Глава 36. ДУХ

О’Рейли вконец измученный, растянулся на широкой постели и закурил. Одна из вредных привычек, с которой он безуспешно боролся последние несколько лет неизменно брала верх. Ему легче было размышлять и анализировать прошедший день, наблюдая как сизый табачный дым, неровными кольцами поднимаясь к потолку, превращается то в раскидистое дерево, то в корову, то в чей-то неясный силуэт.

День и впрямь выдался необычный…, сначала его настойчиво хотели привлечь в качестве агента темных сил, предлагая несметные богатства.

— Интересно как у них с отпусками и пенсионным обеспечением…, надо было поинтересоваться…, и налоги…, наверняка меньше, а может вообще не платят — подумал Пол улыбнувшись нелепым, взявшимся из ниоткуда мыслям.

Затем дважды его пытались убить, но всякий раз странным образом, неожиданно, кто-то приходил ему на помощь. Это означало, что за ним наблюдает не только ад, но и…, ему вдруг стало страшно от этой мысли. В прежние времена, он часто думал о боге…, тогда он считал, что всевышний слишком занят, чтобы обращать внимание на ничтожные проблемы людей. Теперь почему-то он чувствовал себя не уютно оттого, что кто-то могущественный и великий оценивает со стороны его поступки, взвешивая на весах праведности каждый его шаг.

Потом произошел разговор в кабинете окружного констебля…, о чудо…, его без всяческих вопросов и увещеваний вопреки ожиданию, отпустили в отпуск. Это само по себе было удивительно и наводило на размышление о чьей-то посторонней помощи. За последние десять лет он не мог припомнить случая, чтобы его отпуск не совпал с делами чрезвычайной важности, требующих его присутствия на работе.

Вот тогда-то собственно Пол и принял окончательное решение и, забравшись в свой старенький, но еще довольно проворный Форд, отправился на поиски Сильвии. Да именно Сильвии, потому как, не смотря на то, что она была ему очень симпатична, более того, чем это дозволенно едва знакомым людям, он понимал, что она ключевая фигура в этой странной игре, суть которой и конечные цели, он не до конца понимал.

В первый же день не откладывая О'Рейли проехал пятьдесят миль логично предположив, что поиски стоит начинать с того места где они расстались. Остановившись в мотеле только для того, чтобы рано утром продолжить путь, он поужинал и, растянувшись на постели, предался размышлениям.

По обыкновению он пытался взглянуть на ситуацию со стороны. Картина получалась странной, если не бредовой. Полицейский детектив, с многолетним стажем, а потому ставший прожженным циником вдруг включается в странную игру под названием спасибудущееэтогомира.

Мысленно пройдя еще раз весь путь, от поиска странного психа Риппи, до встречи с Элигосом и решением помочь Сильвии. Пол не обнаружил ничего странного в своих поступках, если не считать того, что ему пришлось столкнуться с демонами, суккубами, паладинами, и не только не впасть в паранойю, но даже встать на сторону одного из них.

О’Рейли, не вставая, протянул руку и нашарил в сумке бархатистый томик библии, который купил на заправке. Некоторое время он поглаживал рукой книгу, разглядывая изящный переплет. Затем вдруг неожиданно для самого себя, раскрыл ее на середине и прочитал…, почему-то вслух.

— … Бог ангелов согрешивших не пощадил, но, связав узами адского мрака, предал блюсти на суд для наказания….

— Значит ли это, что бог, даже после грехопадения части ангелов, не исключил их из общей картины мира. Значит ли это, что их существование наполнено глубочайшим смыслом, и выполняют они роль санитаров при стаде человеческом словно волки, поддерживающие своим кровавым промыслом здоровье популяции травоядных

— Бог «соблюдает» согрешивших ангелов «в вечных узах, под мраком, на суд великого дня», — прочел он на следующей странице.

— Выходит Элигос своим дерзким поведением, бросает вызов не только дьяволу, но и богу, нарушая равновесие и стройность системы, — Пол устало помассировал виски, — пожалуй, сейчас мне не решить это уравнение со многими неизвестными. Видимо, придется, принимать все как есть, а время покажет, насколько правильными были мои решения.

