Глава 40. ТРИЖДЫ СМЕРТЬ

Глаза не открывались, так иногда бывает во сне. Ты мучительно стараешься проснуться, но тебе это не удается. Страшно и больно осознавать собственное бессилие и словно кто-то ужасный стоит у изголовья. Ждет…. Ждет своего часа.

Голова гудела…, словно с похмелья, во рту был омерзительный привкус запекшейся крови. О’Рейли никак не мог определить свое положение в пространстве. Он совершенно не чувствовал рук словно у него их никогда и не было. Зато он чувствовал свинцовую тяжесть в ногах, будто вся кровь, что есть в его организме, сейчас находилась в нижних конечностях.

Судя по всему, он был в вертикальном положении. Сделав над собой нечеловеческое усилие, он приоткрыл веки…, застонал и повернул голову.

Он висел высоко над грязным бетонным полом. Движение было явно не к месту, поскольку отозвалось болью во всем теле. Однако ему удалось выяснить главное…, руки были на месте…, он на них висел.

— Занятно…, — как-то отстраненно, словно о ком-то другом подумал он, — как долго я изображаю боксерскую грушу? Если более трех часов…, то с руками можно попрощаться. Интересно…, чем я буду прощаться, если не будет рук?

Он осмотрелся. Помещение напоминало старую котельную. В полумраке угадывались очертания труб и баков. В углу недалеко от того места, где висел О’Рейли стоял старый ободранный стол, и еще более древнее кресло, застланное пледом.

— Здесь есть кто-нибудь? – Голос его прозвучал сдавленно и тихо, — эй отзовитесь.

Давящая тишина…, ему вдруг пришло в голову, что он никогда до этого момента толком не понимал, что это означает. Не было слышно ничего, словно помещение старой котельной находилось в пустыне. Ни звука автомобильных клаксонов, не городского шума, ничего…. Даже крысы казалось, покинули это место.

О’Рейли с трудом поднял голову. Он висел на старом ржавом крюке, приделанном к потолку. Пол принялся вертеть головой, пытаясь разглядеть хоть какую-то точку опоры, за которую можно было бы зацепиться ногами. Ничего не найдя он начал раскачиваться в надежде что веревка связывавшая руки соскочит с крюка, но очень скоро ему пришлось прекратить движения поскольку боль в плечах стала нестерпимой.

Отдохнув, он вновь взмахнул ногами, пытаясь раскачаться. На третьем взмахе веревка внезапно оборвалась, и детектив, не успев сгруппироваться, неуклюже свалился на пол, больно ударившись сначала головой, затем спиной. Перехватило дыхание, Пол провалился в темноту, потеряв сознание.

— Похоже, наш подопечный еще и гимнаст, — прозвучал над ним глухой мужской голос.

— И живучий…, свалился с такой высоты и, не сдох, — второй голос, тоже принадлежавший мужчине, доносился откуда-то слева.

Пол открыл глаза, но никак не мог сфокусировать зрение, перед глазами маячило какое-то светлое пятно.

Его грубо подняли. В руки моментально впились миллионы острых иголок, словно приливающая кровь, несла с собой бесчисленное множество колючек. Некоторое время он чувствовал, как ему вновь связывали руки.

— Подвесим его опять?

— Пусть так валяется, никуда он не денется.

— Давай хоть ноги свяжем.

— Связывай…, если тебе не лень.

Его толкнули. Упав на спину, он пытался поднять голову, чтобы разглядеть тех, кто стоял рядом. Зрение постепенно возвращалось, но людей он по-прежнему не видел.

— Я детектив Пол О’Рейли…, ваши действия незаконны. Сейчас же развяжите мне руки, — выплюнул он на одном дыхании, и закашлялся.

Взрыв смеха прозвучал в ответ.

Некоторое время спустя он услышал лязг запоров, затем наступила тишина. Влажный бетонный пол приятно холодил щеку. О’Рейли перевернулся, и встал на колени. Тело, по-прежнему болело, будто по нему проехались катком. Он осмотрелся. Надо было найти что-нибудь, чтобы перетереть веревку, связывавшую руки.

Медленно, насколько хватало сил, он перекатился к краю туда, где проходили трубы для отвода пара. Не найдя ничего подходящего, он пополз извиваясь вдоль стены.

