Светлана Стрельцова. Общение с Игорем. Просьба о помощи

Светлана всё больше укреплялась в мысли о том, что она вернулась на родину, в страну, которую всегда любила и которой всегда старалась быть полезной и верной. Сейчас, когда всё больше было вокруг доказательств перехода землян к мирной, послевоенной жизни, генерал Стрельцова обращалась мыслями к прошлому, стремясь, в том числе, понять, насколько она сумела выполнить когда-то поставленные перед ней ею самой задачи.

Особую роль и особое значение в этом понимании, имело, конечно, общение с Игорем. От себя самой Светлана не могла бы скрыть, что в значительной степени решение пригласить Игоря на эту семейную встречу было малоосознанным, может быть, даже импульсивным. И она внутренне, очень осторожно радовалась тому, что это решение оправдало себя. В полной мере оправдало. Даже больше оправдало, чем она могла бы предположить, будь это решение о приглашении на семейную встречу человека, формально не входившего в состав семьи Стрельцовых, осознанным и прямым.

Как бы она ни была занята кораблём и экипажем, как бы она ни была загружена ангарно-базовыми хлопотами — а у командира корабля таких хлопот всегда предостаточно, как бы она много ни общалась с братьями, Знаменскими, Томиными, Кибрит и со многими другими членами своей большой семьи, она старалась всегда уделить внимание и Игорю, постоянно отмечая про себя, что и сам Игорь нашёл в «Ликино» немало для себя интересного, полезного, важного. Он увлечённо работал в госпитале базы и в городском военном госпитале, пропадал при малейшей возможности на реке, куда ездил на старомодном велосипеде, гулял в лесополосе базы, общался с Александром, Марией и киборгессами. Сложно было даже перечислить то, чем он был занят в эти дни. И, конечно же, Светлана отмечала, что он с радостью использовал любую возможность, чтобы пообщаться и просто побыть рядом с ней.

Оказалось, что именно Игорь Ваганов станет тем человеком, с которым она будет предельно откровенна. Не с мамой, не с отцом, не с братьями, не с детьми, не с Джоном, а именно с ним она будет говорить о том, что её действительно сейчас беспокоило и волновало. Игорь и только он появился рядом с ней в тот момент, когда она замерла, переживая, проживая, осознавая тяжёлую, невероятно трудно давшуюся ей мысль-понимание.

Ох, не зря Джон направился не на Землю, а на Иден-Прайм. Очень не зря. Не зря «Нормандия» получила прописку на этой планете, а не на Земле, где-нибудь в Британии. Все дни Встречи Светлана об этом всём прямо как-то и не думала, не задумывалась, а вот возвращаясь вечером на корабль, она вдруг поняла… Не для неё, командира корабля, генерала спецслужб Империи война не закончилась. Война не закончилась для Джона. Для её главного друга, для её мужа, для отца её детей. Она не закончилась именно для Джона Шепарда, иначе… Иначе, как почему-то была уверена Светлана, он бы вернулся в Британию, где уже сейчас был национальным героем и смог бы получить все блага цивилизации… А он… он остался верен себе и обосновался на Иден-Прайме, на одной из первых освоенных людьми планет за пределами Солнечной системы. Он не захотел расслабляться, не захотел отдыхать, не захотел переходить на мирный график жизни. Он остался верен себе, он снова готовился к большим проблемам, которые придётся решать именно ему, ибо всех остальных разумных — и органиков, и синтетов, он снова будет отодвигать себе за спину, защищая от любой опасности, даже гипотетической. Такой уж он…

Он, Джон Шепард, сделал всё, чтобы Светлана без помех прошла Лунную Адаптацию и вернулась в Россию. Вернулась с детьми. Вернулась и поняла — кроме войны есть мир. Который, по глубокому убеждению Джона, более важен для женщины, чем для мужчины. По многим причинам. Джон никогда не умел формулировать такие вещи словами, но зато прекрасно умел доказывать их правильность и справедливость делами. Он сделал всё, чтобы Светлана и дети ощутили всю полноту, всю прелесть мирной упорядоченной спокойной жизни как можно быстрее. А сам… сам остался далеко за пределами Солнечной системы. Не вернулся на обустроенную Цитадель, а предпочёл обустраивать Иден-Прайм. Планету, с которой всё началось.

Зная Джона, как его, более чем вероятно, никто другой не знал, Светлана часто ловила себя на мысли, занимаясь кораблём, базой и Встречей, что он, её главный друг, так и не переключился на мирный график жизни. Так и не отошёл ещё от напряжения Войны с Жнецами, первой галактической войны, в которой выпало участвовать человечеству. На это у Джона, вполне вероятно, были свои важные и большие причины, значительные и серьёзные основания. К которым Светлана опасалась чисто интуитивно приближаться в попытке обрести понимание. Как то он сказал одну фразу: «война никогда не кончается». И это многое пояснило — и впоследствии поясняло Светлане, когда она задумывалась над причинами тех или иных поступков её Джона. Шепард привык к тому, что он — человек армии, человек войны. Человек, которого готовили специально решать большие и сложные проблемы, перед которыми, вне всяких сомнений, отступили бы другие профессионалы.

