Цитадель. Шепард. Беспокойство за жену и детей

Работа. Работа. Работа. Только работа спасала Шепарда от погружения в невесёлые размышления. А поводов для таких размышлений хватало. Точнее — ему лично хватало. Всего два повода. Первый — непроходящее ощущение того, что именно сейчас, в эти вот декады решается судьба дальнейшего хода войны с Жнецами. Обитатели Галактики впервые за месяцы борьбы получали шанс выжить и победить и одновременно — шанс погибнуть и исчезнуть. В обоих случаях следовало идти до конца и быть готовым, как говорили в древности, испить чашу до конца.

Работая в Кризисном Центре, Шепард каждые сутки хорошо знал, осознавал и понимал, какой ценой будет оплачен и первый и второй варианты развитиия событий. Какой ценой… Огромной ценой. Даже сейчас, на «гребне» войны цена каждого из вариантов уже была запредельно огромной — перед потерями, понесёнными обитателями Галактики в этом противостоянии с Жнецами, давным-давно побледнели войны с кроганами и войны с рахни. О всяких там мелких конфликтах внутритурианского уровня и говорить не хотелось — они просто терялись на фоне огромных цифр безвозвратных потерь.

От ощущения необходимости лично внести свой вклад в то, чтобы была одержана победа над Жнецами, хотелось рычать и сжимать до побеления пальцев кулаки. И не одному Шепарду: он, как старпом, видел, как остро реагируют на это непроходящее ощущение нормандовцы. Каждый по-своему, конечно, но ведь реагируют предельно остро.

Андерсон приказал загнать фрегат-крейсер в цитадельский док и подвергнуть усиленной проверке. Несколько суток корабль будет небоеспособен. Не-бое-способен! И это сейчас, когда Жнецы, накопившие огромный опыт в усмирении непокорных рас, предназначенных стать жертвенными агнцами, могут обрушиться на Цитадель, а затем — пройтись огненным катком по всем мирам Галактики, вычищая оттуда всех без исключения разумных, переводя их в состояние пасты и уничтожая все следы их деятельности и пребывания.

Жатва потрясала жестокостью почти всех обитателей Галактики. Вряд ли сейчас сыскался бы хотя бы один разумный, не проникшийся её гибельностью.

Протестовать против постановки корабля в док… Можно было бы. Можно. Сам Андерсон видел, как хочется Шепарду официально выразить несогласие с командирским решением о проведении докования. Что поделать, если некоторые работы на корабле можно провести только в условиях дока. Даже самого слабо оборудованного, но дока. А ведь есть ещё и верфь, на которой, если что, фрегат-крейсер разберут на составные части в кратчайшие сроки, перетряхнут, переберут и снова соберут. Хорошо, что верфь пока «Нормандии» — без необходимости. Но док… сейчас… во время войны… Такой войны!

Да, объективные показатели следящей аппаратуры корабля со всей определённостью указывали — докование необходимо. Иначе… во второй, самой острой и неопределённой, самой сложной части войны «Нормандия» в любой момент может… Может очень серьёзно отказать. Да, героизм и самоотверженность экипажа и команды сведут угрозу отказа до предельно малых величин, в этом нет ни малейшего сомнения, но всё же, всё же, эта угроза сохранится, а Жнецы будут звереть уже не в арифметической, а в геометрической прогрессии, потребуется применить все возможности корабля и тогда…

Думать об этом не хотелось. Очень не хотелось. Но надо было думать. Приучили в Академии думать о таком.

Постановка корабля в док во время войны имеет, конечно, свои особенности. Даже при полной неподвижности корабль сохраняет статус боевой единицы флота. Оружие приводится в полную боеготовность, боезапас не снимается, вахты организуются в боевом режиме, никаких послаблений, следовательно, значительная часть экипажа и команды вахтами обязана будет пребывать на борту. Вахтами. И одновременно активно участвовать в проведении любых работ, даже в режиме действенного непосредственного контроля за цитадельскими техниками и инженерами. Посол Шереметьева уже прислала Андерсону списки и характеристики персонала, прошедшего сито российских спецслужб и получившего допуск к работе с особым кораблём, которым теперь являлась «Нормандия».