Останавливаясь временами, чтобы передохнуть, он вновь начинал двигаться. Через час он, проделав весь путь, вернулся на старое место, так ничего и не обнаружив.

Еще примерно час, он с остервенением тер веревки об угол стены. Работа двигалась очень медленно, но его охватило какое-то тупое упрямство, и, он почти бессознательно двигал руками, по шершавой поверхности, медленно раз, за разом стирая веревки, а вместе с ними, кожу на руках. Когда наконец руки были освобождены, силы оставили его и, он некоторое время пребывал в забытьи.

Очнувшись, Пол с трудом развязал негнущимися пальцами узлы на ногах, и поднялся, балансируя, будто канатоходец, чтобы не упасть, двинулся туда, где по его расчетам должна была быть дверь.

Дверь оказалась массивной металлической. Шансы взломать ее изнутри, были равны нулю, оставалось ждать, когда кто-то откроет ее снаружи.

О’Рейли прислонился к стене и закрыл глаза.

— Судя по всему…, тюремщики всего лишь люди, а значит, я справлюсь, — думал Пол, – нужно лишь немного передохнуть, последние дни получились на редкость хлопотными.

Когда загремел засов, Пол был в полудреме, и не сразу сообразил, что происходит. Спасло его то, что вошедший со свету тюремщик, некоторое время пытался привыкнуть, к царившей здесь темноте.

Пока тот нелепо хлопал глазами, О’Рейли, не вставая, сбил его с ног и, обхватив за шею, из последних сил принялся душить. Через некоторое время, тело в руках детектива перестало дергаться, и обмякло.

Видимо тот нес ему обед, поскольку инспектор только сейчас заметил миску, валявшуюся рядом с телом.

Похлебка, вылившаяся из нее, в темноте напоминала густую кровавую массу, и будила неприятные воспоминания. Отпихнув, неподвижное тело он, превозмогая боль, пополз к выходу.

За массивной, похожей на сейфовую, дверью было тихо. Пол, собрав оставшиеся силы…, подполз и выглянул. Насколько хватало тусклого света грязной лампы, висевшей над дверью, детектив разглядел темный коридор, уходящий вдаль.

Оперевшись на косяк он с трудом поднялся и сделал шаг в дверной проем. Двигаясь медленно, и стараясь не шуметь, он преодолел несколько десятков футов.

Вокруг по-прежнему было тихо. Слева и справа из коридора уходили двери, но все они были закрыты.

— Если следовать логике выход должен быть в конце коридора, — думал он, — но причем здесь логика, разве все, что происходит со мной в последнее время, имеет хоть какое-то отношение к ней? Нет…, нельзя сейчас руководствоваться нормальными представлениями об окружающей действительности. Все это может оказаться лишь иллюзией, мертвый охранник…, темный коридор…, закрытые двери…, давящая на барабанные перепонки тишина, обступающая меня со всех сторон. Все это может оказаться лишь обманом, надо быть предельно внимательным.

Он двигался по коридору…, нескончаемому длинному, словно тоннель, коридору. Теперь он полз на четвереньках, нестерпимо болела спина, и это мешало ему стоять на ногах. Каждый шаг отдавался дикой болью в пояснице и позвоночнике.

Временами ему казалось, что он двигается уже целую вечность. Но когда он оглядывался по сторонам, по едва заметным приметам определял, что отполз от двери лишь на две дюжины футов.

Остановившись передохнуть, он, некоторое время лежал на спине, глядя в потолок.

— Может не стоит бороться…, есть ли у него хоть малейший шанс выбраться из этой передряги, — оптимист О’Рейли сражался с реалистом, — нет…, не думаю…, даже если мне удастся доползти до выхода. Что потом? Наверняка там есть еще охрана, и наверняка это не только люди. Даже если там обычные люди, в этом состоянии с ним справится даже подросток. Пол осознавал, что слаб и душой и телом.

Тем не менее, он перевернулся и пополз дальше, теперь он различал в конце коридора еще одну металлическую дверь.

— Что заставляет меня ползти, — мысли двигались так же медленно, как и тело, — страх…, нет…, страха он не испытывал. Инстинкт самосохранения? Он давно смирился с тем, что в этой борьбе может умереть в любую секунду, и это равнодушие будило в нем странное болезненное любопытство. Так маленькие дети, пугаясь страшной сказки, все равно ее слушают, чтобы узнать, чем все это кончится.

