции, — что, даже не поняв мотивов, и не узнав обстоятельств, вы уже уверовали в мою вину.

— Мы не собираемся вступать в длительную полемику, по поводу вашей вины, — раздраженно ответил другой, — но поступки ваши противоречат канонам, а значит должны быть…, либо внятно разъяснены, либо наказаны примерно.

— Значит…, вы готовы столь смело взять на себя некоторые функции всевышнего? Ведь карать и миловать…, это в его власти.

На некоторое время воцарилась тишина. Судьи обменялись мнениями, но видно старшему, судя по недовольным жестам, ни одно из них, не пришлось по вкусу.

— Нас предупреждали о вашем умении доводить любой постулат до абсурда, но хочу заметить мы здесь не для того, чтобы вести споры о теософских воззрениях. По сему окажите нам любезность поведайте уполномоченным церковью, — он обвел царственным жестом сидящих за столом, — мотивы своих поступков. Итак…, несколько дней назад вы, не испросив на то разрешения, покинули приход и в сомнительной компании отправились в путешествие по стране.

— События, произошедшие со мной, с тех пор столь странны и необычны…, — отец Бернар задумался, — что объяснить их иначе как вмешательством всевышнего не представляется возможным. В то самое время, о котором вы говорите, я повстречал демона….

По залу пронесся глухой ропот. Святой отец обвел присутствующих взглядом, словно давая им время осознать услышанное.

— Проявив поначалу реакцию естественную для любого доброго христианина, я, тем не менее, услышал в речах демона нотки добра…, и разумности.

Ропот неодобрения усилился.

— Да братья…, ведь сказано, пути господни неисповедимы…, и все в этом мире подчиняется его воле. Значит логично предположить, что в некоторых обстоятельствах и лживыми устами демона до нас доносится божественное.

— Кощунство….

— Святотатство…, — загалдели святые отцы, — одна эта мысль уже есть богопротивная ересь.

— Уж не хотите ли вы сказать, что демоны не подвластны божьей воле, — продолжал отец Бернар, — это ли не истинная ересь и святотатство.

— В каком обличии явился вам демон? – спросил дотоле молчавший монах справа.

— В образе молодого человека.

— И…, о чем же он говорил с вами? – в голосе его слышались откровенно издевательские нотки.

— Он обратился за помощью.

— Мдаа…, видно плохи дела в аду…, если демоны обращаются за помощью к отцу Бернару, — сотрясаясь от смеха, промычал сидевший слева священник.

— Или…, чистота помыслов его оставляет желать лучшего, — недобро сверкнув очами, ответил другой.

— Он не склонял меня к богопротивным делам, — ответил Бернар, не реагирую на явные издевательства.

— О чем же он просил вас…, вас защитника и покровителя демонов…?

— Спасти невинную душу.

— Да…? Занятно…, весьма занятно…. И кто же эта невинная душа?

— Девушка по имени Сильвия.

— Почему же вы решили, что в нее не вселился дьявол, и она не служит аду?

— Я говорил с ней…, неоднократно и исповедовал ее.

— Какая самонадеянность, полагать, что вам дано знать всю изощренность козней дьявола.

— Я служитель господа….

— Почему вы решили, что в праве принимать самостоятельные решения. Не советуясь и не испрашивая разрешения?

— Я служитель господа.

— Кто вам позволил….

— Я служитель господа.

Дверь отворилась, в нее с трудом протиснулось огромное тело, облаченное в рясу. Взоры присутствующих, тот час обратились на вошедшего. Отец Бернар узнал в нем своего старого знакомого и коллегу аббата Доминго. Тот мельком бросив взгляд в его сторону, ободряюще улыбнулся и кивнул головой в знак приветствия.

Приблизившись торопливым семенящим шагом к столу, он наклонился, и что-то зашептал на ухо монаху сидевшему в центре стола. Председательствовавший, сначала недовольно нахмурился, затем сердито, но утвердительно закивал головой.

— Скажите святой отец…, как вы себя чувствуете? – вкрадчивым тоном спросил монах сидевший во главе стола.

— Если не считать того, что я сильно устал, хорошо.

— Не чувствуете ли вы недомогания или боли?

— Нет.

— Тем не менее, уполномоченная комиссия считает необходимым перед повторным заседанием провести медицинское обследование.

— Вы считаете, что я сумасшедший?

— Нет…, но, некоторые ваши поступки за последнее время, могут быть следствием переутомления и депрессии. И эти галлюцинации….

— Я в своем уме…, о каких галлюцинациях вы говорите? – отец Бернар задохнулся от возмущения.

— Ну…, вы видите демонов…, разговариваете с ними.

— Вы священник…, и не верите в существование демонов, может вы и в бога не верите?

— Демоны в аду…, они не разгуливают по улицам…, решение принято, — монах решительно поднялся, из под капюшона зловеще сверкнули глаза, — уведите его.

Отца Бернара вновь вывели в темный дворик и посадили в тот же микроавтобус.