Работая на крейсере, в службах космодрома, городских учреждениях, общаясь с детьми и киборгессами, Светлана всё острее понимала, что Джон… не изменится. Его загалактические, может быть даже внегалактические способности и возможности требовали применения. И он это понимал и знал, как никто другой. Он опасался предстать перед разумными обитателями Галактики монстром. Опасался этого, наверное, больше всего. И потому предпочитал не отдыхать, а загружать, бесконечно загружать себя работой. Напрягать себя. Наверное, он опасался того, что оставшись без возможности применения, эти необычные, мягко говоря, его новые возможности и способности просто выйдут из-под контроля и тогда… Тогда — быть беде. Большой беде. То, что он был убеждён в бесконечности войны… Это убеждение было сродни его же убеждению в том, что проблемы никогда не будут исчерпаны. Глубочайшему убеждению. Пытаться изменить или ослабить которое было бесперспективно в принципе.

Светлана понимала со всей остротой теперь, живя на Земле, в России, что Джон спасал её от самого себя… Спасал не только её, но и детей. Ну не готовы ещё люди, не готово человечество к взаимодействию с такими личностями, какой, безусловно, был Джон Шепард, отмеченный не просто Галактикой — Вселенной. Отмеченный и обязанный с честью выполнить возложенную на него многоплановую, многогранную, многоуровневую задачу. Не функцию — задачу. Даже если ценой выполнения этой задачи будет его физическая гибель.

Ставя в очередной раз свой командирский флайер в гараж при ангаре поздним вечером и уже раздумывая над тем, что следует сделать вот сейчас, через несколько минут, в Центральном Посту, Светлана, уже идя к воротам, охраняемым парным патрулём вахтенных офицеров крейсера, вдруг остановилась. Остановилась потому, что с особой остротой поняла, осознала — Джон, её Джон не проживёт долго, он очень скоро погибнет. Наверное, с минуту она стояла неподвижно, осмысливая всю полноту и глубину этой истины. Не правды, а именно истины. Другой совершенно уровень.

И уже переступив порог ангара, кивнув вахтенным, откозырявшим командиру корабля, уже подходя к нижним ступеням трапа, ведущего к шлюзам крейсера, Светлана остановилась второй раз. Остановилась, потому что на этот раз поняла другую истину: если Джон уйдёт… в этот момент она не могла иначе сформулировать эту истину, не будучи в силах употребить слова «умрёт» или «погибнет», то она, Светлана Стрельцова, уйдёт за Джоном следом. Просто потому, что она не будет в силах жить дальше без него. Да, уйдёт. По собственному выбору, по собственному решению и — по собственному желанию. Уйдёт, поскольку все основания для того чтобы остаться жить для неё тогда потеряют всякое значение. Любое значение.

Дети… они к тому времени будут достаточно взрослыми. Ведь не зря же они намного опережали своих ровесников в развитии с первых дней своей жизни. Не зря они стали одними из самых одарённых детей России по любым рейтингам, которые были известны и признаваемы в Империи.

Аликс… Она практически вечна, как вечны и обе её дочери. Самосовершенствуемые ИИ, самостоятельно развивающиеся системы, для которых поддержание своих тел в самом лучшем состоянии — и не только тел — стало потребностью, не подлежащей никаким сомнениям. Потому киборгесса Аликс и киборгессы Зара и Лекси будут жить и дальше. Будут действовать. И будут нести доставшуюся им часть сути Джона в будущее. Они останутся его женой и дочерями навсегда.

Корабль? Экипаж? Титов примет их, они верят Станиславу, они любят его и будут удовлетворены тем, что он станет их командиром. Полноправным командиром. Он заслужил право на командование кораблём и экипажем ещё в войну, а точнее — даже до войны. Ему Светлана могла бы доверить себя в полной мере. Да и не только себя. Корабль и экипаж доверяют Станиславу. Он будет… хорошим командиром. Не отличным, просто хорошим. Потому что для стабильности и уравновешенности важно обходиться без соответствия превосходным степеням. Достаточно соответствовать нормативным степеням. Обычным, проще говоря.

Ступив на борт крейсера и козырнув вахтенному офицеру у шлюза, Светлана пошла по коридору к лестнице, выводящей к Центральному Посту, продолжая размышлять над происшедшим с ней самой.

