Перелёт к ретранслятору «Омега-4». Подготовка к борьбе с Коллекционерами

В динамиках громкой связи фрегата звучал марш «Прощание Славянки». Шепард и Андерсон находились в пилотской кабине. Фрегат медленно отходил от границ рейда станции «Омега». Остались позади словесные баталии офицеров групп командования Отряда, многочасовые совещания, переговоры, доклады, чтение аналитических записок, бессонные ночи комплектования усиленной группы высадки.

Светлана Стрельцова выполнила своё обещание — большая часть десантников крейсера «Волга» получила временную прописку на фрегате. Полторы сотни человек, профессионалов, имперских астродесантников. С тяжёлым и средним воооружением и боеприпасами, кофрами с оборудованием и инструментами. Фрегат был загружен до предела, но иначе не получалось — все слишком хорошо понимали: от уровня подготовки напрямую зависит не только успех всей операции, но и возможность возвращения из заретрансляторного пространства.

Ещё сто пятьдесят новых членов команды высадки составили турианцы, отобранные неумолимыми и предельно строгими и требовательными Найлусом и Сареном. Десантные военные транспорты прибывали на изолированные причалы станции «Омега», турианцы-кандидаты в команду высадки размещались в обособленном уровне, проходили многоступенчатую проверку на профпригодность и на степень физической и психической устойчивости.

Удалось собрать лучших. Если не самых лучших, то лучших — точно. Офицеры фрегата получили доступ ко всем документам новичков, провели десятки собеседований, присутствовали на отборочных занятиях. Спецназовцы Войск Космических Сил Турианской Иерархии подтвердили высочайший класс профессиональной подготовки и готовность встретиться с малоизвестным врагом, одержав над ним победу.

Едва только фрегат развернулся кормой к рейдовым маякам «Омеги», Шепард прошёл по всему кораблю — от носа до кормы и обратно. Гарднер с двумя вахтенными хлопотал над приготовлением обеда, ещё двое вахтенных сервировали столы. Слышались приглушённые разговоры: «Несколько смен… Ограниченное время на сервировку и уборку посуды и приборов… Строгий график подачи блюд… Боеготовность номер два… Держать выходы постоянно открытыми… Закрепить столы намертво, чтобы в случае тревоги сократить количество разбитых сосудов и тарелок…».

Двое вахтенных устанавливали на стенах и потолке главных коридоров фрегата крепления для подвесных коек. Да, корабль оказался немного перегружен, но там, за ретранслятором будет необходим каждый боеспособный член экипажа и команды, каждый, без малейшего преувеличения. Подвесная койка стала единственным максимумом удобств. На вахтслужбу фрегата ложилась огромная нагрузка, но никто из вахтенных не роптал, понимая, что предстоит десант, что очень нужен, необходим возврат в пространство Млечного Пути. Все уже знали, куда ведёт этот ретранслятор. Красный ретранслятор. Усыпанный запрещающими сигналами как новогодняя ёлка конфетти и блёстками. Ёлка… Праздник. Всё это отодвинулось куда-то на дальний план. А впереди была пасть гигантской катапульты, выводящая в неизвестный район космоса.

Да, после атаки Цитадели «церберовцами» в руки отрядовцев попали многие документы. В том числе и о заретрансляторной станции «Цербера» «Аверн». Многое теперь знали простые члены экипажа и команды фрегата. Ещё больше — офицеры. Ещё больше — командир и старший помощник. Так было всегда. А сейчас это знание во многом становилось залогом победы. Победы над Коллекционерами. Победы, устранявшей эту расу с лица Пространства Млечного Пути.

Впервые на корабле Альянса было столько имперцев — тяжеловооружённых космических пехотинцев Имперского Спецназа Астрофлота России. Им помогали немногочисленные — всего несколько десятков тяжеловооружённых космопехотинцев Альянса, взятых после короткой отборочной процедуры из состава Сил обороны Цитадели. И им собрались помогать турианцы-воины.