Постоянно перемещаясь между фрегат-крейсером, доком и станцией, редко когда имея возможность ненадолго задержаться в жилых апартаментах Штаб-Квартиры, Шепард чувствовал, что если он хоть немного снизит эту нагрузку… его захлестнёт волна трудных и тяжёлых размышлений, из плена которых придётся доставать себя в кратчайшие сроки, быть может, а скорее всего — совершенно точно — варварскими методами. Ибо он — старпом и с этой должности его ничто не может снять. Да, за ним — команда и экипаж профессионалов, но он — командир и руководитель, он не имеет права давать слабину, хотя очень хочет ненадолго, совсем ненадолго расслабиться.

А когда отступало беспокойство за ход работ на корабле, Шепард погружался в беспокойство о Светлане, грызшее его двадцать четыре часа в сутки и не отпускавшее даже во сне. Алла категорически запретила Светлане сходить с крейсера на станцию. Опасалась, волновалась и имела, вероятно, для этого все основания. И — как врач, и — как подруга. Потому она заблокировала Светлану на крейсере и запретила Титову перегружать её.

Ещё немного — и она потребует от Светланы переселиться в медотсек на сохранение. Из того, что Шепарду удалось узнать и понять, выходило, что Светлана в любой момент могла родить. Она, загнавшая себя в суровые рамки и сделавшая всё, что только было возможно, для сокращения сроков беременности, сейчас балансировала на своей собственной опасной грани.

Алла не говорила Шепарду ничего определённого, но он видел и чувствовал: дела у Светланы плохи. Во многих смыслах. В такие моменты он остро ненавидел самого себя. За невозможность помочь, за неспособность помочь. Да, он пытался, но… как бы он ни хотел, здесь он был бессилен и это его напрягало. Здесь была сфера, в которой он мало что мог и умел.

И всё же он обязан был попытаться. Он не чувствовал себя способным отступить. Попытаться вновь, хотя он опасался навредить Светлане своей очередной попыткой.

В апартаментах ему было очень одиноко и потому он сразу же, едва зайдя, заставлял себя отправиться в Оперативные залы — там страх, боль и беспокойство уходили на второй план, уступая место боевой и деловой сосредоточенности на постоянно изменяющейся обстановке.

Сюда, в эти залы Штаб-Квартиры стекалась самая полная, самая точная и, безусловно, оперативная информация о происходящем в исследованной разумными органиками части галактики. На фоне почти непрерывных боёв с флотами Жнецов и их приспешников меркли личные переживания отдельного разумного органика.

Старпом сам видел, как нормандовцы и часть волговцев стараются надолго не покидать периметр этих Залов — здесь царила совершенно особая атмосфера сопричастности к происходящему сейчас, сию секунду в галактическом пространстве. Кому как не Шепарду было известно, что почти каждый волговец и нормандовец часто думает о своих родных, близких, знакомых, которые сейчас воюют далеко от Цитадели, рискуют, напрягают все свои душевные и физические силы. «На всех и судьба одна» — думал капитан, чувствуя, как на несколько секунд его коллега обратился мыслями за пределы «служебного пространства».

Цитадель воевала. Сплачивая, соединяя, цементируя бесчисленные подразделения Сопротивления и Флоты Рас Пространства Галактики, преодолевая своими приказами, советами, рекомендациями тысячи километров космического пространства, направляя удары, прикрывая уходы конвоев и транспортных эскортов из районов, в которых активизировались Жнецы и их приспешников. Поддерживала надежду на победу голосами своих дикторов и сигналами Экстранет-передатчиков, способных накрыть излучением гигантские пространства.

Голосу Цитадели вторили своими мощными, сильными, уверенными и волевыми голосами станция «Омега» и несколько других крупных станций Галактики, до сих пор сохранивших боеспособность и оставшихся неприступными для Жнецов. Слушая их, Шепард с особой остротой ощущал, что в очередной раз обитатели Галактики смогут поддержать в себе ощущение единства, ощущение силы и критически важной и необходимой уверенности в том, что враг, даже такой сильный, изворотливый и могучий будет разбит, а победа достанется разумным органикам и их новым партнёрам — синтетам, раз за разом опрокидывавшим любые надежды и расчёты Жнецов на раскол в едином фронте обороны Галактики.