Смирившись с тем, что истины ему не постичь во всяком случае сейчас, О’Рейли затушил сигарету, решительно ткнув окурок в пепельницу и смяв по обыкновению подушку закрыл глаза.

Однако заснуть в эту ночь, ему было не суждено. Примерно через пятнадцать минут в дверь тихонько постучали.

— Кого там черт принес? – недовольно проворчал Пол, не отрывая головы от подушки и не открывая глаз.

— Простите, что тревожу вас в столь позднее время, но мне нужна ваша помощь, — голос женщины за дверью дрожал, временами прерываясь всхлипыванием, — меня хотят убить.

Привычки приходить людям на помощь, в любое время суток, не исчезают в одночасье, и детектив мысленно дав себе пинка под зад, спрыгнул с кровати. Считанные мгновенья понадобились ему, чтобы надеть штаны, натянуть толстый теплый свитер на голое тело и, достав из-под подушки револьвер, засунуть его за пояс.

Картина которая предстала перед ним после того как он распахнул настежь дверь, поражала своей обыденностью, но не оставила бы равнодушным ни одного мужчину. Перед ним стояла брюнетка лет двадцати в разорванной ночной рубашке остатками которой она пыталась стыдливо прикрыть красивую грудь, что в общем, ей не очень удавалось.

Огромные серые глаза были полны слез, и выражали такие душевные муки и страдания, что Пол сразу отмел мысли о заигрывании. На лице было несколько еще кровоточивших царапин, а белоснежная грациозная шея была увенчана синяками, словно ожерельем.

— Что случилось? Вы в порядке? – Спросил он, предварительно осмотрев коридор в обе стороны.

— Сэр…, простите ради бога…, мой бывший муж…, он просто чудовище и преследует меня повсюду даже после официального развода. Только, что он ворвался ко мне в номер и пытался изнасиловать меня. Помогите…, умоляю вас, — девушка несколько театрально заломила руки.

— Это настолько тупо и банально что подстроить это мог только идиот, подумал О’Рейли и, приветливо улыбнулся, — проходите, здесь вам ничего не угрожает…, успокойтесь.

Испуганно заглянув в комнату, девушка, тем не менее, продолжала стоять у двери, не смея сделать шаг, Пол взял ее за руку осторожно, но вместе с тем настойчиво втащил в номер и усадил на кровать.

— Не бойтесь меня, я полицейский, — детектив протянул ей стакан воды, — в каком номере вы живете? Он все еще там?

— В тринадцатом сэр, будьте осторожны…, он опасен.

— Это моя работа…, чертова работа, — промычал Пол и вышел из номера.

Тринадцатый номер оказался сразу за поворотом узкого коридора. Дверь была приоткрыта, из нее выбивалась узкая полоса яркого света и доносилась музыка. Женский голос напевал что-то мелодичное на непонятном языке. Мужской хриплый голос навязчиво и фальшиво пытался подпевать. Детектив достал пистолет и взвел курок.

Приоткрыв дверь настолько чтобы можно было протиснуться в нее О’Рейли, боком стараясь не шуметь, вошел в комнату. Номер в отличии от того в котором остановился он, был двухкомнатным. Первая комната, заставленная вполне современной мебелью, была пуста, лишь легкий дымок плыл по комнате, словно утренний туман. Пол по привычке пытался определить марку сигарет, которые могли оставить едкий кисловатый дым, но ему это не удалось. Хотя он готов был поклясться, что запах ему, был смутно знаком.

Медленно шаг за шагом, не издавая не звука, детектив пересек комнату и приблизился ко второй двери, которая была плотно прикрыта. Из-за нее теперь уже достаточно громко доносилось монотонное пение и мужское бормотание. Словно старая заезженная пластинка на ветхом патефоне, песня повторялась раз за разом, снова и снова. Пол поймал себя на том, что он вдруг начал нервничать, липкий страх холодной волной растекался по спине.