Он понимал, как мало стоит его жизнь, когда на весах борьба между добром и злом. Лишь где-то в глубине души, билась

слабенькая мысль, что добро и зло творят маленькие люди. Что в большой игре каждая пешка может сыграть свою роковую роль, а он, похоже, свою еще не сыграл.

Почему он не наделен той несгибаемой верой, которая позволяет слабым людям совершать великие подвиги во имя высшей цели? Цинизм…, вот ключ к ответу. Он вдруг подумал, что виной всему цинизм, который постепенно рос в его душе по мере работы в полиции. Цинизм, который словно яд убивает любую веру.

Это неудивительно…, все, что ему довелось увидеть, услышать, понять за долгих двадцать лет приучило его не верить ни во что…, и не доверять никому. Пожалуй, это самое страшное, что может произойти с человеком. Перестать верить в бога, перестать верить людям и, в конце концов, даже самому себе, что может быть хуже.

О’Рейли добрался до конца коридора. В металлической двери из тонкой листовой стали, были просверлены отверстия видимо для циркуляции воздуха. Из отверстий на пол падали косые лучи яркого солнца, выхватывая из воздуха мелкие частицы клубящейся пыли, поднятой ногами детектива.

Он прильнул к одному из них и, застонал от боли, яркий свет резанул по глазам. Зажмурившись…, он некоторое время в темноте видел яркую вспышку, которую словно зеркало воспроизводило сознание.

Через минуту он вновь повторил попытку. Несмотря на резь и слезы, которые градом текли из воспаленных глаз, ему удалось разглядеть дворик, огороженный сеткой сплошь засыпанный желтым искрящимся на солнце песком. Дальше за оградой насколько хватало взгляда, простиралась пустыня. Странно…, но он совсем не удивился, словно ожидал увидеть нечто подобное.

Пол толкнул дверь. На удивление…, она оказалось открытой, и бесшумно распахнулась настежь.

Мир вокруг был залит ослепительным светом яркого огненного солнца. Знойный, обжигающе горячий ветер дунул в лицо, прошелся по разбитым губам. Захотелось пить.

О’Рейли услышал шорох, где-то за спиной следом за ним послышались тяжелые шаги. Обернувшись на звук, он увидел второго тюремщика, который медленно спускался с бархана. Безмятежно насвистывая какой-то мотивчик, он двигался по склону, щуря глаза на солнце.

Был он крепкого телосложения, широк в плечах, с мощным торсом портового грузчика. Короткие кривые ноги двигались так, словно он не шел по земле, а вертел ее сильными ногами в обратную сторону. Слегка заплывшая небритая физиономия, была покрыта бурым налетом загара и грязи. Было в нем что-то странное, ненастоящее, вызывавшее удивление и улыбку. Пол подумал, что он похож скорее на средневекового пирата, из детских приключенческих книжек, но тут же отбросил эту мысль. Пираты из детских книжек не носили за спиной автомат Калашникова.

Прошмыгнув снова в коридор, О’Рейли прикрыл дверь и, затаился. Шаги звучали все ближе и ближе. Только сейчас детектив понял, почему в темнице была такая тишина. Песок полностью скрывал все сооружение и, только у подножия огромного бархана находился вход, из которого вышел Пол.

— Вот ты где? – прогремел над головой голос, которым разговаривают все плохие ребята в старых фильмах.

Детектив обернулся, тут же получил чудовищной силы удар в лицо. Его тюремщик странным образом оказался внутри коридора за его спиной. Мозг взорвался, и он вновь провалился в темноту.

Холодная вода в чистом прозрачном ручье протекала между его пальцев, создавая причудливые завихрения из пузырьков. Он сидел на берегу ручья, опустив руки в воду, разглядывал собственное отражение. Он не узнавал своего лица. Неужели они подменили его, как такое возможно.

Зачерпнув ладонями прохладную влагу, Пол умылся. На руках остались следы крови.

Он вновь открыл глаза, и повернул голову. Вокруг была все та же старая котельная. Но что-то в ней изменилось. Словно с последнего его пребывания здесь, прошла добрая сотня лет, и все это время пустыня отвоевывала незаконно отнятую у нее территорию.