Да, многие ретрансляторы гасли и отключались, у некоторых останавливались кольца — Жнецы пытались разорвать связи между расами даже столь варварскими, но такими обычными для противостояния таких масштабов способами. И тогда вперёд выходили конвои, командиры и капитаны которых были готовы сделать всё, что только возможно, но доставить грузы и пассажиров по назначению. И доставляли, уходя раз за разом из-под обстрелов, от преследования, от почти неминуемой гибели. Простые разумные, нередко — не носившие военной формы и военных знаков различия, делали то, что оказывалось недоступным военным транспортным подразделениям. В составе конвоев всё чаще появлялись корабли, способные преодолеть огромные расстояния без использования ретрансляторов. Несмотря на гибель многих колоний, разрушение десятков космических станций, продолжали работать научно-исследовательские подразделения множества рас, опытные производства воплощали в металле и пластике достижения проектантов и учёных. А затем наступала очередь промышленных предприятий, которые, работая круглосуточно в режиме мобилизации, насыщали флоты Сопротивления техникой, машинами, кораблями, оружием, боеприпасами, сводящими в очередной раз на нет все потуги Жнецов одержать пусть и локальную, но очередную победу.

Война с Жнецами продолжала оставаться всеобщей, в полном смысле Галактической, в которой Отечеством стал весь огромный Млечный Путь. Единым для всех разумных — органиков и синтетов — Отечеством. И слова преамбул Основных Законов турианцев, азари, саларианцев и людей о том, что защита Отечества является священным долгом каждого разумного раз за разом приобретали всё больший вес и всё более глубокий смысл, переходя из сферы абстрактных общих требований в сферу реальной необходимости, становясь императивом высшего порядка.

В такие моменты для почти каждого разумного существа становилось возможным обьять разумом и чувствами ранее неподвластные масштабы. Цитадель воевала и работала: не было никаких особых различий между фронтом и тылом — везде делалось всё возможное, чтобы одержать победу и выжить.

На этом фоне терялись деяния тех, кто пытался вредить, саботировать, отступать, предавать. И о них, становившихся изгоями, отверженными, говорили мало, но — не забывали. По законам военного времени расправа с ними была очень короткой.

Тем ценнее, важнее, осязаемее становились подвиги, преодоление, стремление превозмочь усталость, разбитость, опустошённость. Тем ценнее, важнее, ёмче становилось простое общение разумных существ, осознающих, что завтра их может ждать бой, а возможно — и гибель. Может ждать ранение или травма, может ждать плен. Хотя о плене говорили не иначе как о гибели. И потому делали всё возможное, чтобы избежать этой участи, означавшей обезличивание. Тем ценнее становились нормативные взаимоотношения, когда слова заменялись молчанием или делами.

— Джон. Зайдите ко мне. — Карин встретила Шепарда, вернувшегося в Штаб-Квартиру у ограды комплекса. Она знала, что Шепард надолго не задержится в пределах жилой зоны городка — непременно направится в Залы Кризисного Управления, где проведёт очередные напряжённые несколько часов. — Зайдите.

В её голосе прозвучало не просто требование — почти приказ и Шепард, едва покинувший салон двухместного разъездного флайера, замершего у самого КПП периметра и не отрывавший взгляда от экранчика инструментрона, подчинился.

Чаквас привела Шепарда к себе в апартаменты. Капитан, на несколько секунд оторвавшись от чтения очередного сообщения на экране инструментрона, огляделся и в очередной раз убедился, что врач фрегат-крейсера по-прежнему верна себе: любое даже временное обиталище она неизменно превращает в подобие медицинского кабинета, где в любой момент может провести даже сложную хирургическую операцию.