Родители? Братья? Они… поймут. Ведь она почему-то уверена, что после войны далеко не сразу возникнет проблема, решая которую, Джон рискнёт собой в самой полной мере… и уйдёт. У неё будет впереди ещё очень много дней, которые, она, безусловно, обязательно проведёт рядом и вместе с Джоном. Не надо сейчас нагнетать апокалиптику, но… придётся сделать всё, чтобы её уход, её собственный уход следом за Джоном оказался для всех дорогих для неё людей… возможно более мягким, спокойным, безопасным. Именно — безопасным. Она не имеет права рисковать ими, теми, кто для неё всегда был очень дорог. Её решение не должно нанести им вред, во всяком случае — значительный вред. Это будет только её решение и её личный выбор. Поступить по-иному она не может.

И она не будет рисковать. Но постарается подготовиться к своему уходу, постарается сделать всё, чтобы её уход к Джону, уход за Грань не стал причиной проблем.

Войдя в Центральный Пост и подойдя к командирскому пульту, Светлана увидела сидевшего в своём старпомовском кресле Титова. Тот обернулся, видимо услышав шаги подходившей к пульту Стрельцовой, встал, кивнул. Светлана почувствовала, что он прочёл её психическое состояние и очень многое понял, но внешне виду не подал — сел в кресло, как только она подошла к своему командирскому креслу, пододвинул на её половину пульта стопки ридеров. Явно он уже с ними поработал и принял необходимые решения, которые уже начали претворяться в жизнь волговцами и специалистами наземных базовых служб. Тем не менее, он передаёт исходники командиру.

Усевшись в кресло, Светлана ознакомилась со сводками обстановки на корабле и на базе, пододвинула к себе первую стопку ридеров. Просматривая содержимое файлов приборов, она продолжала размышлять. Она не будет рисковать. Но постарается подготовиться. И одним из людей, которому она сможет доверить эту тяжёлую тайну подготовки, является Игорь Ваганов. Её первая любовь.

Взглянув на индикаторы нахождения, Светлана убедилась — Игорь как всегда «завис» в Медотсеке. Да, сейчас это снова был Медотсек крейсера, а в войну его всё чаще называли и считали Госпиталем. На базе, на родной базе можно было опереться в значительной мере на мощь местных военных госпиталей — базового и городского, поэтому Медотсек несколько сократился — и по занимаемым площадям и по численности персонала. Алла, как всегда, работает с Игорем вместе. У них, медиков, всегда есть чем заняться. Даже если в Медотсеке и нет особо сложных пациентов, так, по мелочи, врачи всегда заняты. Учатся, осваивают новые методики лечения, готовятся, тренируются.

Игорь… Да, с ним Светлана общалась настолько часто, насколько это было вообще сейчас возможно, в эти дни Встречи. Совсем скоро декада Встречи будет завершена и наступят дни проводов… Надо успеть. Надо многое успеть. И надо обязательно переговорить с Игорем. Может быть, даже сегодня ночью. Увы, и для военнослужащих и для медиков ночь — время рабочее. Так что, скорее всего, разговор состоится почти сразу после того, как она, командир корабля, закончит работу в Центральном Посту.

Отвлёкшись на чтение файлов, Светлана решала для себя непростую проблему — где следует говорить об этом с Игорем? В каюте — нельзя, там — дети. Хоть у них у обоих — свои личные каюты, у каждого, но — всё равно. Они в любой момент могут явиться к ней в каюту и тогда… Значит, каюта отпадает. Значит… придётся говорить об этом в медотсеке. Больше негде. Только там можно прикрыться понятием «медицинская тайна», которая в очень многих случаях посерьёзнее и посильнее бывает, чем «служебная тайна».

Титов беспокоится о ней, он явно чувствует её состояние. Хотя… он привык, что она всегда напряжена и озабочена, всегда в полной готовности. Потому наблюдает, не предпринимая пока никаких действий. Сидит рядом, в соседнем кресле и даже не поглядывает на неё, но читает её состояние. Хорошо, что не мысли. Очень хорошо, что не мысли. Иначе вообще было бы… сложно.

Выходя из Центрального Поста Светлана почувствовала острую благодарность к Титову. Больше часа он сидел рядом с ней, читал её состояние, страховал, помогал, но не вмешивался. Не задавал никаких вопросов. Хотя… мог бы, конечно, задать. И она ему бы ответила. Ему… одному из очень немногих. А так… Он сам всё понял и не стал ничего уточнять вслух. Просто помог ей своим присутствием рядом.

Светлана шла к Медотсеку. И понимала, что Алла уже знает о том, что она, командир корабля и её лучшая подруга идёт именно в Медотсек. Наверное, знает об этом и Игорь.

— Пришла. — Алла встретила её на пороге медотсека. — В кои веки-то ты пришла не по обязанности. — она взяла подругу за руку, закрыла за ней дверь, увлекла Стрельцову за собой в кабинет. — Игорь сейчас в операционной, работает на виртуальном тренажёре.

— Ал… — Светлана остановилась у рабочего стола Селезневой. — Сама видишь, не в своей тарелке я.

— Ага. Вижу. — Селезнева приобняла подругу, Светлана не стала отстраняться или пытаться сбросить руку. — Хочешь, чтобы я дала тебе возможность уединённо поговорить с Игорем?