Ещё просматривая предварительные списки, Шепард решительно вычеркнул из них фамилию Уильямс, попросив Андерсона поддержать его решение своей визой. Дэвид не отказал и Аленко — Шепард знал это точно — был благодарен старшим офицерам фрегата за это решение — его Эшли осталась на защищённой дополнительными воинскими контингентами Альянса и Империи космостанции «Цитадель». Срок беременности был уже значительным и никто бы не отпустил Уильямс в эту экспедицию. Никто… Но многие хорошо знали, на что способна Эшли, если захочет. Её бы не остановила даже беременность. Только объединённое решение Спектров — решение Андерсона и Шепарда поддержали Найлус и Сарен — заставило командование Контингентом Космопехоты Альянса на Цитадели сделать всё, чтобы сержант Эшли Уильямс так и не покинула главную станцию Пространства Млечного Пути.

Марш «Прощание Славянки» продолжал звучать по громкой связи. Шепард, шагавший по коридорам фрегата, знал, что на его исполнении настояла Светлана. И Титов поддержал своего командира, ушедшую на позицию консультанта и советника, но сохранившую за собой основные права на командование кораблём и экипажем. Можно ли было точно определить бюрократическим шершавым языком ту роль, которую продолжала исполнять Светлана Стрельцова, находившаяся в «положении» и вынужденная остаться у «Омеги» на борту своего крейсера, вынужденная отпустить фрегат в это одиночное плавание, вынужденная согласиться с тем, что в этот страшный до дрожи в коленях ретранслятор отправится её Джон.

Она в многочисленных сеансах связи утрясала вопросы процедуры проводов фрегата и его экипажа и команды в эту опаснейшую экспедицию, скрывала слёзы и волнение, улыбалась, хотя Шепард знал и видел, чувствовал, что улыбка ей даётся только усилием воли.

И исполнение «Марша Прощания Славянки» заставляло старпома думать о том, что на самом деле война уже началась, она, эта война, уже идёт. Марш исполнял сводный оркестр, состоящий из музыкантов крейсера и музыкантов-обитателей станции «Омега». Живое звучание. Только живое звучание. Светлана стояла скалой, не соглашаясь на фонограммы. Любые, даже самые качественные, признаные экспертами многих рас Пространства Цитадели чуть ли не эталонными. Только живое звучание.

Услышав впервые этот марш в исполнении большого симфонического оркестра, в живом звучании, Шепард долго не мог вымолвить и слова. Да, это была одна из визитных карточек Российской Империи. Его, этот марш, знали очень многие земляне. И всегда связывали с Россией.

А Светлана дала послушать Джону этот марш со словами. Не только мелодию. Но и слова. Народные. Написанные неизвестными авторами. Но вставшими в ткань музыки, ткань мелодии марша как влитые. И теперь, спускаясь по лестницам, помня о выключенных легковых лифтах и заблокированных грузовых подъёмниках, Шепард совершенно незаметно соединял продолжавшую звучать мелодию марша с самыми проникновенными старыми стихами, рождёнными ещё в первую мировую войну, сотрясшую земную цивилизацию в далёком двадцатом столетии.

Перед глазами старпома до сих пор стояла фигурка Светланы. В комбинезоне без всяких знаков различия, в плащ-накидке, скрывавшей полноту. В её левой руке белел платок. Она плакала. Плакала, стоя на причале, откуда ушёл последний челнок, ушёл на борт фрегата. Тот челнок, на котором улетел Шепард. Её глаза, её взгляд жгли сознание старпома до сих пор.

Столько было в этом взгляде. Разного. Доступного только ему, её Джону. Правой рукой она придерживала застёжку плащ-накидки. Ту самую, под шеей. И столько было в Светлане беззащитности, слабости… Что Шепарду хотелось рвать Коллекционеров голыми руками. Всех и каждого. До последнего жука. Для него она не была только старшим офицером, только капитаном первого ранга, только командиром разведкрейсера, только пилотом и только разведчиком. Для него она была большим, гораздо большим.

А теперь, когда под её сердцем развивались две новые жизни, она стала для Шепарда всем. И он знал, что никогда не допустит к Светлане то, что несёт с собой любую опасность. И никогда не согласится, чтобы она рисковала собой или детьми. Ещё нерождёнными, но уже живущими детьми. Его и её детьми. Их общими детьми. Детьми, знаменующими своими жизнями рождение настоящей семьи, установление настоящего родства между им и ею.