Вместе со страхом пришла злость, и О’Рейли решительно пнув ногой дверь ворвался в комнату. Просторная комната была пуста сквозь пелену удушливого дыма, он разглядел огромную кровать в центре, и тумбочку в углу, на которой возвышался огромных размеров патефон с настоящей заводной ручкой на рифленом медном боку. Такие, он видел только в музее. Отбросив головку, чтобы больше не слышать дьявольского пения, Пол взял в руки пластинку. На ней не было никаких надписей, по которым можно было бы определить, где, кем и когда она была выпущена, а главное, что на ней записано. Бросив пластинку на пол О’Рейли с явным удовольствием раздавил ее ногой.

Детектив внимательно осмотрел комнату и даже заглянул под кровать, хотя и на первый взгляд было ясно, что туда не влезть даже ребенку.

Сердито фыркнув, он развернулся и вышел из комнаты, но стоило ему сделать шаг за дверь, как в комнате вновь зазвучала мелодия. Пол, резко развернувшись, прыгнул в комнату. Здесь все было как в первый раз тот же патефон…, и та же пластинка на нем. Подойдя, ближе он осмотрел место, где за минуту до этого раздавил винил, но никаких следов вандализма на полу не обнаружил. Тогда он вновь повторил процедуру, и пластинка вновь крупными осколками легла на деревянный облезлый пол у кровати.

Еще раз, обойдя комнату, на сей раз, он внимательно проверил и единственное окно, выходившее на запад, оно было надежно закрыто изнутри.

Вновь направившись к выходу, О’Рейли на мгновенье задержался в дверях. Ему на секунду показалось, что в углу, где стоял патефон, мелькнула какая-то тень. Однако когда он резко обернулся, комната была по-прежнему пуста.

— Это похоже на паранойю, – подумал Пол и решительно пересек комнату, чтобы выйти в коридор.

Взявшись за ручку двери, он уже было собирался покинуть номер, когда до его слуха донеслись приглушенные перегородкой звуки знакомой мелодии. Однако на сей раз, они доносились из коридора. О’Рейли тряхнул головой, отгоняя наваждение, и шагнул в коридор.

Что-то вдруг неуловимо изменилось, ему вдруг показалось, будто воздух вокруг него превратился в желеобразную массу. Он словно на мгновение потерял сознание. Все произошло так быстро, что Пол даже не успел потерять равновесие. Оглядевшись вокруг, не поверил собственным глазам, вместо того чтобы оказаться в коридоре он вновь стоял перед патефоном в спальне. Черный блестящий виниловый диск был на прежнем месте, из широкого раструба патефона лились мелодичные звуки, рождавшие в душе тоску и отчаяние.

Детектив достал пистолет некоторое время задумчиво разглядывал патефон, затем дважды выстрелил в него, стараясь повредить механизм. Одна из пуль попала в звукоснимающую головку и та разлетелась вдребезги. Пол довольно улыбнулся. Однако когда он вновь попытался выйти из номера ситуация повторилась и он опять оказался стоящим перед патефоном, на котором вращалась пластинка. Мелодия уже не раздражала, он вдруг стал находить в повторяющихся звуках некое очарование. Ему стали вспоминаться случаи из глубокого детства, когда с ним обошлись несправедливо и возникавшее при этом щемящее чувство обиды.

Он вспомнил смерть матери, увидел ее лежащей в гробу и отца сидящего рядом с сухими глазами, словно остекленевшими от горя. Он вновь испытал детский страх оттого, что надо было поцеловать лежащую в гробу мать, которую он прежде так любил. Отчаяние, которое потом долго еще сопровождало его в детстве, когда он задумывался о том, что однажды умрет.

Смерть отца он не помнил, но в памяти сохранилась холодная белая больничная палата, странно желтое лицо и запах…. Отец умирал. Пол этого не знал, но чувствовал, что пахнет он смертью. И это ощущение, когда с тобой разговаривает, с трудом переводя дыхание, живой еще человек, но выглядящий как труп, и пахнущий как труп, О’Рейли долго носил в себе.