Указав капитану на кресло, Чаквас опустилась в стоявшее напротив. Несколько минут они молчали. Постепенно Шепард начал «отключаться» от забот, связанных с прохождением докового ремонта и дооснащения фрегат-крейсера и понимать, что вокруг — не док, а штаб-квартира и конкретно — аппартаменты главного врача фрегата. А значит — дело серьёзно.

— Готов, Карин. — тихо произнёс старпом, выключая инструментрон и поднимая на врача короткий быстрый взгляд.

— Вижу, что готовы, Джон. — тихо ответила Чаквас, подавая Шепарду стопку ридеров. — Ознакомьтесь. Потом — поговорим. Время для этого разговора настало.

Чуть меньше часа ушло у Шепарда на внимательное прочтение содержимого ридеров. Несколько минут он молчал, опустив глаза и отложив в сторону последний ридер. Чаквас не проявляла нетерпения, беспокойства и не торопила его.

— Светлана… рискует. — сказал он, не поднимая взгляда.

— Не скрою, Джон. Рискует. — подтвердила Чаквас. — Потому я сделаю всё, чтобы она была в безопасности. Алла уже готова перевести её на режим сохранения.

— Сколько…

— Мы вынуждены сделать так, чтобы она выносила детей полный срок, Джон. Знаю, Светлана недовольна таким нашим решением, но здесь медслужбы фрегата и крейсера имеют приоритет даже над командирскими желаниями и решениями.

Шепард кивнул.

— Поэтому скажу сразу, Джон. В такой момент… Светлана крайне негативно может отнестись…

— К конкуренции… — произнёс капитан.

— Да. — подтвердила Чаквас. — Именно к конкуренции. Она сейчас … очень уязвима и нестабильна. Любое сомнение в высоте и полноте вашей связи — и она может… приказать себе… — Чаквас встала, явно будучи не в силах озвучить то, что должна была сказать вслух. — Даже я не могу предсказать, что она может себе тогда приказать, Джон. Тут накладывается слишком многое… Алла утверждает, что идя к командирскому крейсерскому креслу, Светлана загнала свою женскую суть слишком далеко и слишком глубоко. Да, она сейчас вынуждена всё острее и полнее возвращать себе… понимание этой сути, но…

— А… этот режим… он поможет? — спросил Шепард, слыша как дрожит его голос, не набиравший привычной силы и громкости.

— Если бы дело касалось любой другой женщины, но не Светланы, я бы ответила — безусловно поможет, но Света — это слишком сложный и особый человек. Постараемся сделать всё, что можно, Джон.

— Докование закончится через несколько дней, Карин. — сказал Шепард. Врач кивнула — как глава медслужбы фрегата, она имела доступ к такой информации и потому ей не требовались пояснения и уточнения. — У нас предстоит вылет на участие в операции по предотвращению захвата Жнецами планеты с крупным и мощным Центром Связи, а затем сразу же Отряд примет участие в операции по предотвращению захвата Жнецами планеты с крупными топливными реакторами. В обоих случаях…

— В обоих случаях Светлана примет в работе экипажа крейсера минимальное участие, Джон. — сказала Чаквас. — Алла сделает для этого всё и я не имею оснований сомневаться в её возможностях и способностях. Так что сколько бы не продолжались эти вылеты… Светлана будет под защитой и в безопасности.

— Хотел бы верить, Карин. — тихо сказал Шепард. — Очень хотел бы верить. По плану дальше у нас ещё разбирательство с ханарами, а также помощь в эвакуации элкоров с их родной планеты. Несколько недель. И всё это время… — он запнулся, чувствуя, что не в силах озвучить дальнейшее. — И меня очень беспокоит обстановка на Цитадели, Карин. Дело… пахнет предательством. Очень крупным предательством. Я не знаю, кто, где, когда и как, но убеждён — оно, это предательство, очень может негативно отразиться на жизни Станции. А у нас ещё и вылет на розыск и эвакуацию библиотеки в Аше. И что-то мне подсказывает, Карин, что мы будем очень сильно завязаны в самом ближайшем будущем на азари.