— Да. — кивнула Стрельцова. — Ты всегда меня понимала. Спасибо. Нет сил говорить такое вслух. Наверное, нет таких слов в человеческом языке. Ал. — Светлана подняла на подругу взгляд. — Если я… решусь на это дело… прошу тебя, по возможности быть рядом.

— Буду, Светлан. — Селезнева кивнула. — Буду.

— Спасибо. — Стрельцова обернулась, услышав, как открывается дверь. — Игорь!

— Он самый, Света. — Ваганов вошёл в кабинет главного врача медслужбы крейсера, снял халат, вымыл руки в раковине. — Алла, ничего, что я тут…

— Нет, Игорь. — отрицательно мотнула головой Селезнева. — Вот, Светлана…

— Догадываюсь. — коротко прервал старшую коллегу Ваганов, посмотрев на Светлану долгим взглядом. — И?

— Ал, останься, а. — Светлана погасшим взглядом коснулась лица Селезневой. — Второй раз я такое повторить… не смогу. Не будет у меня таких сил и, догадываюсь, что и возможности — тоже.

— Останусь, Света. — Селезнева выдвинула своё рабочее кресло из-за стола, устраняя официальность обстановки, пододвинула его к другим двум креслам, подождала, пока Игорь и Светлана усядутся в свободные кресла. Пробежалась взглядом по пультам, набрала на инструментроне несколько команд, проверила, вызвав сервис-центр Медотсека, закрыты ли двери.

Ваганов ждал, ничем не выражая внешне своего нетерпения, хотя Светлана видела и чувствовала — он читает её. Читает, насколько ему вообще было доступно читать её.

— Рассказывай, Свет. — кивнула Селезнева.

И Светлана начала свой рассказ. Её ни разу никто — ни Алла, ни Игорь не прервали. Слушали её внимательно. Никаких вопросов, никаких реплик. Вряд ли у неё хватило бы сил прерваться и начать отвечать на эти вопросы.

Закончив свой рассказ, Светлана почувствовала, что ей стало самую чуточку легче. Самую чуточку, но легче.

Ни Алла, ни Игорь не стали вставать, не стали ходить по кабинету. Хотя… сама Стрельцова их бы поняла. Такое выслушать… Не от командира корабля, не от старшего офицера… от подруги и от друга… Да, она внутренне полагала, что имеет право считать себя другом Игоря. Да, он женат, у него — дети, вроде бы её и его уже больше ничего особенного не связывает, всё, что между ними было — это дела таких древних, минувших дней, что и говорить…

Несколько минут Алла и Игорь молчали. Светлана не стала опускать глаза, смотрела куда-то в угол, где теснились контейнеры, которые со временем заберут сотрудники службы базового обеспечения. Разноцветные такие контейнеры, разноразмерные.

Она и не заметила, как оказалась… в объятиях Аллы и Игоря. Они обняли её и по-прежнему ничего, вот совсем ничего, ни словечка — не стали говорить ей. И эти объятия… сказали Светлане больше, чем любые озвученные фразы. Игорь и Алла поняли её. Они её… услышали.

— Игорь, проводите Светлану. — тихо сказала Алла. — И… будьте с ней рядом сегодня. — добавила главный врач крейсера. — А ты, Свет, не отнекивайся. Игорь ночь не спал, работал на вирт-тренажёре. Ты же знаешь, он — такой. Ему будет полезно побыть рядом с тобой. Да и тебе его присутствие рядом — не повредит. — Селезнева не стала вслух уточнять многие детали и Светлана была ей за это очень благодарна. — Идите. Остальное я сделаю здесь сама.

Наверное, в этот момент Светлана бы не возразила, если бы Игорь взял её на руки. Очень бы не возразила. Но Ваганов поступил мудрее — он подошёл к ней, приобнял за плечи, помог встать из кресла и Стрельцова почувствовала, как она успокаивается и расслабляется. В конечном итоге она нашла понимание, она смогла всё рассказать так, как хотела, ей не задали ни одного вопроса, ни разу не прервали. И потому… ей вдруг стало так… спокойно…

Она и не заметила, как оказалась в лесополосе, как Игорь усадил её на траву на какой-то небольшой поляне, как побудил просто лечь. Молча побудил, спокойно, лёгкими движениями. Нет, он всё же уникальный человек. Для неё — уникальный. Она… ослабела и Игорь правильно её понял. Пусть она и должна там, на борту крейсера, переделать сотни дел сегодня, но сейчас ей нужно быть здесь, в окружении природы… Трава была такой мягкой, а солнце таким приятно-неярким, что Светлана устроилась на траве поудобнее и сама не заметила, как уснула.