Каждый раз на протяжении последующих десяти лет после смерти отца он, ложась в постель, принюхивался к себе, словно пытаясь определить, проснется ли он утром. Злость и страх улетучились, осталась лишь тоска и отчаяние. Впервые за много лет ему вдруг захотелось опустить руки сесть и заплакать.

Пол опустился на корточки, и прислонился спиной к стене, положив руки на колени. Лицо было мокрым от слез, видимо глаза старались наверстать упущенное за последние двадцать лет. Он опустил веки, и попытался вспомнить молитвы, которым его учила в детстве мать. Но вспоминались лишь обрывки фраз, и отдельные слова, тогда он стал их повторять про себя, раз за разом…, раз за разом. Сознание медленно прояснялось.

— Это не может быть правдой…, это иллюзия…, и должен быть способ разорвать этот круг…, — проглотив ком, застрявший в горле, детектив поднял револьвер и, не глядя, выстрелил в патефон, мелодия прервалась. Пронзительный звон лопнувшей пружины прозвучал прощальным аккордом.

— Они не всесильны…, бог ограничил силу демонов, дав нам, возможность бороться с ними, — О’Рейли говорил вслух, словно слова, произнесенные громко, могли отогнать страх и отчаяние, — они не могут изменять окружающую действительность, значит, они изменяют мой взгляд на него. Я могу с этим бороться…, я должен с этим бороться.

Пол решительно поднялся, закружилась голова, с трудом удержался, чтобы не упасть. Стараясь не обращать внимания на зарождающуюся где-то в глубине головную боль, он засунул пистолет за пояс брюк и, двинулся в соседнюю комнату.

Дверь в коридор на этот раз отсутствовала совсем, на ровной стене оклеенной жутковатыми розовыми обоями, не было ни малейшего намека на ее существование. Он даже не удивился.

Не доверяя собственным глазам Пол, принялся ощупывать стену сантиметр за сантиметром. За стеной вновь заиграл патефон. В приступе неконтролируемой ярости, О’Рейли ворвался в спальню и, схватив патефон, с торжествующим криком грохнул его об пол.

— Ничего не выйдет господа…, ничего…, я знаю…, что это нереально…, я знаю…, что я не сумасшедший, — вскричал он.

— Ты уверен…? – раздался вкрадчивый голос.

— Да…, абсолютно уверен, — Пол обернулся.

На постели в соблазнительной позе лежала брюнетка и улыбалась. На этот раз она даже не пыталась прикрывать свои прелести. Детектив выхватил пистолет.

— Решил пострелять…? Ну что ж ковбой давай повеселимся…. – девушка мило улыбнулась.

— Кто ты? Черт возьми…, отвечай.

— Я…, бесплотный дух пустыни, весельчак и балагур…, очень люблю розыгрыши…, люблю петь и веселиться.

— Бесплотный?

— Да…, а ты про это, — она провела рукой по груди и бедрам…, — это я одолжил. Симпатично…, правда?

— Что тебе нужно?

— Ты совсем не любишь женщин…, может ты того…, нетрадиционный…, говорят, на земле сейчас это модно.

— Что тебе нужно…? – Раздраженно повысив голос, повторил Пол свой вопрос.

— А ты не знаешь? Ха-ха-ха…, — театрально рассмеялась она, радостно при этом захлопав в ладоши. — Лукавишь дружок…, лукавишь…, все ты понимаешь.

— Я уже ответил на все вопросы…, я не буду на вас работать. Никогда.

— О…, не говори так милый…, умоляю тебя…, ты разбиваешь мне сердце…, — девушка скорчила обиженную гримасу, откинув голову назад.

— Я убью тебя…, — О’Рейли вновь поднял пистолет.

— Меня убить нельзя…, ты убьешь это тело…, я возьму другое…, в мотеле сейчас пятьдесят человек. Ты готов убить их всех?

— Чего ты хочешь? Я ответил на все вопросы…. Я выбрал свой путь. Теперь…, убей меня или оставь в покое.

— Убить…? О…, это было бы слишком прозаично…, убийство людей уже давно не развлекает меня.

— Тогда я ухожу.

