Приоритет - Тучанка. День отдыха. Тревожное ожидание

Возвратившись в апартаменты, Шепард приятно удивился, заметив, с какой скоростью несётся к нему его пыжак-компаньон. Зверёк вспрыгнул на плечо, умостился, замер и коснулся лапкой шлема капитана, словно говоря: «Снимай эту железяку, ты здесь вполне в безопасности.». Спектр прошёл в комнату, прикрыл дверь, огляделся и снял шлем, чем доставил пыжаку большое удовлетворение. Зверёк коснулся лапкой волос человека и, успокоившись, стал глядеть по сторонам. Шепард быстро снял скафандр, принял душ, вытерся и надел белье и скафандр снова: как бы там ни было, а он находился на опасной планете и забывать о необходимости соблюдать требования правил безопасности не мог ни на секунду.

Пыжак, покинувший плечо капитана перед самой душевой кабинкой, отнёсся к действиям капитана с пониманием и только тогда, когда Шепард приступил к приготовлению пайкового то ли обеда то ли ужина, проявил некоторую заинтересованность, а так был само спокойствие и безмятежность. Наблюдая за компаньоном, капитан всё больше убеждался, что высоколобые умники несколько недооценили потенциал пыжаков — они не только быстры, но и весьма разумны.

Предложив пыжаку часть пайка, Шепард с удовлетворением смотрел, как аристократично обезьянка кушает. Вместо травяного настоя Шепард налил пыжаку простой воды и зверёк воспринял это с благодарностью — его острый нюх страдал от ароматов настоя, а вот вода почти ничем не пахла и потому блюдце опустело в рекордные сроки. Поев, зверёк отправился на ставший уже его законным местом стул возле каменного ложа и завалился поспать.

Шепард усмехнулся, включая инструментрон и садясь за стол — надо было поработать с документами, получить последнюю информацию с бортов кораблей Отряда. И, конечно, подумать над предложением Рекса о небольшом концерте.

Несколько часов для капитана не существовало ничего, кроме экрана инструментрона, его клавиатуры и ридеров. Потому он не заметил, как в комнату очень тихо вошла Светлана, подошла сзади и обняла за плечи. Только тогда капитан отвлёкся от работы, положив свои руки поверх рук жены и подруги.

— Светлан. — нежно и мягко сказал Шепард, чувствуя, как она целует его в макушку. — Спасибо, что прилетела.

— Не за что, Джон. Ты правильно поступил, устроив нормандовцам день отдыха. Я уже побывала у многих, посмотрела что и как. Почти все отдыхают, многие спят. Инженеры, техники, сапёры общаются с кроганами, некоторые пообщались и с кроганками. — ответила Стрельцова. — Я не смогла усидеть на «Волге». Хочу побыть рядом с тобой эти свободные от дел часы.

— Ясно, Свет. — Шепард выключил инструментрон, свернул экран и осторожно встал. Пыжак сразу же оказался у него на плече. — Светлан… — капитан бережно обнял подругу, легонько прижимая к себе. — Я… я люблю тебя.

— И я тебя, Джон, очень, очень люблю. — тихо ответила Стрельцова, отвечая на объятия мужа и друга, нежно целуя его в губы. — Пойдём на ложе…

— Света… — настороженно сказал Шепард, идя рядом с женой к каменной кровати. — Не форсируй.

— Джон, пятый месяц по факту, пятый. Осталось четыре, но я постараюсь превратить их в три, а то и в два. — сказала Светлана, по молчаливому настоянию мужа первой опускаясь на широкое каменное ложе. — Очень хочу увидеть сына и дочку. — она подождала, пока Шепард сядет рядом, разрешила ему положить руку на свой живот, ощутить лёгкие толчки детей. — Видишь, им тоже там вдвоём тесновато становится.

— Вижу и чувствую, Свет. — Шепард поцеловал жену, обнял за плечи, прижал к себе. Так они просидели больше часа, наслаждаясь тем, что кругом тишина и они могут побыть вместе и рядом. — Не форсируй, прошу. Не надо. Сколько надо, столько и носи, не надо ускорять.