Ваганов сидел рядом. Обдумывал услышанное от Светланы. И в очередной раз поражался её предусмотрительности и внутренней силе. Он действительно ей нужен. Он, посчитавший, что первая любовь больше никогда не станет основанием для чего-то большого, сложного, важного в его взаимоотношениях со Светланой, теперь видел, чувствовал, понимал, насколько он ошибался. Светлана не могла бы доверить такое никому — ни родителям, ни братьям, ни Джону. Их реакция на такое была бы просчитываемой на полном автомате. Негативной реакцией. Ну не все понимали Светлану да и степень родства здесь бы сыграла очень даже отрицательную роль. А он… фактически он ничем особым с ней не связан. Только вот Светлана… посчитала по-иному. И «ничем особым» исчезло, заменившись на «важным и необходимым».

Он не смотрел на подругу. Понимал, что сейчас любой его взгляд насторожит Светлану и заставит проснуться. Она устала. После такого монолога… любой бы человек почувствовал себя выжатым. Предельно выжатым. Конечно, то, что сказала Светлана ему и Алле, не требует ничего. Пока что ничего, кроме сохранения услышанного в тайне. Светлана во многом права. Он почувствовал это, видя, ощущая реакцию на монолог подруги со стороны Аллы, да и сам был согласен со многим, высказанным Стрельцовой.

Джон… действительно особый человек, как бы стандартно, даже избито это не звучало. И он опасается. Справедливо опасается непонимания со стороны очень многих людей. И не только людей. А раз он опасается, то он постарается загрузить себя работой так, чтобы эти опасения глохли, тухли и становились вполне обыденно переносимыми. По-другому он жить не сможет. Не для того он стал лучшим, одним из лучших спецназовцев ВКС Альянса Систем, чтобы сейчас отдыхать, расслабляться и заниматься ерундой на адмиральской должности. Даже его нынешняя старпомовская работа — слишком маленькая нагрузка для его потенциала. И потому он будет напряжённо искать что-то посложнее. Что-то, что приблизит его к уровню напряжения, обычного для времени противостояния с Жнецами.

Светлана спит. Он это знает, чувствует, понимает. Вот так же она не раз спала тогда, в далёком теперь детстве. А он сидел рядом и старался на неё вот так же не смотреть, чтобы её не беспокоил его взгляд. Она его понимала, потому что… потому что понимала, насколько сложно мужчине не смотреть на спящую женщину, особенно, когда эта женщина этому мужчине… очень нравится. И — очень дорога именно этому мужчине. Как теперь часто говорили имперцы — так природа захотела. Потому десятилетиями и столетиями между людьми шли бесконечные споры по вопросу «а возможна ли вообще дружба между мужчиной и женщиной?». Классический треугольник мнений — от тех, кому ответ на этот вопрос был совершенно не интересен — ну вот ни капельки, до тех, кто со всем жаром и определённостью говорил «да» и тех, кто с не меньшей убеждённостью заявлял, что «нет». А результат… Результат был. По схеме: «каждый выбирает по себе».

И сейчас Игорь не знал, как правильно ответить на этот вопрос. Вот сейчас как на него следует ответить ему, Игорю Ваганову. С одной стороны — он, безусловно, только её друг. Без всяких там прав на близкие и очень близкие взаимоотношения. А с другой… То, что она ему и Алле сказала… Она должна была вообще-то сказать не им, в принципе чужим для неё людям, а сказать отцу, матери, братьям наконец. А сказала — им. Ему и Алле. Ну, Алла — понятно. Она врач, медик, подруга, а он? Он-то кто ей после этого разговора-монолога? Если уж она сказала всё это ему и Алле, то тут уровнем дружбы как-то ограничиваться не хочется.

— Не накручивай себя, Иг. — пробормотала сонно Светлана. — Я не могла сказать это ни родителям, ни братьям. И ты, я уверена, понимаешь, почему. Можешь не отвечать. Но — не накручивай себя. Просто… пойми, что очень многое… вокруг нас… изменилось. Мы и сами изменились, просто не всегда это понимаем достаточно чётко и полно. Я — тоже не всегда понимаю. Слишком это ново… Так что вот, приходится действовать вне привычных рамок. — она помолчала, прижмуриваясь и отодвигая голову от пятна солнечного луча. — Как уж получается. Учиться приходится — на ходу. Не накручивай себя, Иг, прошу.

Ваганов кивнул, не слишком веря, что Светлана, не открывавшая глаз и явно не полностью проснувшаяся, правильно поймёт его. Но она — поняла. Как уж она это сделала — он и сам не знал, не ведал. Но она успокоилась и уснула. Глубоко уснула.

Ваганов продолжал сидеть рядом с ней, ему сейчас очень хотелось верить, что она отдохнёт. Сон, тем более без всяких там чудес фармакологии — самое лучшее средство восстановления человеческих сил. Жаль, конечно, что не всегда люди могут вот так, длительным глубоким сном в достаточной мере восполнить потраченные силы, душевные и физические.