— Ты уже пытался…, — она засмеялась, — у тебя пока еще есть время, давай подумаем…, ведь господь не зря наделил людей разумом. – Голос ее стал вкрадчивым и загадочным.

— О чем?

— Ну…, к примеру…, почему ты так стремишься помочь Элигосу, ведь он демон и как не крути враг рода человеческого. И кто такая Сильвия…, что ты о ней знаешь? Блудница…, призревшая не только человеческие законы, но и законы божьи. А их спутники…, пастырь…, бросивший паству и участвующий в авантюре…, и сумасшедший экзорцист…, полуаферист, полупараноик. Почему ты вдруг решил, что так угодно богу…, кто сказал тебе, что эта компашка, действует во благо человечества, и помыслы их исполнены благородства. Подумай сам. Ведь все решения, которые ты принял, за последние несколько дней пришли к тебе извне. Сначала демон, распутная девица, потом святой отец, забывший о святости помыслов и преданности людям, полуграмотный повар назвавшийся паладином. Ну и…, конечно же, все остальное, как ты считаешь, снизошло свыше. Ты ведь пытался задавать ему вопросы? Признайся. И считаешь, что получал на них ответы, косвенные конечно…, вряд ли ты слышал голос с небес. Но только знай это не бог, это ты сам, отвечал себе и, конечно же, отвечал то, что хотел услышать. Такова человеческая природа. Я открою тебя тайну…, страшную тайну бог не любит людей, поминающих его ежеминутно, задающих ему глупые вопросы, и пытающихся переложить на него ответственность, за собственные решения. Бог видит ханжество и лицемерие…, ему не нужны, не ваша любовь, ни ваше почитание. Он не так глуп, чтобы ценить любовь клятвопреступников, лгунов, детоубийц и прелюбодеев. Ты никогда не задумывался над тем, почему люди наделяют всевышнего человеческим обликом, и человеческими чертами характера? Это легко…, до этого ты мог дойти и сам, так вам проще…, так вам понятнее. Людям кажется…, что можно обмануть бога, подобно тому, как вы обманываете себе подобных.

— Зачем ты все это мне говоришь?

— Затем что мне кажется…, в тебе есть что-то от настоящего человека…, во всяком случае, ты не лжешь себе и, не корчишь из себя святошу. Только поэтому мы говорим сейчас с тобой.

— Но ведь ты преследуешь собственную цель, признайся…, это ведь не выражение твоего внутреннего благородства? — усмехнулся Пол.

— Конечно, нет…, и я рад, что ты задал этот вопрос. Я вполне откровенен с тобой, — девушка, села на кровати, поджав под себя ноги, — я строю на тебе расчет, мне выгодно, чтобы ты прозрел ведь и мы падшие часть этого мира, а значит, мы для чего-то нужны.

Мысль показалась О’Рейли, знакомой, ну да…, все верно ведь это он совсем недавно в рассуждениях, мысленно произнес эту фразу.

Может быть, именно для того чтобы говорить людям правду, даже если она нелицеприятна, — продолжала она, совсем по человечески теребя вьющийся локон, — или для того, чтобы выделять из стада страждущих, настоящих людей, достойных своего создателя, дабы улучшать породу человеческую.

— Вот оно как…, — значит вы помогаете совершенствовать мир, — съехидничал О’Рейли.

— Зря смеешься…, это действительно так, иначе нам просто запретили бы появляться в человеческом мире, или….

— Что или…?

— Или…, нас просто не было бы. Но мы есть, и наше существование наполнено глубочайшим смыслом. Ты подумай, ведь Сатана или Люцифер, как вы его называете, нужен людям не меньше самого Бога! Исчезни он, кто тогда сможет добро отличить от зла. Не будет людских пороков, исчезнет первородный грех, и тогда нарушится весь порядок мироздания. Люди лишатся соблазна. А человек без соблазнов уже и не будет человеком. Это просто покорное существо, ведущее никчемную жизнь. Нет. Люди не так уж и глупы. Они знали, что-то, когда дали ему прозвище Несущий Свет. Но что они имели в виду? Не могли же они светом назвать, завись, алчность, жадность. Сам Люцифер с презрением относится именно к этим порокам. Так уж устроен этот мир, что, каждый получает то, к чему стремится.

