Светлана и Джон. Несколько дней вместе и рядом

— Командир, зона безопасности выходного ретранслятора пройдена. — доложил Титов по спикеру, когда Светлана очнулась от дремоты. — Челнок готов к старту. «Нормандия» подтвердила готовность к приёму.

— Поняла, спасибо. — Стрельцова с усилием, опираясь на подлокотники кресла, встала. Собачата облизали ей руки. Они знали, чувствовали, что минимум несколько дней её на крейсере не будет. Привыкли к разлукам. Когда длительным, когда — не очень.

Она подхватила укладки с вещами и оружием, поправила лямки наспинной укладки. Прошлась по каюте, отмечая детали в своей памяти. Снова впереди изменения. Снова. Сколько их ещё будет…

Бросив взгляд на холл командирской каюты, Светлана позволила собачатам окружить себя «колечком» и пошла к ангару челноков, привычно отвечая на приветствия волговцев.

В ангаре её уже ждал Титов. Отдал полагающийся доклад, сообщил о последних изменениях и уточнениях в обстановке на корабле и в районе пребывания. Всё было более-менее штатно. Помог подняться на борт челнока, передал её заботам водителя. Подождал, пока проём перекроет крышка и челнок на платформе придвинется к зеву шлюза. Отдал уставное воинское приветствие. Знал, что Светлана внимательно будет смотреть на крейсер с борта челнока. Такая у неё была привычка.

Присев на скамью, в очередной раз нарушив рекомендации Аллы — проигнорировав полумягкие кресла, Светлана действительно смотрела на крейсер. На свою «Волгу». Корабль, который она знала ещё в проекте, ещё на стапеле, ещё в доке. Знала досконально. Это был её корабль. Она сроднилась с ним.

«Волга» уменьшалась в размерах, на экране уже появилась «Нормандия». Фрегат-крейсер ложился в дрейф. Ждал. Светился гирляндой приглушённых огней открытый зев ангар-шлюза. Там, на борту корабля — прототипа её ждал Джон. А она везёт ему такое известие… Дорого бы она дала, чтобы этого избежать. Вот этой необходимости сообщать дорогому и любимому человеку о себе такое. И вроде бы по всем мыслимым канонам она сама в этом не виновата. Так захотела природа. За всё приходится платить в этой жизни.

И почему ей всё сильнее кажется, что Джон не догадывается, а знает, точно знает о причине её появления на борту фрегат-крейсера. Знает точно. Алла?! Вполне могла сообщить Чаквас, ну а та… сообщить Андерсону. Карин и Дэвид любят друг друга и если бы Чаквас утаила такое… Дэвид бы не понял её. Очень не понял. И потому Карин, получив от Аллы такую вот информацию, вполне могла счесть необходимым поставить в известность Дэвида. Знала ведь и понимала — Андерсон тоже заботится о своих коллегах, которых никогда не называет и тем более не считает некими «подчинёнными». Да, формально они — его подчинённые. Субординация, всё такое. А фактически… Фактически они для него — коллеги и друзья.

И Карин даже больше чем коллега и друг для Андерсона. Для Дэвида она — подруга. Близкая подруга. Уж это Светлана знает точно. Какому-то умнику показалось оптимальным отделить командира или капитана от экипажа и от команды, вот и покатилась по хронологии дурная традиция, дурная установка. Ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак. Очень оптимально и очень эффективно. На словах. А не на деле.

Сколько же всего изменилось с момента вступления человечества в пределы Большого Космоса. Даже встреча с воинственными турианцами и та поспособствовала многим изменениям. Теперь люди знали — многие традиции и многие обычаи должны утратить свою непреложность. Конечно, можно ждать от командира и от капитана, что он погибнет вместе со своим кораблём, сделав всё для того, чтобы члены экипажа остались живы. Спаслись. Так или иначе спаслись. Но возводить такое требование к командиру или капитану в абсолют… Для этого нужно иметь железобетонные основания, коих, на поверку, часто просто не оказывалось.