— Вот именно, Джон. — сказала Чаквас, снова садясь в кресло. — Боюсь, что именно этот факт и является одним из самых напрягающих для Светланы. Да, она знает, что вас любят Бенезия и Лиара. Знает, чувствует это и понимает. Если бы не беременность, я уверена — сложностей бы не возникло никаких или они были бы, скажем так, легко преодолимы и достаточно… безопасны, что ли. Но беременность способна менять настройки личности в самом причудливом сочетании. Пусть временно, не спорю, но менять весьма непредсказуемым образом. Да, впоследствии, после родов они в большинстве своём вернутся к прежней схеме, но до родов ещё очень далеко. Несколько декад, скорее всего — минимум полтора-два месяца. И уже сейчас Светлана крайне негативно настроена по отношению к любым признакам… конкуренции. И, насколько мне известно, такая настройка у неё сохранится надолго.

— Мне…

— Безусловно, Джон. Вы должны будете навестить Светлану на крейсере. И не один раз. Это будет важно, ценно и нужно. — подтвердила Чаквас. — Постарайтесь только не заострять внимание Светланы на проблеме ваших взаимоотношений с Бенезией и Лиарой. Я уверена, сама Светлана постоянно думает об этих ваших взаимоотношениях. Вряд ли тут она сейчас способна себе приказать, отстроиться от таких вот раздумий. Потому не заостряйте…

— Не буду.

— И ещё, Джон… Не надо думать о том, о чём вы начинаете задумываться в последнее время. Со Светланой ничего плохого не произойдёт. Равно как и с детьми. — Чаквас помолчала. — Не надо, Джон. Если Светлана убедится в том, что вы тоже хоть немного думаете о ситуации в таком ключе… будет только хуже, поверьте. Никто не говорит, что вы должны играть роль весельчака и балагура, но не надо пускать сейчас в душу апокалиптику, Джон. Не надо.

— Вы правы, Карин… Я часто думаю, что могу… потерять и Светлану и детей… — тихо сказал Шепард. — Знаю, что так думать… нельзя, но не могу не думать об этом. Я… постараюсь в присутствии Светы не думать об этом.

— Верю, что так и будет, Джон. — ответила Чаквас. — Алла тоже хотела бы с вами встретиться и переговорить. Она будет в Штаб-Квартире завтра во второй половине дня.

— Я освобожусь пораньше. Понимаю, что она не хочет принимать меня на крейсере.

— Лучше будет, если вы прибудете на крейсер не к Алле, Джон, а к Светлане и детям. Не надо пытаться совместить эти две встречи. — Чаквас встала, обозначая окончание разговора. — Идите ужинать и отдыхать, Джон. Вам нужно отоспаться.

— Постараюсь, Карин. — Шепард прощально кивнул и медленно вышел из аппартаментов медика, направляясь к своим аппартаментам. Поужинав пайком, он через несколько минут уже крепко спал, приказав себе обойтись на этот раз без сновидений.

Если Карин нашла его сама, то к Алле, как врачу крейсера, Шепард ощущал необходимость придти самому, не дожидаясь приглашения и не вынуждая Селезневу искать его на фрегате или в Залах Кризисного Управления. К его искреннему сожалению раньше, чем через двое суток у него не было даже десяти минут свободного времени — работа в Зале Кризисного Управления потребовала почти круглосуточного его присутствия и он не смог вырваться из круговорота событий. Где-то на задах сознания он ощущал, что Селезнева готова его принять, ждёт, но понимает, что он не избегает разговора с ней по собственному желанию.

На третьи сутки Шепард постарался освободиться, как и обещал, пораньше и сразу же направился в Медцентр куда прибыла и врач крейсера. Медцентр как обычно, принимал особо сложных раненых и травмированных, поэтому пришлось подождать, пока Алла освободится и вернётся в свой кабинет.

— Хорошо, что пришли, Джон. — Алла жестом остановила Шепарда, уже открывшего рот для извинений. — Не надо. Я понимаю, что работа. Сама, как видите, иногда зашиваюсь. — она переступила порог комнатушки, включила потолочный светильник, прошла к столу, включила настольную лампу, приготовила чай. — Присаживайтесь. Почаёвничаем. Успокаивает и позволяет сравнительно легко переключиться. — она пододвинула к Шепарду, умостившемуся на табурете, чашку и блюдце с печеньем, присела в кресло, обхватила чашку тонкими чуткими пальцами, прихлебнула напиток, прижмурилась, радуясь теплу и аромату. — Сегодня, к счастью, были только травмированные. Раненых не было. — сказала она, с трудом отвлекаясь от только что оконченной работы. — Ночь будет рабочая, но сейчас она такая для большинства цитадельцев.