Где-то там, на корабле, продолжалась работа. А Светлана… спала. Спала, хотя у неё тоже было полно задач и вопросов, требовавших её участия, требовавших её и только её решения. Спала, потому что… потому что все дела невозможно переделать в принципе. И потому… потому что она доверилась ему, Игорю Ваганову, который не был её кровным родственником… Потому что она доверилась ему, хотя могла довериться родителям и братьям. Игорь был уверен — они бы Свету поняли. Поняли глубоко, хорошо. Но ими Света рисковать не стала. Она не стала рисковать и им… Ей просто… просто нужна поддержка. Может быть, она и сама не осознавала вполне чётко и полно, почему приглашает его на семейную встречу. Он же практически ей теперь никто… Ну разве что дальний друг. Очень дальний. Она — замужем, у неё — двое детей, она — известный в имперской армии человек, да и не только в имперской армии, а вообще в Империи, в России.

После проводов она задержится в «Ликино» максимум на декаду, а потом… потом улетит в Лосинск. Чтобы там освоить личные и семейную квартиры. Ей надо налаживать земную жизнь. И понять, что постоянные, через «не могу», через «не хочу» мотания по космосу для неё завершились, потому что… потому что закончилась война с Жнецами. Да, это явно не последняя война, но… пройдёт, пусть сделают так Высшие Силы, пройдёт немало времени, прежде чем над Галактикой нависнет та угроза, которая потребует вмешательства её Джона. Та угроза, отводя которую от Галактики, он, Джон Шепард, вынужден будет рискнуть собой в самой полной мере.

Какая же Светлана всё же сильная! Вот так, сейчас, едва разобравшись с личными и семейной квартирой думать о таком, просчитывать, планировать, решать… Не каждый имперец на такое способен. А Света — способна. Конечно, хорошо было бы, если Джону не придётся так рисковать собой, чтобы Светлана уходила следом за ним, но… она ведь его любит. Его, Джона Шепарда, любит. Любит так, что для неё этот выбор — уйти следом за главным другом за Грань — не является чем-то особенным. Для неё это — вполне осознанный и обычный выбор. Другое решение она вряд ли бы согласилась реализовывать. Рядом с Джоном она — сильная, полная, а вот рядом с другим мужчиной… Нет, вряд ли. Нет столь же достойных её мужчин, вот просто нет. И она это понимает. Потому и готовится… уйти.

Нельзя думать, что этот шаг дастся ей очень легко. Она будет… будет страдать. Будет понимать, что здесь, на Земле, в России рядом с ней полно людей, которые её любят. Для которых она необходима, важна. Будет всё это понимать и всё же… если так сложится ситуация, она уйдёт. Уйдёт следом за Джоном за Грань. Потому что чувствует себя нормально только рядом с ним. Потому что… потому что она любит его. А он — любит её. Любит так, что ей никто, кроме Джона Шепарда не нужен.

Ваганов сидел, стараясь сохранять полную неподвижность. Сидел и думал. Столько времени люди убили на обсуждение простого вопроса — а имеет ли человек в таких масштабах распоряжаться своей жизнью? Оказалось, что ответ на этот вопрос тоже строго индивидуален. Как бы кому ни хотелось, он — индивидуален. Каждый человек решает его по-своему. Одни делают всё, чтобы продолжить свою жизнь, а возможно и — простое существование здесь, на Земле, в этом мире, а другие… Другие выбирают переход туда, откуда… не возвращаются. И Светлане тоже предстоит выбирать. Она не будет торопиться, но… если будут исчерпаны все «якоря», все «зацепки» — она уйдёт. Уйдёт, потому что едина только с Джоном. По-настоящему едина. И без него она жить… не сможет. Не только потому, что… Нет, такое определённо словами сказать… невозможно. Это надо просто понимать.

Ваганов молчал, зная, что Светлана должна отоспаться и отдохнуть как можно полнее. Это ничего, что он сегодня фактически на много часов забросил медицинскую практику. Алла поймёт. Она поймёт и Светлану и его. Ведь фактически он должен был говорить со Светланой… наедине. А она говорила с ним в присутствии Аллы. Своей лучшей подруги. Подруги, которая наотрез отказывалась уходить с борта «Волги» и пришла на крейсер, едва только Светлана позвонила ей по аудиоканалу. Пришла и сказала просто и чётко: «Я, Света, буду летать только рядом и вместе с тобой. Остальные варианты меня не интересуют.». Вот сказала Алла эту фразу давным давно вслух наедине со Светланой — и с тех пор они вдвоём и — неразлучны.

Хорошо, что Алла тоже теперь знает. Как там сложится — сейчас в деталях, конечно, не известно, но очень хорошо, что Алла тоже в курсе. Она сможет помочь Светлане, если он, Игорь Ваганов, по каким-то причинам не сумеет или не успеет прибыть вовремя. Нет никаких сомнений, что Селезнева будет рядом со Светланой ещё очень долго. Светлана не ищет никого на замену Алле на посту главврача Медотсека и Алла сама не собирается уходить с борта крейсера куда-нибудь в другое место — будь то корабль или планетный медцентр. При всём богатстве выбора Алла просто не видит альтернативы «Волге» и Светлане. И это — хорошо. Пусть Алла как можно дольше будет рядом со Светланой и — не только на крейсере.