— Заботливый мой. — прошептала Светлана. — Ладно. Поступлю как ты хочешь. Посмотрим. Жутко хочу вернуться в Центральный как полноценный командир.

— Ты и сейчас полноценный командир, Свет. Титов и все волговцы это знают и признают. — заметил Шепард. — И теперь ты будешь командиром в нашей семье. Мать моих детей.

— И мужняя жена. — прошептала Светлана, проваливаясь в дремоту.

Убедившись, что подруга крепко и спокойно спит, Шепард дал себе возможность уснуть. Когда-то, как и большинство землян, он привык спать ночью, а потом пришлось привыкнуть спать в любое время и почти в любом положении, при любом шуме и при любом освещении. Сейчас всё это куда-то отступало на второй план: рядом была подруга, мать его детей и это давало возможность выспаться гораздо лучше — он всё равно бы почувствовал малейшие изменения в состоянии Светланы или малейшие изменения в окружающем пространстве — привычка бдить никуда не делась.

Пыжак сидел на каменном стуле, посверкивая глазёнками и с интересом глядя на двух землян. Вполне возможно, что он чувствовал, в каких взаимоотношениях они находятся. Это было столь заметно, что обезьянка сидела тихо-тихо, только вертела головой и стреляла взглядами в разные стороны.

Несколько часов спокойного сна рядом. На войне это очень дорого ценится. Особенно, если сон в тишине и относительном покое. Проснувшись первым, Шепард с нежностью посмотрел на Светлану. Она по-детски подложила ладонь под щёку, её лицо расслабилось, разгладилось, стало немного детским, совсем девчоночьим. И мало кто бы сказал в этот момент, что Светлана — командир, разведчик и снайпер, высокопоставленный офицер. Во сне, как давно знал и помнил Шепард, мы все истинные.

— Не разглядывай меня так внимательно, Джо. — прошептала Стрельцова, не открывая глаз. — Я в порядке, не беспокойся.

— Не могу не беспокоиться, Света. — ответил шёпотом Шепард, продолжая смотреть с нежностью на лицо подруги. — Ты красивая.

— Угум. Спасибо. — прошептала Светлана, устраиваясь поудобнее. — Ты давай, спи.

— Я уже поспал. Теперь хочу посмотреть на тебя. — ответил Шепард.

— Ну, смотри, смотри. — Светлана затихла, видимо, сон сморил её.

Ещё несколько часов. Шепард не жалел, что прободрствовал эти часы. Он смотрел на Светлану, отмечая в ней изменения, запечатлевая в глубинах памяти, сознания и души её образ.

Проснувшись, Светлана крепко обняла и поцеловала Шепарда, встала, легонько толкнув Джона в бок и дав ему понять, что он тоже может встать с каменного ложа. Вскоре они уже распаковывали свои пайки — наступал вечер.

Поев, Шепард прибрал посуду и обёртки, сел на стул, достал из укладки гитару, провёл по струнам пальцами, вспоминая позиции. Светлана, поняв, что последует дальше, тихо опустилась на соседний стул. Пыжак с интересом прикоснулся лапками к инструменту, склонил набок голову, наблюдая за действиями человека, а когда прозвучал пробный аккорд, мигом взобрался на плечо Шепарда и, казалось, обратился в слух, став удивительно незаметным.

Настраивая инструмент, Шепард думал, что ему сейчас лучше сыграть и спеть. Наконец он выбрал и взял вступительные аккорды, отметив, как напряглась Светлана. Это была старая народная украинская песня. Шепард решил спеть её, поскольку она в большей степени соответствовала его теперешнему настроению.

«Ніч яка місячна, зоряна, ясная!

Видно, хоч голки збирай.

Вийди, коханая, працею зморена,

Хоч на хвилиночку в гай.

Сядем укупочці тут під калиною —

І над панами я пан!

Глянь, моя рибонько, — срібною хвилею

Стелиться полем туман.»

Слушая, как поёт Джон, Светлана задумалась, отметив, что он только изредка, мягко взглядывает на неё, не стремясь держать под своим всё подмечающим взглядом.