О чём она думает?! О чём она думает, догадываясь, что Джон уже в ангаре, что он ждёт прибытия челнока, смотрит на экран, где Джеф Моро уже показывает приближающийся челнок во всей его машинной красе?! Совершенно не о том она сейчас думает! Не о том думает, о чём надо думать. Удумала анализировать статус командира и капитана, его права и обязанности. Она что, забивает одни думы другими?! Непорядок. Явный непорядок.

Впрочем, какой может быть в душе и разуме порядок после такого известия. Бьющего по её женской сути, известия. Она ведь не родилась с погонами на плечах. Ей тоже хочется быть для кого-то просто женщиной, просто любимой, просто женой. А не офицером и командиром корабля. И сейчас она должна предстать перед Джоном именно как женщина и как жена. Любимая. Всё остальное — вторично.

Водитель видел её на экранах своего пульта. Считывал весьма точно её настроение и состояние. Потому не стал привычно информировать о подходе на расстояние контрольной зоны вокруг фрегат-крейсера. Сейчас такая информация была излишней.

Светлана с усилием встала, схватившись за поручень. Нет, на ногах она ещё пока держится уверенно, хотя живот… уже большой. Третий и четвёртый месяцы. Почти половина срока. А у неё — двойня. Так что сейчас уже сложновато сохранять прежнюю чёткость и точность даже элементарных движений. Но надо. Надо сделать всё, чтобы и мальчик и девочка родились здоровыми. Нормальными. Придётся потерпеть тиранию Аллы. Придётся потерпеть увеличивающиеся количественно и качественно ограничения. Если действительно она сможет родить только двоих детей, то они, её дочка и сын, должны стать лучшими, самыми сильными. Наверное, каждая беременная женщина так себя безмолвно убеждает в такие вот минуты в похожей или аналогичной ситуации. Наверное.

Челнок плавно вдвинулся в захваты и те повлекли кораблик к платформе. Да, Джон здесь. Он уже ждёт её. С цветами ждёт. Где же он достал такие цветы, её любимые цветы?! Да, на «Нормандии» теперь есть оранжерея. Может, и попросил более знающих коллег вырастить.

Открылась дверь и у неё плавно и быстро забрали из рук укладки с оружием и вещами, расстегнули лямки наспинной укладки, сняли планшетки с пояса. Коллеги Джона сработали на пять баллов. Она и не заметила, как они появились на платформе.

Сама же Светлана оказалась на руках у Джона и была усыпана цветами. Прямо на платформе усыпана. И ощутила на своих губах губы Джона. Поцелуй Джона не дал ей сказать ни слова. Так, целуясь, они преодолели путь до каюты старшего помощника.

Джон не дал ей сказать ничего даже тогда, когда дверь старпомовской каюты закрылась за ними обоими на защёлку. Он просто молча, не прерывая поцелуя, положил её на кровать и через несколько минут они уже обнимались и целовались. Времени на то, чтобы о чём-то подумать ином практически не было. Не оставалось.

Отвечая на поцелуи и объятия Джона, Светлана ощутила, как расслабляется, как погружается в океан если не блаженства, то спокойствия. Как же ей не хватало этого всего! Несколько часов они целовались и обнимались. Не видя и не слыша и не чувствуя ничего вокруг себя.

Светлана была благодарна Джону. Он ничего ей не сказав, сказал ей всё. Так сказал, что у неё не возникло ни сомнений, ни возражений, ни вопросов. Сказал не словами, а делом. Он не скрывал от неё ничего, не юлил, не выдавал желаемое за действительное. Она знала, что и он и она равны перед будущим. Каким бы это будущее ни было.

Она уснула. На несколько часов уснула в объятиях Джона. Уснула крепко, без сновидений, без кошмаров, без снов-сценариев, вызванных самокопанием и самоанализом. Просто уснула. И когда проснулась, ощутила себя в объятиях Джона. Тёплых, мягких и крепких. Бережных объятиях самого родного и самого дорогого человека. Своего мужа и отца её детей. Столь мощным было влияние Джона, пребывавшего теперь рядом с ней, что Светлана почти забыла о тревогах, о боли, о горечи. Она просто отдалась музыке момента. Важной для неё. Успокаивающей её. Дарующей надежду на лучшее.