Шепард остановился в проёме шлюза, соединявшего палубы лестничными маршами. Прислонился лбом к холодному металлу «коробки». О многом следовало подумать. Пока есть ещё время. Время до входа в ретранслятор. О том, что будет там, многое было уже известно. Но знать — это одно, а видеть и чувствовать — это совершенно другое. Фрегат, заполненный до предела воинами и военными грузами, уходил к «Омеге-четвёртой». Уходил в неизвестность.

И продолжавшей стоять на опустевшем причале Светлане Стрельцовой было горько и больно от осознания того, что она осталась здесь, а Джон ушёл туда, в это проклятое «заретрансляторное пространство».

Давно уже скрылись во мраке космоса кормовые огни «Нормандии». Давно уже прошла информация о выходе корабля за пределы контрольных маяков пространства «Омеги». А Светлана продолжала стоять, сжимая промокший от слёз платок, и придерживая слабую застёжку плащ-накидки.

Она не хотела, чтобы многие видели её «в положении», скрывала вполне понятные изменения в фигуре. Но разве такое скроешь? Двойня, мальчик и девочка. Как она и хотела, как очень хотел её Джо. Как она тогда сказала Алле? «Вот с такенным животом»? Именно так. Её волговцы делают всё и даже сверх всё, чтобы она не испытывала малейших неудобств, чтобы облегчить её состояние.

Кто она теперь для них? Командир? Да, безусловно. Старший офицер? Да, конечно. Но теперь она стала для них чем-то большим. Они увидели в ней не только командира и офицера. Они увидели в ней женщину. И Титов мягко но непреклонно освободил её от множества ранее привычных командирских забот. Только для того, чтобы у неё появились и время и возможности для того, чтобы уделить максимум внимания своему главному природному предназначению — продолжать человеческий род. Все волговцы знали, кто настоящий отец будущих сына и дочери их командира, их мамы. И все волговцы были уверены: Светлана выбрала себе достойного спутника жизни. Боевого офицера, эн-семёрку, спецназовца и — цельную, многогранную личность.

Имперцы умели в этом разбираться, глубоко понимать и молчать о многом, храня знание. И сейчас Светлана чувствовала позади себя стоявшего у выходного шлюза Титова. Ему единственному волговцы доверили сопровождение Светланы. Командирский челнок «Волги» уже стоял на соседнем причале. И Стрельцова знала: случись что, Титов доставит её в салон крейсерского разъездного кораблика на руках, не доверяя никому другому свою ношу.

Старпом. Её первый помощник и заместитель, полноправный ныне командир крейсера. Коллега и соратник её Джона. Знающий корабль и экипаж досконально и пользующийся железобетонным и всеобъемлющим авторитетом и непоказной, реальной, истинной любовью всех без исключения волговцев.

Светлана понимала, умом понимала, что фрегат ушёл слишком далеко, чтобы быть заметным на фоне многозвёздья космоса. Но сердце держало её на причале. И Титов ждал, продолжал ждать, по-своему понимая состояние своего командира. То, что он сейчас практически был командиром крейсера, ничего не меняло — Светлана Стрельцова в любой момент была способна и готова вернуться в командирское кресло «Волги». Титов понимал — это возвращение должно быть не экстренным, а нормативным. Сейчас у его командира есть другая миссия. Другая задача. Другое предназначение. Она — женщина. Она — мать. И это сейчас важнее, чем какие-нибудь Коллекционеры или какие-нибудь церберовцы.

Стрельцова медленно повернулась и направилась к шлюзу. Поравнявшись с Титовым, мягким жестом пригласила идти рядом. Титов еле заметно кивнул и пошёл справа. Светлана легко опёрлась о руку своего старшего помощника. Напряжение проводов её не отпускало, но требовалось отпустить тиски воли. Совсем немного отпустить.

Вышедший в салон водитель бросил на Светлану вопросительный взгляд. Обычный молчаливый вопросительный взгляд. Стрельцова умостилась в кресле, набросила на плечи лямки ремней, оберегая живот и груди. И тихо сказала: «На крейсер, Денис.».