«Гай чарівний, ніби променем всипаний,

Чи загадався, чи спить:

Ген на стрункій та високій осичині

Листя пестливо тремтить.

Небо незміряне всипане зорями,

Що то за Божа краса!

Перлами ясними попід тополями

Грає краплиста роса.»

Тихо открылась дверь и в комнату вошла Бакара. Остановившись у входа, кроганка замерла. Шепард продолжал играть и петь, только обезьянка бросила на гостью короткий оценивающий взгляд и снова стала смотреть на руки человека, перебиравшие струны.

«Ти не лякайся, що ніженьки босії

Вмочиш в холодну росу:

Я тебе, вірная, аж до хатиноньки

Сам на руках однесу.

Ти не лякайся, що змерзнеш, лебедонько,

Тепло — ні вітру, ні хмар...

Я пригорну тебе до свого серденька,

А воно палке, як жар.»

Окончив петь, капитан снял пальцы со струн, коротко взглянул на кроганку, попытался было встать, но она жестом остановила его. В глазах Светланы стояли слёзы. Ничего не говоря, она встала, подошла к сидевшему другу, обняла его за плечи и прижалась к нему. Шепард ответил на объятия подруги, потом взял гитару и зазвучала другая песня.

«Як я малим збирався навесні

Піти у світ незнаними шляхами,

Сорочку мати вишила мені

Червоними і чорними

Червоними і чорними нитками.»

Бакара слушала, как поёт капитан, зная, что он — сирота, что он совсем не знал ни материнской, ни отцовской ласки и понимала, что в его сердце и душе нет злобы и ненависти к женщине, отказавшейся от него сразу после рождения. Он, вполне возможно, простил её, нашёл в себе силы простить и, может быть, впервые тогда ощутил в себе ту силу, которая привела его на ту высоту, на которой он стоял.

«Два кольори мої, два кольори,

Оба на полотні, в душі моїй оба,

Два кольори мої, два кольори:

Червоне — то любов, а чорне — то журба.

Мене водило в безвісті життя,

Та я вертався на свої пороги,

Переплелись, як мамине шиття,

Щасливії сумні мої,

Щасливі і сумні мої дороги.»

Светлана очень хотела верить, что встретив Джона накануне большой войны, она, рождённая в Империи, смогла хоть в малой степени дать Джону то, чего он был лишён с раннего детства. Она хотела верить, что как бы ни сложилась ситуация, она всегда будет рядом с Джоном, кому она поверила пусть не сразу, но до конца, поверила полностью. Он заслуживал её полной любви, потому что дарил свою любовь, свою мощь, свою силу, своё совершенство всем, не требуя ничего взамен, не ожидая за эти дары никакой платы. Даже дети угомонились, внимательно слушая родной голос и мелодию, столь созвучную их сути.

«Мені війнула в очі сивина,

Та я нічого не везу додому,

Лиш згорточок старого полотна

І вишите моє життя,

І вишите моє життя на ньому.»

Кому как не Бакаре, кроганке-шаману было знать, что на самом деле истинной ценностью являются не имущество, не драгоценности, не кредиты, сколько бы их ни удавалось накопить за свою жизнь. Настоящей ценностью была душа разумного органика. А Шепард, коротко взглянув на Светлану, продолжавшую стоять рядом, уже заиграл и запел новую песню:

«Замок временем срыт и укутан, укрыт

В нежный плед из зеленых побегов...

Но развяжет язык молчаливый гранит,

И холодное прошлое заговорит

О походах, боях и победах.

Время подвиги эти не стерло:

Оторвать от него верхний пласт

Или взять его крепче за горло —

И оно свои тайны отдаст.

Упадут сто замков и спадут сто оков,

И сойдут сто потов с целой груды веков, —

И польются легенды из сотен стихов

Про турниры, осады, про вольных стрелков.

Ты к знакомым мелодиям ухо готовь

И гляди понимающим оком —

Потому что Любовь — это вечно Любовь,

Даже в будущем вашем далеком.»