Джон не позволил ей встать с постели. Он сам принёс столик с уже разложенными по тарелкам порциями. Самый полный обед. Самый полный. Обед, необходимый не только её, но и детям. Двоим детям. Не одному ребёнку — двум. Джон это всегда учитывал, всегда понимал и всегда знал, что именно ей, его Светлане нужно.

Он не позволил ей взять ложку или вилку. Покормил сам, с ложечки. Как мама в далёком детстве кормила её. И Светлана улыбнулась. Улыбнулась несмело, одними губами. Глаза не зажглись. Увы. Что-то всё же осталось тяжёлое у неё на душе. По-иному и быть не могло. Но Джон… Он был так рад увидеть её несмелую едва заметную улыбку! Что Светлана не выдержала и улыбнулась немного шире. А потом, спустя несколько секунд — ещё шире. А потом — ещё и ещё шире. Подчиняясь волне радости, волне одобрения, волне ободрения, исходящим от Джона и накрывающим её, Светлану, с головы до самых пяток. Так хотелось верить, что будет это ощущение вечным. Так хотелось в это верить. И Светлана чувствовала — Джон, её Джон готов сделать для этого всё. Всё, что будет в его силах и, если потребуется, то и намного больше.

Нет, до смеха дело не дошло. А вот улыбка получилась. Получилась полной, широкой, искренней, естественной. Джон добился таки своего — Светлана ощутила себя защищённой. Что бы там ни было через восемь месяцев или через восемь лет, она, Светлана Стрельцова, не одинока. У неё есть Джон. И у неё обязательно будут двое детей. Даже двое детей для женщины — это уже семья. Даже один ребёнок. А будут ли ещё дети — время покажет. Сейчас не надо изводить себя подозрениями и ожиданиями, ведь рядом, совсем рядом — Джон. Он побудил её улыбнуться. Широко улыбнуться, хотя всего несколько десятков минут назад Светлана сомневалась, сможет ли она вообще улыбнуться даже губами в самое ближайшее время. Ей казалось, что она разучилась улыбаться, настолько обезоружило её известие. Известие, вырванное из уст Аллы, одной из лучших её подруг.

Сейчас она словно училась быть счастливой. Училась заново. У неё двое детей под сердцем. Уже двое детей и она родит их на свет в установленный природой срок. Родит безопасно. Так, как полагается. И Джон обязательно примет их на свои руки. Сильные и нежные. И её дочка и её сын ощутят и силу и нежность отцовских рук. Сразу ощутят. И вырастут на этих руках сильными и умными людьми. Станут мужчиной и женщиной. Новым поколением землян. Очередным поколением.

Она выкормит их, своих детей и Джон будет рядом. Он будет их воспитывать, будет им читать сказки, будет играть с ними, будет разговаривать с ними часами о том, о чём им, его детям, будет интересно. Будет гулять с ними по крейсеру и фрегату. Сначала — на руках, потом — в коляске, а потом, потом — ножками они пойдут рядом с ним, своим отцом. Будут видеть его работу, его жизнь, его коллег и друзей. Будут знать многое о времени, в которое им пришлось появиться на свет. Будут воспитываться не словами Джона, а его делами, его примером. И им не придётся оправдывать его — Джон в оправданиях не нуждается. Они обязательно будут гордиться своим отцом. По собственному выбору гордиться. Потому что Джон заслуживает того, чтобы его дети им гордились.

Корабли ушли с «площадки». Она это почувствовала. Не могла не почувствовать — привычка, воспитанная подготовкой и обучением. Впереди было скопление Нимб. Несколько часов перехода и Отряд продолжит прочёсывание звёздных систем. Частым гребнем будет прочёсывать.

Это есть и будет. А она, Светлана, сидит в кровати Джона, точнее — полусидит, ведь Джон не даёт ей напрягаться ни на минуту, ни на секунду. Она сидит и смотрит на большом, огромном каютном экране прекрасный фильм. Добрый фильм. Яркий и красивый фильм. В котором нет войны, нет стрельбы, нет крови и нет боли и слёз. Этот фильм Джон выкопал в Архивах Кино Земли. И теперь показывал ей.