— Предположим…, — детектив спрятал пистолет за пояс и присел на тумбу, где еще недавно стоял патефон, — предположим, что все действительно обстоит так…, и мои поступки это следствие неверной картины которую я нарисовал под влиянием извне. Но вам то, что за дело до этого…, почему вы так активно пытаетесь мне помешать. Надеюсь это не проявление особой любви ко мне.

— Хороший вопрос…, и он подводит нас к самой сути, — выражение лица брюнетки, до того улыбавшейся вдруг стало серьезным. — Если вдруг волк вместо того, чтобы охотиться на оленей, начинает есть траву, если вдруг полицейский становится преступником, если монах растлевает детей…, это ставит под угрозу существование самой системы.

— Ну…, с полицейским и монахом все ясно, но что плохого в волке, жующем траву, если ему это нравится — быть вегетарианцем.

— Только одно…, это противоестественно и грозит оленям, а затем и самим волкам вымиранием. В случае с Элигосом, все то же самое его гордыня поставила существование системы под угрозу. Следом за ним, противоестественные поступки стали совершать все, с кем он соприкасался. Сильвия, святой отец, экзорцист и много еще кто, даже ты не избежал этого соблазна. Бунтарство вообще вещь глупая, но безумно притягательная, а когда главный бунтарь демон, обладающий реальной силой это вдвойне опасно.

— Но если бы господу богу это было не угодно, он не позволил бы этому свершиться, — задумчиво произнес детектив, — значит, поступки всех этих людей укладываются в общую картину.

— Вот сейчас ты опять впадаешь в общечеловеческое заблуждение, всевышний не манипулирует никем, иначе на земле не было бы войн и трагедий, не было бы преступлений и катастроф. Создав систему, он наблюдает за ее жизнеспособностью и, вмешивается лишь в самых крайних случаях. Но он все видит, и все оценивает, и каждому воздастся по делам его. Элигос, пошел не только против тех, кого вы называете силами тьмы, но и против создателя, ибо пытается разрушить само основание созданного им.

— Примитивно…, ты просто повторяешь мои мысли.

— Видишь ли, правильные мысли имеют свойство приходить в разные головы, это оттого, что их число ограниченно, глупость же безгранична, а потому редко совпадает.

— Может мне вообще ни во что не вмешиваться? Если дело обстоит так, как ты говоришь, – вид у О’Рейли был растерянный. – Зачем, что-то предпринимать, если вы все…, по-своему хорошие ребята. Зачем бороться со злом…, если зло…, как ты говоришь, творит добро, только иным способом.

— Помоги нам остановить его, только его…, все остальные, лишившись главного бунтаря, вернуться к нормальной человеческой жизни. В противном случае, они погибнут все…, кроме демона. Он ведь бессмертен, и знает, что ничем не рискует. Он попадет в ад, но не забывай, что это его родной дом, и занимает он там, в Пандемонии, довольно высокое положение. Что же касается остальных его спутников, то могу сказать, им уготована в аду страшная участь.

— Зачем мне это? Если верить тебе, все это бессмысленно, — Пол устало потер виски, — в любом случае…, я должен подумать.

— Думай…, думающие и сомневающиеся люди…, это главные праведники и проводники этого мира. Ты свободен…, до утра.

Детектив устало поднялся и, пошатываясь, побрел к выходу.

— А ведь он повторил мои мысли…, зачем? Ему кажется, что так будет убедительнее, или это действительно истина? — думал Пол медленно, шаркающей походкой старика, двигаясь по коридору к своему номеру,-… Бог ангелов согрешивших не пощадил, но, связав узами адского мрака, предал блюсти на суд для наказания…. Что если все не так…, что если мы ошибаемся. Если…, все мы придумали сами, придав божественному, человеческие черты, и человеческую логику.

Мысли с трудом ворочались в мозгу, нестерпимо болела голова. О’Рейли буквально рухнул на кровать.