Бакара и Светлана слушали пение Шепарда, думая каждая о своём. Бакара стала острее понимать, насколько люди, как оказалось, много пережили за свою историю. Ведь и кроганы тоже долго воевали преимущественно холодным оружием — мечами, ножами, топорами. Это никуда не исчезло, создав из кроганов профессиональных воинов — сильных и умелых.

«Звонко лопалась сталь под напором меча,

Тетива от натуги дымилась,

Смерть на копьях сидела, утробно урча,

В грязь валились враги, о пощаде крича,

Победившим сдаваясь на милость.

Но не все, оставаясь живыми,

В доброте сохраняли сердца,

Защитив свое доброе имя

От заведомой лжи подлеца.

Хорошо, если конь закусил удила,

И рука на копье поудобней легла,

Хорошо, если знаешь — откуда стрела,

Хуже — если по-подлому, из-за угла.

Как у вас там с мерзавцами? Бьют? — Поделом!

Ведьмы вас не пугают шабашем?

Но не правда ли: Зло называется Злом

Даже там — в добром будущем вашем?

И во веки веков, и во все времена

Трус, предатель — всегда презираем.

Враг есть враг, и война все равно есть война,

И темница тесна, и свобода нужна,

И всегда на нее уповаем.»

Рядом с Бакарой встал Рекс, появившись тихо и незаметно. Он слышал пение Шепарда ещё в коридоре, видел нескольких кроганов, остановившихся и слушавших песню, позабывших о своих делах и проблемах.

«Время эти понятья не стерло,

Нужно только поднять верхний пласт, —

И дымящейся кровью из горла

Чувства вечные хлынут на нас.

Ныне, присно, во веки веков, старина, —

И цена есть цена, и вина есть вина,

И всегда хорошо, если честь спасена,

Если другом надежно прикрыта спина.

Чистоту, простоту мы у древних берем,

Саги, сказки из прошлого тащим,

Потому что Добро остается Добром —

В прошлом, будущем и настоящем.»

Помедлив, Шепард поудобнее взял гитару. Следующая песня была для кроганов малоизвестна:

«Шумел сурово Брянский пес,

Спускались синие туманы.

И сосны слышали окрест,

Как шли на битву партизаны.

Тропою тайной меж берёз

Спешили дебрями густыми.

И каждый за плечами нёс

Винтовку с пулями литыми.

В лесах врагам спасенья нет.

Летят советские гранаты,

А командир кричит им вслед:

"Громи захватчиков, ребята!"»

Светлана поняла — Шепард пел эту песню специально для кроганов. Им предстояло драться в окружении, в блокаде, когда на планете будут постоянно появляться всё новые и новые контингенты войск Жнецов и их пособников. В таких условиях партизанская война становилась обязательной, необходимой мерой противодействия, давая возможность накопить силы и подготовиться к освобождению материнской планеты от захватчиков. Джон был прав — победа над врагом, вторгшимся на Тучанку могла принадлежать только самим кроганам и никому другому. Никакая посторонняя помощь не могла сделать то, что должны и могли сделать только сами кроганы.

«Шумел сурово Брянский пес,

Спускались синие туманы.

И сосны слышали окрест,

Как шли с победой партизаны.»

Почти без паузы Шепард продолжил партизанскую тему и было видно, что новая песня более понятна кроганам:

«Ой, туманы мои, растуманы,

Ой, родные леса и луга!

Уходили в поход партизаны,

Уходили в поход на врага.

Эх!

Уходили в поход партизаны,

Уходили в поход на врага.

На прощанье сказали герои:

Ожидайте хороших вестей.

И на старой смоленской дороге

Повстречали незваных гостей.

Эх!

И на старой смоленской дороге

Повстречали незваных гостей.

Повстречали — огнём угощали,

Навсегда уложили в лесу.

За великие наши печали,

За горючую нашу слезу.

Эх!

За великие наши печали,

За горючую нашу слезу.

С той поры да по всей по округе

Потеряли злодеи покой:

День и ночь партизанские вьюги

Над разбойной гудят головой.

Эх!

День и ночь партизанские вьюги

Над разбойной гудят головой.»