— М-м-м. — Светлана открыла глаза, когда солнце уже зашло. — Иг, ты…

— Как ты, Свет? — Ваганов склонился над подругой.

— Отоспалась. — выдохнула Стрельцова. — Помоги, что то я ослабела…

— Немудрено. — Игорь помог Светлане сесть. — Всё же ты спала… не очень крепко и не сумела заснуть глубоко…

— Как уж получилось, Иг. — Светлана взглянула на инструментрон. — И так больше пяти часов проспала, отложив в сторону всё… Прости. Заставила я тебя и Аллу поволноваться. Перед Аллой я лично извинюсь. А перед тобой — извиняюсь сейчас…

— Не надо извинений, Света. — тихо сказал Ваганов. — Здесь извинения не нужны. Они здесь — явно лишние. — он поддержал подругу за плечи — она опять стала заваливаться. — Эм… Света?!

— Прости. — Светлана встрепенулась. — Сама не понимаю, что со мной…

— Зато я — понимаю. — не говоря больше ни слова, Ваганов подхватил Светлану на руки и встал. — Доставлю тебя к Алле — пусть решает, что с тобой делать.

Светлана не ответила, снова закрывая глаза и проваливаясь в дремоту.

Ваганов за десять минут доставил Светлану в Медотсек, под внимательным взглядом Аллы уложил на больничную кровать в палате. Вдвоём с Селезневой они переодели Светлану в больничную одежду. Пока Алла снимала показатели с диагностического комплекса, Ваганов постарался разместить Светлану на кровати как можно более удобно. Стрельцова продолжала спать и Игорь подозревал, что она сама приказала себе уснуть, потому что почувствовала — она восстановилась явно не полностью.

В палату вошёл Титов:

— Она спит. Не восстановилась совершенно. Похоже на срыв. — тихо сказала Селезнева в ответ на вопросительный взгляд старпома. — Пока что предполагаем — ей необходимо будет пробыть здесь до утра. — она посмотрела, как Ваганов подключает Светлану к инъекторам. — Подпитаем, подлечим. Думаю, к девяти утра её состояние стабилизируется на нормативных отметках. Раньше ничего не могу обещать… Похоже на «откат» после длительного перенапряжения, хотя… только похоже. Точнее смогу сказать после полной диагностики, Слава.

— Ладно. Если что — сразу мне, Алла. Игорь…

— Как только что будет — сразу известим. — не выпрямляясь и не оборачиваясь к визитёру сказал Ваганов.

Титов вышел из палаты. Селезнева, взглянув ещё раз на экраны диагностического комплекса, уселась на табурет с колёсиками:

— Я посижу с ней, Игорь. А вы… идите, разберитесь с нашей рутиной в кабинете.

— Ясно, Алла. — Ваганов кивнул, обернулся на спящую Светлану и вышел из палаты.

Алла права — сейчас ей лучше быть рядом с подругой. А он… он справится с рутиной, накопившейся в кабинете главврача. Документальной… и всей прочей. Сколько бы это времени ни заняло. Светлана… она действительно могла пережить что-то вроде «отката», ведь всю войну она держалась часто на честном слове. Такая уж она…

Разбираясь с документами, складируя просмотренные ридеры в укладки, Ваганов и не заметил, как в кабинет Аллы вошли Мария и Александр.

— Дядя Игорь… — тихо сказала Мария, подойдя к столу, за которым сидел реаниматолог. — Мы знаем, что мама спит… И всё же…

— Ладно. — Ваганов закрыл инструментрон, встал, повернулся к детям. — Идёмте.

Втроём они вернулись в палату, погружённую в полумрак. Алла повернулась к ним, согласно кивнула, увидев детей Светланы. Ваганов отпустил руки Марии и Александра и брат с сестрой подошли к кровати, на которой лежала Светлана.

Игорь пододвинул детям кресла и они устроились в них, постаравшись быть как можно ближе к маме. Он видел, что и Алла согласна: пусть дети побудут рядом с мамой, ей это сейчас необходимее всего. Если они захотят пробыть рядом целую ночь, никто — ни Селезнева ни Ваганов — возражать не будут. Пусть лучше так, чем вообще никак не отреагировать на то, какую встряску пережила Светлана. Да, по собственному выбору, но ведь они — рядом с ней. И они не могут — ни дети, ни взрослые остаться равнодушными. Светлана никогда не проявляла равнодушия к людям, которых считала своими близкими, родными. И они тоже не будут.