О’Рейли лежал на полу, который теперь был присыпан песком. Он облизал сухим языком губы. Ощущение было такое, словно облизал грубую наждачную бумагу. Хотелось пить.

Монотонная заунывная мелодия струилась в мозгу. Он никак не мог вспомнить ее. Ему казалось, что он слышит, как скрипят его пересохшие внутренности, от соприкосновения друг с другом.

Сделав над собой усилие, он сел и огляделся. Знакомая темница была сплошь засыпана песком, в углах он поднимался почти на пять футов, а у распахнутой двери возвышался овальный бархан, будто язык пустыни, протиснутый сквозь дверной проем вовнутрь, в попытке вылизать начисто содержимое комнаты.

Встать он не смог, ноги отказывались повиноваться. Тогда перекатившись на живот, он пополз медленно дюйм, за дюймом приближаясь к двери. По пути он наткнулся на пожелтевший от времени скелет тюремщика, убитого им раньше. На грубом кожаном ремне висела металлическая фляжка, обшитая истлевшим сукном.

О’Рейли дрожащими руками схватил фляжку, судя по весу, она была полна. Отвернув крышку, он жадно припал распухшими, окровавленными губами к горлышку. Пересохшие, рот и язык потеряли чувствительность, он не сразу, ощутил как песок, скрипя на зубах, медленно сыпался ему в рот.

Пол повалился на землю. Выплюнуть песок изо рта не было не сил ни слюны. Тогда он, просто встав на четвереньки и открыв рот начал вытряхивать его изо рта.

Передохнув несколько минут, он упрямо двинулся дальше.

Он полз…, полз…, полз…, ему казалось, что время остановилось, и сам он не двигается, вокруг был все тот же песок. Он полз…, от жажды и изнеможения временами теряя сознание и медленно теряя рассудок.

— Возможно это не самый худший конец, — думал он, — здесь тепло и сухо. Куда хуже было бы…, скажем…, утонуть или замерзнуть.

Он вдруг вновь уловил звуки мелодии, которую впервые услышал там, в мотеле, как же давно это было. Вслед за этим раздался громкий шепот.

— Утонуть…, хм…, пожалуй, это интересно,

— Неужели это произнес я, — подумал Пол, — но голос совсем не похож на мой.

Между тем он добрался до внешней двери, и с трудом преодолев последние дюймы, почти без чувств выполз на залитый ярким солнцем двор. Повернувшись на спину, и хватая губами горячий как пламя воздух, он закрыл глаза.

Как странно…, даже закрыв глаза, он видел огненный солнечный диск, который казалось, вращался, будто детский волчок.

— Кажется…, я ослеп, — подумал он равнодушно.

С трудом, повернув голову, он разлепил гноящиеся веки. Сквозь густую пелену тумана он едва различал возвышавшиеся барханы.

Пустыня…, кругом простирались пески, он понимал, что выбраться отсюда у него не хватит сил. Ему вдруг захотелось умереть сейчас, сразу без мучений и кошмаров воспаленного мозга. Прекратить, наконец, мучения, терпеть которые не было больше сил.

Сознание его расплывалось, мысли путались, тело сотрясали конвульсии. Его вырвало какой-то горечью. Несмотря на жару его бил озноб.

— Пить…, пить…, — шептали растрескавшиеся губы, но он уже не слышал даже собственного голоса.

Тело его сотряслось в последний раз…, вытянулось, разгребая ногами, песок и замерло. Он умер.

Воцарилась тишина и только неизвестно откуда взявшийся гриф, вразвалочку подозрительно косясь по сторонам, подбирался к будущей пище.

Он вынырнул из небытия, и одновременно из-под огромной волны. Потрясение было настолько сильным, что несколько секунд он не мог сориентироваться и понять где находится. Волна вновь накрыла его с головой.

Странное это ощущение, находиться в воде и умирать от жажды. Пол попытался пить морскую воду, но его вновь вырвало. О’Рейли неплохо плавал, но измученный организм отказывался подчиняться, он чувствовал, как потяжелевшая от воды одежда тянула его вниз в бездонную темноту морских глубин.

Несколько раз ему удавалось всплыть на секунду, чтобы глотнуть воздуха, но затем он вновь погружался с головой.