Появление в комнате лейтенанта Аленко и капрала Дженкинса было стремительным и в то же время — тихим и незаметным. Подойдя к Светлане, оба офицера учтиво молча поклонились ей, вставая рядом с Шепардом. Капитан, взглянув на них, взял новый аккорд и зазвучала новая песня, хорошо знакомая нормандовцам и, как надеялись отрядовцы, понятная для кроганов:

«Здесь птицы не поют деревья не растут

И только мы плечом к плечу врастаем в землю тут

Горит и кружится планета

над нашей Родиною дым

И значит нам нужна одна победа

Одна на всех мы за ценой не постоим

Одна на всех мы за ценой не постоим

Нас ждет огонь смертельный

И все ж бессилен он

Сомненья прочь уходит в ночь отдельный

Десятый наш десантный батальон

Десятый наш десантный батальон

Лишь только бой угас звучит другой приказ

И почтальон сойдет с ума разыскивая нас

Взлетает красная ракета

Бьет пулемет неутомим

И значит нам нужна одна победа

Одна на всех мы за ценой не постоим

Одна на всех мы за ценой не постоим

Нас ждет огонь смертельный

И все ж бессилен он

Сомненья прочь уходит в ночь отдельный

Десятый наш десантный батальон

Десятый наш десантный батальон

От Курска и Орла война нас довела

До самых вражеских ворот такие брат дела

Когда-нибудь мы вспомним это

И не поверится самим

А нынче нам нужна одна победа

Одна на всех мы за ценой не постоим

Одна на всех мы за ценой не постоим

Нас ждет огонь смертельный

И все ж бессилен он

Сомненья прочь уходит в ночь отдельный

Десятый наш десантный батальон

Десятый наш десантный батальон.»

Эта песня была немного о нормандовцах, немного о волговцах и о всех разумных органиках, которые теперь должны были бороться с захватчиками на своих родных планетах в составе небольших подразделений, наносящих врагу урон и постоянно ослабляющих противника. Когда к голосу капитана присоединили свои голоса лейтенант и капрал, Рекс тоже начал подпевать, ощущая, как в душе усиливается уверенность в победе над Жнецами и их пособниками. Светлана и Бакара не подпевали, слушали, как поют мужчины

Без паузы Шепард сменил манеру исполнения. Аккорды стали резкими, бьющими по душе:

«Тёплое место, но улицы ждут

Отпечатков наших ног,

Звёздная пыль на сапогах.

Мягкое кресло, клетчатый плед,

Не нажатый вовремя курок,

Солнечный день в ослепительных снах.

Группа крови на рукаве,

Мой порядковый номер на рукаве,

Пожелай мне удачи в бою,

Пожелай мне

Не остаться в этой траве,

Не остаться в этой траве,

Пожелай мне удачи,

Пожелай мне удачи.»

Кайден и Ричард подхватили припев песни. Бакара и Светлана слушали, их лица закаменели, обострились черты. Как бы там ни было, мужчины в бой всегда уходили первыми, а женщины оставались ждать и надеяться, воспитывать детей и хранить тепло очага.

«И есть чем платить, но я не хочу

Победы любой ценой,

Я никому не хочу ставить ногу на грудь,

Я хотел бы остаться с тобой,

Просто остаться с тобой.

Но высокая в небе звезда

Зовёт меня в путь.

Группа крови на рукаве,

Мой порядковый номер на рукаве,

Пожелай мне удачи в бою,

Пожелай мне

Не остаться в этой траве,

Не остаться в этой траве,

Пожелай мне удачи,

Пожелай мне удачи.»

Взяв последний резкий аккорд, Шепард склонился над гитарой, пальцы уже не так быстро сновали по струнам и мелодия стала другой, спокойной и размеренной. Напряжение ожидания предстоящего боя, тяжёлого боя сменилось картиной восприятия неожиданной тишины, будь то пауза в перестрелке или в артобстреле:

«Как ни странно, в дни войны

Есть минуты тишины,

Когда бой затихает устало

И разрывы почти не слышны.

И стоим мы в дни войны,

Тишиной оглушены.

Так бывает в дни войны —

Нам в окопах снятся сны,

Снятся нам довоенные села,

Где в окошках огни зажжены.