Мария пересела с кресла на кровать, взяла в свои руки руку мамы, склонилась, прижала к губам. Плечи девочки вздрагивали, слёзы были на подходе, но ни Алла, ни Игорь, ни Александр не препятствовали Марии. Пусть поплачет. Пусть будет максимально близко к маме. Пусть. Ей это важно и нужно.

Взглянув на Аллу, Игорь уловил едва заметный кивок. Похоже и Селезнева подумала о том, о чём подумал он. О том, что Маша как-то сумела понять, определить причину такого вот состояния своей мамы. И теперь страдала. Страдала, беря на себя часть маминых страданий. Страдала не по обязанности, а по праву дочери.

Александр встал, обошёл кровать, сел рядом с мамой с другой стороны. Мария всхлипывала едва слышно, слёзы уже прочертили несколько дорожек по её щекам. Мальчик положил руку на руку мамы и Светлана в полусне, преодолевая дремоту, взяла руку сына в свою руку. Взяла, не давая поднять свою руку. Александр склонился и прижался губами к руке мамы.

Ваганов знал, что именно он всегда опекал и сопровождал Светлану, а Мария всегда опекала и сопровождала отца — так уж дети разделились в своём шефстве над родителями. Сами так решили и сами всегда это выполняли со всей полнотой и строгостью. И теперь они снова объединились, потому что их маме, их самой родной и дорогой маме было очень плохо. Они не могли остаться равнодушными, не могли остаться в стороне, не могли остаться спокойными. Они пришли, чтобы взять на себя часть её страданий, часть её боли.

Алла бесшумно ещё больше уменьшила силу света софитов. Маша вздрагивала, всхлипывая, Александр не отпускал мамину руку, не выпрямлялся. Игорь тихо поднялся со своего кресла, обошёл кровать, встал рядом с сидевшим Александром. Тот никак не отреагировал на его приближение.

Так все четверо просидели рядом со спящей Светланой до утра. Когда Стрельцова открыла глаза и её взгляд нашёл, фокусируясь, фигуру Аллы, главный врач крейсера молча указала ей взглядом на детей. Светлана опустила взгляд и первой, конечно же, встрепенулась Маша:

— Мама! — девочка подняла заплаканное лицо, увидела открытые глаза Светланы и обняла её, зацеловывая мамины щёки, губы, лоб. Светлана обнимала её левой рукой, Маша не скрывала слёз, целовала, целовала и целовала маму. — Мама!

Больше Мария ничего не была сейчас в силах говорить вслух. И видевшие это Игорь, Александр и Алла, понимали — она и не будет сейчас ничего говорить.

Как ни зацеловывала Светлану Маша, она всё же смогла посмотреть и на сына. Тот уловил её взгляд, но улыбаться не стал. Только внимательно посмотрел на маму. Очень внимательно. И Светлана кивнула. Только кивнула, едва заметно. Кивнула сыну. Он оттаял, пододвинулся поближе и, не выпуская из рук мамину руку, стал целовать мамино лицо.

Маша охотно ему уступила, пусть немного, но уступила. Она видела и чувствовала — маме это нужно. Саша — её старший брат, а она — младшая сестра. Как ни крути, он родился первым. И потому — он старший. Он — мужчина. Сейчас он может проявить себя, забыв о сдержанности. Потому что… потому что он целует сейчас маму и за папу. Целует, как видела и как чувствовала Мария, ну совершенно так же, как целовал бы Светлану Джон. И мама чувствует это, она знает это. И она… она совсем немного, но оттаивает.

Уловив момент, Светлана прижала детей к себе, посильнее прижала и они её поняли. Замерли, застыли, наслаждаясь близостью. И к маме и друг к другу. Редкими были такие моменты. Очень редкими. И потому — очень дорогими.

Взгляд Светланы коснулся глаз Аллы. Та едва заметно кивнула, подошла, коснулась Саши и Маши. Легонько коснулась. Те поняли. Утро, надо дать возможность маме встать, есть утренние заботы…

Уводя детей из палаты, Алла оглянулась на Игоря. Тот понял её взгляд. Когда закрылась дверь, Ваганов сел на край кровати, взял в свои руки правую руку Светланы.

— Подожди… Игорь. — прошептала Светлана. — Я, Игорь, должна тебя попросить. Я не могу просить об этом Аллу… Я прошу об этом тебя… — она помедлила, сделав трудную для себя паузу. — Когда я уйду… Не оставь Александра и Машу. Помоги им… — она замолчала, глядя куда-то в сторону, в скрытый в полумраке угол палаты.

— Обещаю, Свет. — тихо ответил Ваганов, целуя руку Стрельцовой.

— Спасибо, Иг. — Светлана закрыла глаза. — Прости. Мне надо подремать… Иди.

Ваганов не помнил, как вышел из Медотсека. Механически дойдя до своей каюты, он умылся, привёл себя в относительный внешний и внутренний порядок. Алла, безусловно, поможет детям, проконтролирует их. Хоть они и самостоятельные до невозможности, но всё же они — дети.