Пол медленно опускался на дно, выпуская остатки воздуха из легких. Широко открытые глаза фиксировали мелочи происходящие вокруг. Вот мелькнула тень крупной рыбы, по песчаному дну прополз краб. Дно было таким же волнистым как барханы в пустыне.

Он коснулся ногами дна, подняв облачко мути, и пытался оттолкнуться от него, но сил хватило лишь оторваться на метр, чтобы вновь безвольно опуститься на мягкий песок.

— Это конец…, но почему…, но как я оказался в море, — он пытался вспомнить все, что предшествовало этому, но память была закрыта странной пеленой, словно плотной завесой.

Его тело мягко опустилось на песок, подняв облачко донной мути, спугнув какую-то рыбу, скрывавшуюся в песке. Лежа на боку и даже не пытаясь пошевелиться, он равнодушно наблюдал, как его последний вздох в виде двух пузырьков уходил вверх туда, где бушевал шторм. В следующее мгновенье вода хлынула ему в легкие.

— Тонуть… — это все-таки больно, — была последняя его мысль, после нескольких судорожных движений тело его в последний раз вытянулось, разгребая ногами песок, и замерло…, он умер.

Некоторое время вокруг все было спокойно, только ракообразные всех видов беззвучно сползались к трапезе.

Он очнулся от холода…, стоя на четвереньках Пол, некоторое время изрыгал потоки морской воды скопившейся в легких, мелкая дрожь била все тело.

Окончательно обессилев, он упал на спину. Над ним от края до края висело низкое небо, усеянное звездами так часто, что местами они сливались в белые сверкающие пятна. Отчетливо виден был млечный путь, расползшийся на пол неба, словно вытянутая гигантская блестящая клякса. На горизонте темное небо резко контрастировало с белой ледяной пустыней, которая простиралась насколько хватало взгляда.

— Холодно…, боже…, как же холодно, — прошептал он, — надо двигаться, даже если нет сил.

Он перевернулся, попытался встать, но вновь рухнул лицом вниз. Тело все еще требовало влаги, и он принялся, жадно есть снег. Через некоторое время он вынужден был остановиться..., нестерпимо болело горло и еще…, он окончательно замерз. Казалось, О’Рейли окончательно утратил способность удивляться, во всяком случае, он воспринял свое появление среди ледяных торосов и сугробов как нечто обыденное.

— Надо двигаться…, сейчас же немедленно.

И он пополз, медленно перебирая руками, и отталкиваясь ногами, дюйм за дюймом, двигаясь вперед, не понимая, зачем, и куда он стремится, но инстинкт, или болезненное любопытство продолжали, делать свою работу, сокращая мышцы толкая тело вперед.

Однако через некоторое время он перестал чувствовать ноги, потом онемели пальцы рук. Он где-то читал, что можно бороться с обморожением, растирая части тела снегом. Но когда он попытался это сделать, то понял, что написать это мог лишь идиот, который никогда не оказывался зимой в поле.

Одежда на нем одеревенела, и временами приходила мысль, что без нее было бы, наверное, теплее. Но снять ее он даже не пытался, поскольку на это не хватило бы сил.

Ему хотелось спать, уставший организм требовал отдыха.

— Спать нельзя…, это верная смерть…, нельзя…, но можно хотя бы передохнуть просто, перевести дух и двигаться дальше.

Он остановился. Лег на спину, раскинув руки, и смотрел на небо. Небо смотрело на него, он это отчетливо чувствовал. Мысли путались. О’Рейли улыбнулся. Ему снился полицейский участок и старый друг Клинсман, как всегда корректный и аккуратный он глядел на него и укоризненно покачивал головой. Его глаза из-под изящных очков смотрели внимательно и сочувственно.

Пол вдруг вспомнил слова молитвы, слышанные им в детстве. Он стал повторять их про себя, временами сбиваясь и путаясь, возвращаясь к началу и вновь и вновь повторяя слова которые странным образом вдруг приходили ему в голову. Тихая долгожданная смерть пришла вместе со сном. Тело его вытянулось сотрясаемое судорогами, ноги разгребали снег…, он умер.

Недалеко раздался вой, ему вторил такой же. В этих суровых краях еда это жизнь, и чья-то смерть это всегда, чья-то жизнь.