Они смотрели этот фильм вместе. Джон был рядом с ней, сидел на кровати и держал её руку, правую руку в своей руке. Несколько часов прошли для Светланы как сон. Она расслабилась. Почувствовала себя защищённой. Успокоилась ещё больше. Как же трудно и сложно было успокаиваться после такой встряски. Только Джон смог бы её успокоить. Только он. И он сделал это. Сделал даже лучше, чем она была в силах вообразить. И не требовал, не просил ничего взамен. Она знала — он горд тем, что он стал отцом. Уже стал, ведь дети его, дочка и сын, уже живут. Растут и развиваются. Не существуют — живут. Это больше чем существование. И Светлана тоже живёт рядом с Джоном. Не как офицер Империи, не как воин — как женщина, как жена, как супруга. Как мать его детей.

Он по-прежнему верен одной ей. Только ей и никому другому. Только ей одной. Да, есть Лиара. Да, есть Мирала, да, есть Шиала, да, есть Тали, да, есть Бенезия, восьмисотлетняя матриарх, против которой Светлана — несмышлёная маленькая девочка. И все они любят Джона. Не только как мужчину. Прежде всего — как личность. И при всей их любви к нему, он отдаёт предпочтение и приоритет ей, Светлане.

Как же она посмела подумать, что он её бросит? Как она посмела подумать, что он уйдёт от неё, от своих детей? Как она посмела подумать, что он о ней или о детях забудет? Как она вообще посмела даже попытаться сформулировать такие прегрешения, вроде бы могущие быть совершёнными Джоном?

Да, она боялась. Как любая женщина, носящая под сердцем детей, боялась остаться одна. Без поддержки, без помощи. Боялась. Кто же будет спорить, что она, Светлана Стрельцова, Скала и недотрога, боялась. Боялась, потому что знала — никто из людей не идеален. Ни она, ни Джон — не святые. У каждого из них двоих недостатков — полно. Вагон и маленькая тележка. Но это — их недостатки. Они придают разнообразие и силу их личностям. Их сущностям. Главному в них обоих и в каждом из них отдельно.

Да, она боялась. И, наверное, эта боязнь никуда не делась. Она обязательно проявится, едва только возникнут схожие условия. Она уже сейчас слаба и в значительной степени беспомощна, несмотря на всю её разведывательную и военную подготовку.

Конечно, при необходимости, она сможет обойтись и собственными силами, но Джон… Он за несколько прошедших часов не дал ей и секунды, чтобы она смогла уверовать в то, что она будет когда-нибудь одинока. В этот год беременности, в этот год перед рождением её первенцев.

Джон приготовил ей обильный ужин, снова не дал встать с кровати и принять хотя бы посильное, совсем не руководящее и не определяющее всё и вся участие в приготовлении еды. Снова притащил столик к кровати и накормил с ложечки. Ну, почти с ложечки, всё же она не больна и не немощна.

И при этом Джон избегал говорить о делах фрегата и крейсера. Может быть это и к лучшему — Светлана знала, что Титов справится сам, а Андерсон вполне может обойтись своими силами несколько дней. Профессионалы в излишней опеке и контроле не нуждаются. А в команде и экипаже фрегат-крейсера непрофессионалов не было уже давно. Даже те, кого набирали в состав Отряда на фрегат на стапеле, в короткие сроки стали профессионалами и сроднились с нормандовцами. С гордостью называя себя отрядовцами и нормандовцами и с не меньшей гордостью нося на формёнках знак «Нормандии». Выше всех других знаков и наград. Специальный статус позволял это делать, всё же на борту было четыре Спектра Совета Цитадели. Целых четыре Спектра. Очень редкое явление. Очень редкий факт.

После ужина Джон лёг рядом со Светланой и обнял её. Она приникла к нему. Они долго целовались и обнимались. Несколько часов. И сами не заметили, как уснули. Проспав до восьми часов утра следующих ходовых суток.

Светлана снова спала без сновидений. Без кошмаров. Без снов-сценариев. Просто спала, ощущая, как её дети получают энергию, подкреплённую энергией их отца. Который теперь был совсем рядом с ними. Для них обоих — дочери и сына это было крайне важно для их будущей жизни. Для того, чтобы они родились крепкими и здоровыми. Чтобы они стали одними из лучших. Джон заслуживал, чтобы у него были лучшие дети. Самые лучшие. Потому что он был способен сделать их лучшими. Не словами — делами.