— А что если борьба…, это тоже часть божественного замысла? – успел подумать он, прежде чем глаза его закрылись, — тогда все правильно, тогда я на нужной стороне.

Через десять минут, он спал глубоким сном, в своем номере, словно в этот вечер с ним ничего не произошло, будто не надо было принимать решения, которые будут стоить жизни ему самому, и окружающим его людям, да и не только людям.

Иногда ты понимаешь, что вот сейчас …, в эту самую минуту жизнь разделяется на до…, и после. Иногда понимание этого приходит слишком поздно, но жизнь все равно меняется, и тебе остается либо принять это, либо отвергнуть…, только изменить ничего нельзя.

Он шел по пустыне знойно-желтой сверкавшей на солнце, словно золотой песок. Шел…, медленно…, утопая по колено в горячем, как расплавленный метал, песке.

Поднимаясь на огромный бархан, со стороны выглядевший ничуть не меньше чем Эверест. Шел долго, и медленно, щуря слезящиеся глаза, и облизывая обветренные губы, стараясь прикрыть старой футболкой голову от палящих лучей солнца. На самом верху, когда он уже готов был вступить на долгожданную вершину, на глаза ему попалась блестящая изумрудной спиной ящерица.

— Где-то рядом вода…, и жизнь, — подумал он, — ведь в пустыне должны быть желтые ящерицы.

Когда вконец измученный он перевалил через гребень бархана, его взору открылся океан, заполнивший все от края до края. Но был он, абсолютно серым на горизонте сливаясь с таким же серым небосводом. Картина выглядела фантастической, зеленые, сверкающие на солнце поросшие водорослями скалы, ярко желтый знойный песок, словно были нарисованы на сером полотне океана.

Он, кубарем скатился вниз, выплевывая вместе с остатками вязкой слюны, отвратительно скрипящий на зубах песок, и принялся взбираться на скалу, по гладкой, скользкой спине которой тонким слоем стекала вода. Ровная поверхность скалы, была без единой выщерблены и выступов, цепляясь ногтями за гладкую поверхность, Пол пытался ловить пересохшими губами ускользающую влагу, но все попытки были тщетны.

Медленно временами соскальзывая, он взбирался наверх туда, где по его расчетам, должен был находиться источник спасительной влаги. Когда же вконец измученный, он взобрался на маленькое плато в форме полукруга, силы оставили его.

Лежа на спине закрыв глаза, чтобы набраться сил для последнего броска к роднику, который призывно журчал где-то рядом, он вдруг почувствовал на щеке чье-то холодное прикосновение. С трудом повернувшись набок, Пол открыл глаза.

Рядом с ним на корточках протянув к нему маленькие кукольные ладошки, сидела девочка. На вид ей было лет пять, но вся она была с ног до головы укрыта невероятной копной черных как смоль волос. Черные глаза, настороженно, и с любопытством смотрели на него. Была в них какая-то внутренняя недетская мудрость и страдание.

— Ты зачем сюда забрался…? – спросила она совсем по-детски, неумело раздвинув пряди волос на лбу.

— Я хотел выжить….

— Здесь жизни нет….

— А ты…? – с трудом выталкивая слова распухшим языком, спросил Пол.

— Я не жизнь…, ты опять ошибся.

О’Рейли проснулся, открыл глаза. Трещина на потолке напоминала очертания берегов Исландии с ее многочисленными фиордами и мысами.

— И все же я не смогу…, какая-то часть во мне бунтует против сухой и жесткой логики…, — думал Пол, разглядывая трещину, — может, я ошибаюсь…, а может, и нет. Чтобы понять это надо пройти весь путь до конца. Я не хочу…, я просто не хочу помогать им…, мне это не по душе….

Трещина на потолке стала чуть шире. Или ему это показалось. Нет действительно расширилась, он удивленно разглядывал ее.

— Не хочу…, и не буду…, я так решил…, даже если я не прав…, даже если все мы не правы. Даже если я не смогу помочь Сильвии…, я хотя бы попытаюсь.

Трещина на потолке разверзлась. Темнота рухнула на него словно угольно черный водопад, накрывая его с головой. Пол потерял сознание.