И в землянках в дни воины

Дышат миром наши сны.

Как предвидеть наперед

Трудный путь стрелковых рот,

Кто дойдет до ближней переправы,

Кто до самой победы дойдет?

Как предвидеть наперед,

Что тебя на свете ждет?»

Продолжая тему затишья, Шепард взглянул на лейтенанта и капрала, те кивнули, предоставив капитану возможность самому спеть новую песню в сольном варианте:

«Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,

Пусть солдаты немного поспят.

Пришла и к нам на фронт весна,

Солдатам стало не до сна,

Не потому, что пушки бьют,

А потому, что вновь поют.

Забыв, что здесь идут бои,

Поют шальные соловьи.

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,

Пусть солдаты немного поспят.»

Светлана отошла от Джона, подошла к Бакаре. Кроганка взглянула на землянку, поняла её без слов и женщины, встав рядом, стали слушать песню. Кайден и Ричард поддержали Джона, хором спев припев к песне.

«Но что война для соловья,

У соловья ведь жизнь своя,

Не спит солдат, припомнив дом,

И сад зелёный над прудом.

Где соловьи всю ночь поют,

А в доме том солдата ждут.

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,

Пусть солдаты немного поспят.

А завтра снова будет бой,

Уж так назначено судьбой,

Чтоб нам уйти, недолюбив,

От наших жён, от наших нив.

Но с каждым шагом в том бою

Нам ближе дом в родном краю.

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,

Пусть солдаты немного поспят.

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,

Пусть солдаты немного поспят.»

И снова без паузы Шепард взял новый аккорд. Плавная, негромкая мелодия заполнила пространство комнаты. Поймав согласные кивки Кайдена и Ричарда, капитан запел:

«С берез неслышен, невесом

Слетает желтый лист,

Старинный вальс "Осенний сон"

Играет гармонист.

Вздыхают, жалуясь, басы,

И словно в забытьи

Сидят и слушают бойцы,

Товарищи мои.

Под этот вальс весенним днем

Ходили мы на круг,

Под этот вальс в краю родном

Любили мы подруг,

Под этот вальс ловили мы

Очей любимых свет,

Под этот вальс грустили мы

Когда подруги нет.

И вот он снова прозвучал

В лесу прифронтовом,

И каждый слушал и молчал

О чем-то дорогом,

И каждый думал о своей,

Припомнив ту весну,

И каждый знал — дорога к ней

Ведет через войну.»

Знавшие эту песню Аленко и Дженкинс слаженно поддержали Джона:

«Так что ж, друзья, коль наш черед, —

Да будет сталь крепка!

Пусть наше сердце не замрет,

Не задрожит рука.

Пусть свет и радость прежних встреч

Нам светят в трудный час,

А коль придется в землю лечь,

Так это ж только раз.

Но пусть и смерть в огне, в дыму

Бойца не устрашит,

И что положено кому

Пусть каждый совершит.

Настал черед, пришла пора, —

Идем, друзья, идем!

За все, чем жили мы вчера,

За все, что завтра ждем.»

Финал песни Шепард пел один. Аленко и Дженкинс внимательно слушали, скрывая овладевшие ими чувства и стараясь не проявлять эмоции:

«С берез неслышен, невесом

Слетает желтый лист,

Старинный вальс "Осенний сон"

Играет гармонист.

Вздыхают, жалуясь, басы,

И словно в забытьи

Сидят и слушают бойцы,

Товарищи мои.»

Окончив играть, Шепард отложил гитару, встал. К нему подошёл Рекс, молча протянул руку. Шепард протянул свою, почувствовав крепкое приязненное рукопожатие. Бакара обняла Светлану. Слов не потребовалось. Это был не концерт, это было просто исполнение дорогих и понятных песен в кругу хороших знакомых и друзей.