Утром Джон снова приготовил ей завтрак. Объёмный такой завтрак. И она не стала выговаривать ему. Понимала, что он не поверит. Не поверит в то, что она способна растолстеть. Не поверит — и всё тут. Никогда не поверит. И эта готовность и способность не поверить действовала на Светлану как бальзам. Настоящий, не поддельный какой-нибудь, бальзам. Она видела, что её беременность, её временная нескладность не воспринимаются Джоном как что-то оскорбительное, недостойное, грязное, неподобающее. Наоборот, она ощущала, как Джон боготворит её. Не словами — делами.

Они снова провели в постели несколько утренних часов. И Джон ограничился только кратким ознакомлением со сводным отчётом по ситуации. Толстеньким таким отчётиком страниц на пятьдесят.

Три ИИ на борту. Три Искусственных Интеллекта высших, самых последних классов и марок на борту одного корабля. Три ИИ не в обличьи банальной деки-стойки, а в обличьи полноценных, самых лучших киборгов. И это тогда, когда командиры и капитаны множества кораблей и к виртуальным интеллектам, заключённым в деки-стойки, относятся с известным непреодолимым предубеждением и подозрением. А тут три искусственных интеллекта на собственных мобильных платформах. Которые, конечно, очень облегчают жизнь экипажу фрегата и жизнь отрядовцев в целом. Для них подготовить такой отчёт — как для малыша-землянина слепить из песочка пасочку. Легко и просто. Можно даже в фоновом режиме, между делом.

Заглянув в этот отчёт, Светлана увидела — синтеты подготовили этот отчёт, учтя ситуацию. Не грузили старпома Шепарда излишними деталями, но и не скрывали от него проблем и вопросов. Не делали хорошую мину при плохой ситуации. Но и не нагнетали апокалиптику по пустячным поводам. И синтеты поняли, что рядом с Шепардом — его подруга и жена, мать его детей. Потому изложили отчёт в новой, мягкой форме. Конечно же, Оливия причесала отчёт. Это она умеет и может сделать лучше, чем Марк или Легион.

Наблюдая искоса за тем, как Джон быстрыми нажатиями виртуальных клавиш отвечает на отдельные вопросы, содержавшиеся в отчёте, Светлана невольно залюбовалась мужем и другом. Джон работает всегда и везде, не любит бездействовать, знает, что проблемы и вопросы и недостатки на самом деле никуда не деваются. Работает очень часто на опережение, в профилактическом режиме.

Вот и сейчас он задумался, глядя на строки отчёта и на то, что только что напечатал на клавиатуре. Что-то стёр, что-то выправил. Пальцы замелькали снова, абзацы множились. Исчерпывающие инструкции. Персональные инструкции и рекомендации.

По-иному Джон не может. Он знает, что его самого готовили к сложнейшим боям в Академии эн-семь, но ведь воевать-то и действовать придётся не только ему. И другим разумным тоже нужно дать шанс выжить и победить, дать шанс поразить врага неожиданным ходом, неожиданным решением, приносящим победу или значительный перевес в противостоянии. Можно и нужно даже без военных действий просто обратить внимание на возможность необычного, нестандартного решения вопроса, проблемы, ситуации.

Можно и нужно. И потому Джон не отделывается формальными отписками в стиле «подай — принеси — забери — угомонись». А пишет подробно, учитывая прежде всего личность адресата и его возможности и способности.

Закончив, он складывает экран инструментрона, гасит клавиатуру и оборачивается к ней. Тёплая волна взгляда окатывает Светлану и погружает в кокон защиты.

— Свет… Прости… Надо было… Не хочу, чтобы были сложности… и потери. — сказал он, когда Светлана наконец обрела спустя несколько минут способность ясно мыслить и ощущать окружающее пространство. — Я готов компенсировать…

— Покажи мне, как, Джо. — тихо ответила тогда Светлана.