Разговор получился долгим. Алла достаточно подробно рассказала Джону многое о состоянии здоровья Светланы и о том, какие действия она уже предприняла, чтобы оградить Стрельцову от большинства опасностей и проблем. Шепард слушал молча, редко вставлял реплики и был мрачен.

— Джон, я понимаю, сейчас Светлана не потерпит малейшей конкуренции с кем бы то ни было. — сказала Селезнева. — Но это… это временная настройка, я в этом уверена и даже убеждена. В дальнейшем Светлана… оттает и всё будет по-прежнему. Она верит вам, верит в вас и не собирается требовать от вас… жертв.

— Она же перегружает себя, Алла… Перегружает по-страшному. — тихо сказал капитан.

Селезнева молча кивнула, воздержавшись от попыток возразить или согласиться словесно. Шепард понял. Опустив голову, он сжал сплетённые пальцы рук.

— Не скрою, Джон. Эта… настройка может быть тяжело воспринята Лиарой и Бенезией. Да, я тоже в курсе ближайших планов наших полётов. — врач крейсера коротко кивнула, встала, жестом остановив попытавшегося встать Спектра. — Знаю, слова здесь лишние. Прошу только об одном тебя — поверь, что я не дам своей подруге и твоей жене даже приблизиться к опасности. Поверь мне, как человеку, кто понимает Стрелу где-то глубже и лучше, чем ты… Она родит, Джон и поверит снова в твою способность любить сразу многих… Но сейчас ей в это поверить… крайне сложно. Я знаю, она пытается, но… есть то, что выше её немаленьких возможностей и способностей, Джон. Не скрою, эти дети для неё… очень важны, хоть они и потребовали от неё огромных усилий…

— Она же рискует…

— Да, рискует. Но я верю, Джон, я верю и хочу верить ещё больше, острее и глубже в то, что родив сына и дочь, она ещё не раз станет матерью… Это же… это же Стрела, Джон… Только постарайся не заострять…

— Постараюсь. Обещаю, Алла. — Шепард встал и на этот раз Селезнева не стала удерживать его. — Только…

— Я сделаю всё, чтобы она… доносила детей до максимального срока, Джон. — тихо сказала Алла. — И не допущу её к опасности… Знаю, она уже почти готова к тому, чтобы уйти в медотсек… И знаю, что даже там она не прекратит работать, насколько это вообще возможно в таких условиях. — Селезнева опёрлась о столешницу, склонила голову. — На меня иногда находят приступы секундной слабости. — она помолчала, достала с полки ридер. — Здесь вся информация о состоянии Светланы. Прости…

Шепард взял ридер, уложил его в планшетку, кивнул и тихо вышел из комнаты. Он понимал, что Алла скрывает даже от него свою ставшую хронической усталость, хотя ежедневно оперирует, а консультирует иногда по шестнадцать часов в сутки, не отказывая никому из разумных в помощи. И очень боится за судьбу и за жизнь Светланы и её детей.

Придя к себе в апартаменты, Шепард не лёг спать до тех пор, пока не прочёл все файлы из ридера. Отложив прибор, он встал с кровати, подошёл к окну, забранному бронезаслонкой, коснулся лбом стекла, ощутил его прохладу и закрыл глаза.

Алла дала ему всю информацию о здоровье Светланы. Всю… Не скрыла на этот раз ничего из того, что действительно было важным сейчас, сегодня и в недалёком будущем. Сделала то, что могла и не делать, как врач и подруга Стрелы. Заронила в душу Шепарда веру в то, что Светлана выдержит… Ту веру, какую могла заронить только она, прекрасно знавшая Стрельцову задолго до того момента, как она встретилась с Шепардом и не раз убедившаяся, что отношения Светланы и Джона — всерьёз и надолго.