Через несколько минут Рекс и Бакара ушли. Следом через четверть часа ушли Аленко и Дженкинс. Светлана подошла к Джону, стоявшему у стола и упаковывавшему гитару в чехол, обняла его и, прижавшись, замерла. Своим пением, своей игрой Шепард столько сказал ей лично, что она не испытывала потребности что-то говорить вслух, зная, что он поймёт её и без слов. Так они простояли несколько минут. Осторожно освободившись от обьятий жены, капитан сел за стол, включил инструментрон:

— Светлан, отдохни. Тебе надо поесть и поспать. — Шепард обернулся.

— Опять укладываешь меня в постель, Джо? — мягко спросила Стрельцова.

— Пока ты здесь — пожалуйста, отдыхай побольше. А кроме сна ничего более естественного для отдыха люди пока не придумали. — продолжил капитан тихим голосом. — Так что…

— Хорошо, Джон. — Светлана устроилась на ложе, дала обезьянке возможность сесть рядом и закрыла глаза. — Сплю уже, не беспокойся.

— Спи. Спокойного отдыха. — Шепард повернулся к экрану. Делу время — потехе час. Надо было поработать с поступившей информацией. Служба продолжалась.

Набирая тексты, читая присланные сообщения, Шепард думал о Грюнте. Рекс, вне всяких сомнений, направил его на самую сложную и трудную военную операцию — по-другому просто не могло быть — Грюнт уже успел доказать соплеменникам свою подготовленность и своё совершенство. Теперь он уже не был единственным кроганом, не несущим в себе генофаг. Когда он вернётся, он сможет увидеть множество здоровых и сильных соотечественников, но по-прежнему останется одним из лучших воинов, а такие воины кроганам очень будут нужны ещё очень долго. Шепарду было немного тревожно — Грюнт очень хотел поучаствовать в настоящем деле и отнесётся к порученному ему вождём клана заданию со всей ответственностью и горячностью. Рекс был прав, отказавшись говорить капитану, куда и зачем он послал Грюнта: меньше разумных, владеющих такой информацией — больше вероятность успешного окончания миссии и возвращения Грюнта на Тучанку.

Предстояло подготовиться к возвращению на Цитадель. Нормандовцы, вошедшие в группу высадки, уже получили извещение о необходимости собирать вещи и быть готовыми к посадке в челноки.

На экране инструментрона появился значок текстового сообщения. Отправителем был сын Примарха Палавена. В сообщении лейтенант извещал о том, что за ним и его солдатами прибыли челноки с десантного транспорта. Всех погибших турианцев эвакуируют на Палавен и похоронят со всеми полагающимися воинскими почестями. Лейтенант благодарил Шепарда за содействие и понимание, передавал свои официальные коды связи и выражал надежду на то, что им удастся ещё не раз встретиться и пообщаться.

Прочтя сообщение, Шепард ответил кратким полуофициальным. Сейчас ему не хотелось питать излишние надежды — лейтенант был слишком молод и малоопытен, а между тем война на границах Пространства Иерархии приобретала всё более острый характер.

Несколько часов — и на инструментрон поступил вызов от Андерсона. Светлана проснулась быстро, скользнула в душевую, вышла уже облачённая в скафандр. Шепард помог ей собрать укладки, пожал протянутую лапку обезьянки, подхватил свои укладки и часть укладок жены, направляясь к выходу. Сопроводив Светлану к её командирскому челноку, Шепард передал старшему группы охраны её укладки и, козырнув, отошёл, давая возможность водителю челнока поднять машину в воздух.

Проводив взглядом улетавший на орбиту челнок, капитан направился к своему челноку, возле которого уже находились оба турианца и протеанин с саларианцем. Мордин по обыкновению работал на инструментроне, не желая терять время на ничегонеделание. Было заметно, что пребыванием на Тучанке он удовлетворён — у него появилось немало задумок и теорий, над которыми он будет работать всё время пути к главной станции Млечного Пути.

Чаквас, Мишель и медсёстры улетели немного раньше — Андерсон прислал за ними пассажирский челнок с тремя десантниками для охраны. Ещё раньше врачей улетели синтеты — Оливия и Аликс прилетали на Тучанку на несколько часов, чтобы помочь инженерам и техникам в их работе.

Тучанка осталась позади. Корабли Отряда уходили всё дальше и дальше, взяв курс на Цитадель.