И Джон показал. Несколько часов на вершине блаженства. Несколько часов неги. Несколько часов острого высшего счастья. Предназначенных только для неё, Светланы Стрельцовой. И для её детей. Для его детей. Которые были тоже счастливы, ведь если счастлива мама, дети не могут быть несчастны. В большинстве случаев не могут.

Обед был такой же обильный, даже более обильный, чем завтрак. И Светлана не противилась, не сопротивлялась. Понимала, что Джон знает о беспощадности природы к женщинам. Знает гораздо больше и гораздо глубже и острее. Потому, наверное, так привлекает к себе других женщин. Ту же Карин, например.

Знала Светлана, ох знала, что Джон мог и был готов полюбить Карин Чаквас. Но отступил, едва понял, что она любит Андерсона. Понял, что третий в данном случае — лишний. И отступил. Потому что уважал и любил и Андерсона и Чаквас. Где-то даже боготворил их, своих старших наставников и учителей. Джон был готов учиться у достойных учить. Готов не на словах, а на деле. И учился напряжённо. Не отлынивал. Старался дойти до сути. Везде, где только можно было, а также там, где нельзя. Не умел по-иному.

Потом после обеда они час поспали. Вместе и рядом. А затем посмотрели два фильма. Часто останавливая запись и обсуждая. Светлана видела, как Джон умеет переживать, сопереживать героям и персонажам лент. Видела и ощущала, что только рядом с ней он настолько открыт. Во всех других случаях он способен быть не меньшей Скалой, чем она сама. Какая там Скала… Целый Утёс.

Светлана видела, как он реагирует на мельчайшие изменения сюжета, как смеётся, как грустит. И раз за разом влюблялась всё больше. Всё глубже и всё искреннее. Понимая, осознавая, ощущая, что ей удался шанс из миллиарда. Из десятка миллиардов. Найти и полюбить такого человека. Которого не надо было идеализировать — он изначально не был идеальным. Которого не надо было превозносить и возвеличивать — в этом он точно не нуждался. И Светлана всё острее понимала, насколько повезло не только ей самой, но и её детям. Быть детьми такого отца — это счастье и честь. Побольше и повыше многих.

Джон совершенно реален, но в то же время он… идеален. Он настолько идеален для неё, Светланы, что она совершенно справедливо не ищет среди других мужчин некие «запасные варианты», «запасные аэродромы». Она знала, что и Джон не ищет ей, Светлане, замену или временное замещение. У него нет любовниц. У него есть любимые женщины, но любовниц — нет. И среди любимых женщин у неё, Светланы, абсолютный и практически неоспоримый приоритет. Так что здесь ей не о чем беспокоиться. Рядом с таким человеком, рядом с таким мужчиной, рядом с таким офицером просто не может появиться и сколько-нибудь долго удержаться недостойная его женщина. К какой бы расе она не принадлежала.

Да, Светлана знала, как оценивают азари большинство её сестёр по полу. Большинство женщин-землянок. Весьма негативно оценивают человеческие женщины этих «рыбообразных». А вот Джон повернул оценку другим боком — и Светлана не видит ничего предосудительного в том, что его, Джона Шепарда, любит спасённая им от безличности, от пребывания в хаскоподобном состоянии восьмисотлетняя матриарх азари. А потом, за несколько часов, проведённых рядом с Джоном, Шепарда полюбила совершенно свободно и ненасильственно дочь Бенезии.

Никто не говорил Лиаре о том, что она должна полюбить Джона. Никто не настаивал на этом. Она сама шла к этой любви, к этому осознанию долгое время. И любит Джона, невзирая на расстояния, на то, что у Шепарда есть служба и работа, есть жена и есть дети. Любит. Потому что… любит. В том числе и потому, что Джон вернул её маме. Прервал пятидесятилетней длительности размолвку. И сделал так, что у Лиары теперь — полная семья. И мама, и папа рядом. Уже долгое время рядом.