Столько усталости в голосе. Столько опустошённости. Водитель кивнул, скрылся в кабине. Челнок мягко оторвался от плит посадочного поля и направился к рейдовой стоянке «Волги». Титов сел рядом. Не напротив — на лавку, а рядом, в другое кресло. Сел так, чтобы она чувствовала его, могла коснуться рукой. Даже привалиться, почувствовать опору, ощутить защищённость. Пусть не такую, заведомо не такую, какую она ощущала рядом с Джоном, с её Джо, но всё равно — мужскую готовность и главное — способность её защитить, поддержать. Успокоить, если потребуется.

Двадцать минут хода до ангара крейсера Стрельцова дремала, давая себе небольшую возможность расслабиться, переключиться. Джон улетел. Она выполнила своё обещание — передала на фрегат почти всех членов крейсерского десантного экипажа, всё необходимое оборудование, всё необходимое оружие, боеприпасы, все нужные приборы. А сейчас она поняла, что передала на фрегат нечто большее — частичку самой себя. Ту самую частичку, которая, быть может, поможет её Джону и его нормандовцам выжить. Выжить и вернуться. Вернуться к её волговцам и к ней. К его, Джона, детям.

Приняв доклады старшего вахтенного офицера и второго помощника, Стрельцова направилась к себе. Её привычно окружили собачата, Зирда ушла на несколько шагов вперёд, а Зорд и Грей отстали на несколько шагов. Кивая шедшим навстречу волговцам, Светлана дошла до двери своей командирской каюты, подождала, пока собачата скользнут внутрь и вошла сама, плотно прикрыв за собой дверь. Как же пусто… Овчарки разошлись по своим коврикам, убедившись, что их хозяйке ничего не угрожает. Светлана обошла холл, включая притушенный свет настенных бра. Не хотелось полной яркости. Не хотелось. Но и полумрака, рассеиваемого только светом индикаторов тоже не хотелось. А вот притушенный, мягкий свет — самое то, что сейчас ей необходимо.

И ещё необходимо покормить овчарок. Они виду не показывают, берегут её от волнений, но она-то знает, что им важно, чтобы хозяйка покормила их из своих рук. Остановившись у шкафчика, достала пакеты, вскрыла. Высыпала в миски, услышала лёгкий цокот когтей — собачата подходили, тыкались влажными носами в ладони. Благодарили. И чинно, спокойно, не спеша, принимались за еду. А потом, вылизав миски, разошлись по своим коврикам.

Прибрав пакеты и вымыв миски, Светлана ощутила, что простые обычные действия её успокаивают, придают уверенность. Острота горечи прощания немного притушилась.

Выйдя из ванной комнаты, Светлана укуталась в халат, взглянула на пульт — крейсер продолжал дрейфовать, на борту было всё в норме. Собачата давно спали. Она тоже может поспать. Хоть в кресле в холле, хоть в спальне в кровати, ещё хранившей тепло и запах тела Джона.

Но сейчас — ещё не вечер, ещё не ночь. Ходовые сутки ещё не окончены. И она не только женщина и мужняя жена, но и командир. А значит — необходимо пройтись по кораблю, вникнуть в детали.

Переодевшись, Светлана выскользнула за дверь командирской каюты. Предстоял длительный обход огромного корабля — Светлана никогда не пропускала ни одного отсека, ни одного поста. Ей крайне необходимо было знать всё и быть в курсе всего. По-иному она не умела. И этот рутинный обход крейсера теперь помогал ей отвлечься от тяжёлых мыслей.

Она боялась. Она очень боялась. И знала, что её боязнь, её страх чувствуют и волговцы и нормандовцы. Чувствуют и понимают. Не препятствуют ей в этом. Верят, что она справится со своим страхом, со своей боязнью. И готовы ей оказать любую мыслимую и даже немыслимую помощь. Везде и во всём.

Сделав первые шаги по пандусам, Светлана ощутила, что немного успокоилась. Платочек отправился из горсти в карман комбинезона. Плащ чуть распахнулся — волговцы как никто знали о её состоянии и сложностях, которые она упрямо, упорно преодолевала, не акцентируя внимание коллег на своём «положении».