О’Рейли проснулся от холода, и открыл глаза, перед взором маячил выщербленный потолок. В окно совершенно бесцеремонно весело светило солнце.

— Приснится же такое, — подумал он и откинул одеяло….

Одежда на нем по-прежнему стояла колом, медленно оттаивая постель, была уже мокрой. Он удивленно взглянул на свои руки. Они были ободраны в кровь. Взглянув в зеркало, висевшее на стене, он не узнал своего лица.

Отражение взглянуло на него измученным лицом старика с распухшими слезящимися глазами и растрескавшимися губами, которые сочились каплями крови. После обморожения кожа на лице потемнела и кое-где висела лохмотьями.

О’Рейли нажал кнопку звонка, и через минуту в дверь постучали.

— Войдите, — просипел он, обнаружив при этом полное отсутствие голоса и боль в горле.

Хозяйка остолбенело, застыла в дверях, увидев детектива в новом обличии.

— Что с вами? Сэр?

— Кажется, я простыл, — произнес он, пытаясь улыбнуться, лучше бы он этого не делал, боль свела судорогой лицо, — вызовите мне врача и, пожалуйста, смените постель.

Хозяйка видимо не любила задавать лишних вопросов, потому как в считанные секунды сменила постель, и принесла свежий теплый халат для О’Рейли. Впрочем, он был убежден, что использованное белье она предусмотрительно отправила в печь. Пол все это время лежал в ванне и, стиснув зубы, боролся с желанием закричать…, нет…, завыть от боли.

Прошел час…, он, наконец, согрелся и смыл с себя песок и грязь. Когда он вышел из ванной доктор с суетливыми движениями карманного вора уже ждал его. Осмотрев его раны, заглянув ему в рот, он смущенно покачал головой.

— Простите …, сэр…, Анна сказала, что вы простыли…, но вы здоровы, просто сильно истощены…, и….

— И что…? Пропишите мне какое-нибудь лекарство.

— Сэр…, я дам вам обезболивающее….

— Очень кстати.

— И мазь…, похоже, у вас обморожение. Где вы умудрились…?

— Это вас не касается, — оборвал его Пол.

— Простите сэр…, я всего лишь пытался выяснить обстоятельства.

— Это не к чему.

— Может сообщить в полицию?

— Я сам…, полиция, — О’Рейли ткнул под нос обескураженному доктору жетон.

— Простите инспектор…, конечно же. Вот ваша мазь и пилюли принимать будете по мере возникновения боли.

— Спасибо док.

Выпроводив врача, Пол принял две таблетки и, наконец, с наслаждением забравшись под одеяло, закрыл глаза.

— Ты не передумал? – шепот прозвучал совсем рядом, — ты по-прежнему уверен, что все это не реально и ты не сумасшедший.

Кто-то заразительно захихикал под ухом. Пол почувствовал, как на кровать рядом с ним кто-то присел и открыл глаза.

На кровати сидела девочка лет семи с совершенно взрослым выражением лица. Нахмурив тоненькие темные брови, четко выделявшиеся на бледном лице, она с любопытством наблюдала за ним. Тоненькие губы были плотно сжаты, весь вид ее выражал удивление и нетерпение. Маленькие пухленькие ручки покоились на коленях обтянутых белыми чулками.

— Кто ты? – не меняя положения, спросил Пол.

— Ну как же…, ты меня не узнал? Ах да …, я всего лишь сменил оболочку. Не обращай внимания.

— Я уже ответил на твой вопрос.

— Ты увидел лишь первый круг ада…, ты умер всего лишь три раза. Означает ли твой ответ, что ты готов пройти все девять кругов.

О’Рейли молчал. Он еще не забыл боль и страх, перенесенные, им недавно.

— Может попробовать их перехитрить. Согласится для вида. – Промелькнула и так же внезапно угасла предательская мысль.

— Даже не думай, — улыбнулась девочка.

— Нет, — твердо произнес Пол, — никогда.

— Ну что ж ты сам выбрал судьбу, — произнесла она и, сбросив одежду, забралась под одеяло, обняв его за плечи, — начнем представление.

— Помогите…, кто-нибудь. Помогите….

Она истошно вопила в самое ухо О’Рейли, но тот не мог пошевелиться, словно все тело его было окутано невидимыми нитями. Дверь с треском распахнулась, в комнату вбежал какой-то мужчина.