Светлана знала, что Бенезия извинилась перед Джоном за то, какой приём она оказала его жене на Тессии. Извинилась искренне, открыто и полно. И за это, да и не только за это Светлана уважала и даже любила Бенезию. Позволившую Джону называть себя Беной. Знающую, что Шепард не будет посягать на неё, как на женщину. Ведавшую, что он, старпом фрегат-крейсера, видит в ней, азари Бенезии, прежде всего личность. И, конечно, отдаёт нормативно-должное её не только личностной, но и телесной красоте. Это так важно для любой здравомыслящей женщины, ощущать мужское восхищение. Особенно, если оно направлено не только на тело, но и на личность.

Джон, владевший загалактическими возможностями и способностями, никогда не проявлял их в полную силу, подпитывая ими только обычные, человеческие возможности. Ну и способности, конечно. Поэтому нет ничего удивительного в том, что ему оказался способен и готов поверить протеанин. Полностью поверить. Стать для Шепарда не только партнёром, сокомандником, коллегой, но и другом.

Благодаря Явику и его поддержке Шепард смог оказать сверхдейственную помощь Шиале, Мирале, Арии. Три азари. Три азари, каждая из которых была способна, разверни она свои возможности в полной мере, подчинить себе почти любого мужика-землянина. Особенность расы. Предсказанная не учёными, здесь умники-разумники оказались в конце списка, а литераторами, писателями и поэтами. Почти любого мужика. Кроме, вполне вероятно, таких, как Шепард. Именно подчинить себе, а не только влюбить в себя.

Появление азари-телепатов в какой-то очень значительной степени было закономерно. Если уж женщины-землянки обращали всегда и везде, ну почти всегда и почти везде внимание на детали, часто упуская из виду целостную картину, то азари, начав с объятий разумов вполне приблизились к порогу освоения психического пространства личности, психологического пространства. Те самые чудовища «ай-ди» могли быть порождены неправильным, непрофессиональным отношением к мощи и особенностям этих двух личностных пространств. А Мирала… сразу решила, что психика и внутренний мир её спасителей для неё, телепата-псионика — неприкосновенны. Равно как и их тела. Она поняла, что в её трансформации, в её, Миралы-Моринт, возвращении к нормальной жизни из морока серийной убийцы, настоящего демона ночного ветра, огромную роль сыграли запредельные для большинства обитателей Млечного Пути возможности и способности Шепарда.

Джон смог дать понять Мирале, что она свободна в своём выборе. Что она должна избрать себе другого в спутники жизни. Другого, не его, Джона Шепарда. И, как оказалось, был прав. Мирала влюбилась в Архангела. В которого влюбилась и турианка Найрин. Сколько же под воздействием Джона всего произошло важного и ценного в жизни множества разумных обитателей Галактики за считанные декады.

Шиала. Уникальная, зеленокожая азари. Министр обороны колонии, находящейся под опекой Корпуса Спектров. Наёмница, последовательница Бенезии, ставшая военным лидером. Единственной азари в насквозь человеческой колонии. Светлана понимала, как остро она, Шиала, любила Джона. Даже сейчас любила. Для её любви не были важны расстояния, занятость, настроение. Она просто любила Джона, зная, что он, вполне возможно, любит её. Немного, но любит. Любит не словами, а делами. Любит, готовый помочь всем, чем сможет и даже чем-то большим. Оставшаяся, несмотря на всю свою любовь к Шепарду, свободной в личном плане. Знающей, что Джон не будет претендовать на свою для неё, Шиалы, исключительность.

Ария. Восьмисотлетняя матриарх, руководитель станции «Омега». Спасённая от гибели, от смерти коллективными усилиями отрядовцев, но прежде всего — Явиком и Шепардом. Может быть она и не любила Шепарда, как мужчину. Но как личность, как человека — любила очень остро и определённо. Потому что и здесь Шепард повёл себя в высшей степени достойно — он не стал навязывать себя Азари, не стал претендовать на какую-то особую роль в среде её Советников. Ария сама сформировала свой ближний и дальний и средний круги Советников. Сама. Лично. По своему собственному желанию и разумению. И была одарена Явиком способностью снова стать не один раз матерью, прожить ещё более пятисот лет рядом со своими взрослеющими детьми, обрести личное счастье, выбрав себе в спутники жизни любого разумного. Но — не Шепарда.