Несколько минут он стоял неподвижно, обдумывая прочитанное. С трудом, явно неохотно отлепился от окна, повернулся, шагнул к кровати. Завтра надо будет обязательно придти на крейсер к Светлане. Тянуть нельзя. В любой момент Отряд может быть сорван по боевой тревоге в любой из районов Галактики и тогда… возможности поговорить и повидаться не будет…

Видимо, Андерсон что-то такое почувствовал, потому что вместо волговского челнока на перроне спецдока Шепарда ждал командирский челнок «Нормандии», пилотируемый Грэгом.

В этот раз Шепард только молча кивнул водителю, обойдясь без обычных словесных приветствий. Поднявшись в салон, капитан сел в кресло, пристегнулся и включил инструментрон. Грэг понял состояние старпома правильно — пройдя в кабину, он поднял челнок плавно и быстро, положил машину на курс и постарался, чтобы путь к крейсеру занял как можно меньше времени.

— Здравия желаю, капитан. — вахтенный в чине лейтенанта козырнул выходившему на трап Шепарду. — Командир ждёт вас в своей каюте.

— Спасибо, лейтенант. Я сам. — Шепард жестом отказался от сопровождения и вахтенный, козырнув, отстал.

Вот и знакомая дверь. Полуприкрытая, как всегда. Светлана не желала отгораживаться от экипажа даже сейчас…

— Заходи, Джо. — раздался негромкий голос и у Шепарда защипало в глазах. Он едва заметно мотнул головой, переступил порог и сразу увидел её, сидевшую за рабочим столом холла. Зирда лежала у её ног, Зорд и Грей лежали на своих ковриках по обе стороны стола. — Рада тебя видеть. — Светлана, опираясь о подлокотники встала, чуть поморщившись. Шепард заметил, как задрожали от напряжения её руки. — Вот, видишь… Разваливаюсь на запчасти. Алла грозится запереть меня в медотсеке и теперь я склонна позволить ей это. Несколько минут работаю с документами, а потом такая слабость подступает… что хоть плачь. — она приобняла подошедшего к ней капитана, заглянула в его глаза. — Дурнею на глазах… Самой стыдно и неприятно, а уж как…

— Света, не говори глупостей. — тихо сказал Шепард, целуя жену в губы и пресекая её попытки закончить фразу. — Ты сейчас прекрасна настолько, насколько никогда раньше! — он сказал это, коснувшись лбом лба Светланы и заглянув мягким нежным взглядом в её глаза. — И будешь ещё прекраснее, когда родишь!

— Ты в это веришь, Джон? В то, что я… сумею?!

— Верю, Светлан. — Шепард обнял подругу нежно и крепко. — Верю. — он поцеловал её в лоб, дал возможность жене приникнуть к своей груди, спрятать лицо в складках куртки комбинезона. — Всё у тебя получится так, как надо, всё у тебя будет хорошо.

Светлана не отвечала, только сильнее прижималась к нему, обнимала, но, к счастью, не висла. Несколько минут она молчала, затем разомкнула обьятия и, отступив на шаг, сказала:

— Джон… Не бросай меня… Пожалуйста…

Шепард шагнул вперёд, обнял Светлану, прижал к себе. Как она опасалась, что увидев её такую… подурневшую, раздавшуюся, он развернётся и уйдёт… Уйдёт, чтобы заниматься работой, заниматься бесконечными делами. Быть снова вдали от неё…

Они сидели на диване в холле и Светлана, успокаиваясь, склонила голову на плечо Шепарда, прикрыв глаза и свыкаясь с мыслью, что Джон не оставит её ни сейчас, ни в будущем. Она очень боялась потерять его, сама не понимала, почему поверила, что он может уйти от неё сейчас… Вбила себе в голову, что он, привыкший видеть её в лучах офицерской и командирской славы и всегдашней деловой захлопотанности, не сможет принять её такую… поставившую на первый план детей, а не работу и службу.

Говорили они долго, вполголоса, тихо. Овчарки, успокоившись, спали, даже Зирда вернулась на свой коврик, только изредка открывала глаза и окидывала умным, всё понимающим взглядом хозяйку и её главного друга.

Шепард приготовил Светлане её любимый чай, подал ей большую кружку и почувствовал, как пальцы её рук ложатся сверху его рук, увидел, как они подрагивают, удерживая кружку у губ, как мелкой едва слышной дробью постукивают зубы о керамику чашки. Минута, вторая, третья и Светлана успокоилась, исчезло дрожание в руках и чашка больше не ходила ходуном. Поцеловав подругу, Шепард отставил чашку на столик и присел рядом со Светланой, приобняв её. Слов на этот раз не потребовалось — только взгляды и ощущения. Молчание не было тягостным, оно было необходимым.

Совсем немного они поговорили о будущих делах, о предстоящих боевых вылетах кораблей Отряда. Шепард убедился, что несмотря на понятную ослабленность, Светлана по-прежнему полностью в курсе самых мелких ньюансов ситуации. Она предполагала, что и в центре связи и в районе топливных реакторов Отряд ждут боестолкновения. Известно было ей и о сложностях на Цитадели, с которыми отрядовцам тоже предстояло в недалёком будущем постараться справиться.

— Боюсь я, Джон, что… одна из советниц… уже по ту сторону фронта. — сказала Светлана, на несколько секунд уперев взгляд в табло каютной информации. — Она ещё пока выполняет задачи более-менее нормативно, но…

— Уже проверяем… — тихо ответил Шепард. — Информация передана всем… структурам. — добавил он.

— Только вот предательство… уже совершилось. И мы поймаем только хвост…

— Постараемся не только поймать, но и удержать ситуацию в рамках, Светлан. — ответил капитан. — Не надо. Пока ещё не настало время рубить сплеча…

— Как бы поздно не было, Джон…

— Светлана… прошу… не накручивай себя. Ты не одна, мы — Отряд, я всегда буду рядом с тобой и детьми. У тебя — прекрасный первый помощник, он справится с ситуацией наилучшим образом. Ты ему, конечно, поможешь, но он и сам немало может…

— Очень хочу верить, Джон, что так оно и будет, но… Рано мы выдрались в космос. Медлим, всё меряем земными и солнечносистемными мерками… И тут, как оплеуха — такая война… с загалактическим врагом. Который раз за разом проявляет среди нас… слабаков… — Светлана не поднимала взгляд, прекрасно чувствуя и ощущая мужа и друга в одной ей понятной целостности. — Побудешь со мной сегодня?

— Да, Светлан. Сколько надо — столько и буду.

— Спасибо, Джон. — она посмотрела на него снизу вверх. — Знаешь, иногда так накатит… Боюсь глупостей наделать. И всё чаще склоняюсь к мысли, что Алла не так уж и не права в своём желании запереть меня в медотсеке. Ужасно неприятно чувствовать себя такой слабой, уязвимой, а главное — нервной и видящей за каждым пустяком гигантскую серьёзную проблему…

Несколько часов они провели вдвоём в полутёмной спальне. Шепард чувствовал, насколько неохотно, сложно, трудно оставляет подругу нервное напряжение и страх. Алла была права, когда написала, что такое состояние не оставит Светлану ещё очень долго. Наверное, просто очередная волна накатила на Стрелу и теперь отступает, чтобы вернуться в любой момент. А потом… потом опять отступить. И так — много раз… Выматывая, лишая покоя и стабильности…

Утром следующего дня Шепард улетел на Станцию. И, хотя Светлана не пошла провожать его в ангар, он чётко и ясно ощущал — она немного восстановилась и успокоилась. А в её положении это — крайне важно и необходимо. Ночью она обнимала Шепарда так, что капитан чётко понимал — она очень опасается, что он уйдёт, оставит её… Слова — словами, а вот дела… Действия людей бывают настолько неожиданными и труднопредсказуемыми. Конечно, пока Светлана не родит, перепады настроения и проблемы с психонастройкой сохранятся. А до родов, как сумела убедить Шепарда Алла, ещё далеко — как минимум, несколько декад.