То, что Шепард не станет столь близок Арии, Светлана ощущала и знала совершенно точно, понимая также, что благодаря влиянию Шепарда на Арию, сама станция и её население обретали другой настрой, другое состояние души. Станция «Омега» менялась. И дело не только в Концертах. Дело во всей другой кропотливой, малозаметной, но очень важной работе отрядовцев. А значит — и Шепарда. Ария уважала Джона. Очень уважала. И Джон очень уважал, реально уважал Арию. Для них обоих этого уважения оказалось… вполне достаточно.

Джон умел влиять на других разумных. Положительно влиять. Глубоко влиять. То, как он повлиял на кварианку Тали, на многих других кварианцев, обитавших на Цитадели, на кварианцев Флота, можно было изучать в академических масштабах, настолько это было ценно, интересно и поучительно. Сейчас Тали практически — самый молодой Адмирал Кварианского Мигрирующего Флота. Неофициально — адмирал, официально — лидер Молодёжи Кварианского Народа. Светлана знала, ощущала и понимала, что Тали влюбилась в Шепарда. Влюбилась, поскольку в такую личность не влюбиться невозможно в большинстве случаев. А Джон… Джон не стал делать из этой влюблённости проблему. Он просто переориентировал Тали на то, что она должна выбрать себе в спутники жизни не его, землянина, а своего соплеменника, кварианца. Должна стать ему, кварианцу, женой и супругой, матерью его многочисленных детей. И никак иначе. И Тали поняла. Правильно поняла Джона. И успокоилась. Обрела силы и возможности стать полезной своему народу, своей расе, своим соплеменникам. Повзрослеть быстро и глубоко, доставив радость и удовлетворение отцу. Побудив его, Раэля Зору, законно гордиться своей дочерью.

Светлана понимала, что в Джона и в будущем будут неминуемо влюбляться другие женщины. Многих других рас. Потому что не смогут не влюбиться. Женщина всегда выбирает лучшего мужчину из всех возможных и доступных. А Шепард. Он не только казался, он был лучшим. И при этом умел хранить потрясающую верность единственной избраннице. Которой уже стала она, Светлана Стрельцова.

Наступил вечер и Светлана со всей остротой поняла, что уже вторые сутки она форменным образом бездельничает. Нет, это было приятно и полезно, но…

Джон вернулся от Андерсона. Подошёл к рабочему столу. Отложил в сторону, на подставку, принесённую стопку ридеров, посмотрел на Светлану, расслабленно возлежавшую на кровати.

— Джон… Прости… Я должна сказать… Алла… — выдавила из себя непослушным языком Светлана.

— Свет. Не надо ничего говорить. Я действительно всё знаю. Алла передала Карин, Карин передала Андерсону, вдвоём они передали мне. Я всё знаю, Светлан. Догадываюсь также, что ты хочешь завтра утром улететь обратно на крейсер. — тихо и чётко сказал Шепард. — Я понимаю, что надо закрепить ситуацию хотя бы словами, потому скажу так. Для меня важно, Свет, что ты — моя жена, моя супруга, моя подруга и мать моих двоих детей. Будут ли у нас ещё дети или не будут — давай не будем говорить об этом чрезмерно определённо. Будущее покажет. Оно неоднозначно. И всегда оставляет возможности для изменения. У нас с тобой уже есть двое детей. Есть, Светлан. И для нас обоих, убеждён, это самое основное. Самое важное и самое ценное на сегодняшний день и на ближайшее будущее. У нас с тобой, Светлан, уже есть дети. Которые уже живут, уже растут, уже развиваются. А потом… Потом время покажет. И… Я готов полюбить приёмных детей, если их примешь ты. Для меня они будут не менее родными, чем наши первенцы, Светлан. Так что…

— Джон… подойди пожалуйста. — Светлана села в кровати, протянула навстречу идущему Джону руки. — Обними меня!

Слов не потребовалось. Светлана обнимала и зацеловывала склонившегося над ней Джона, заставила его мягко, но требовательно сесть рядом и продолжала целовать. Благодарила. Благодарила за понимание, за верность, за любовь, за чуткость. За всё, что он дарил день за днём только ей, Светлане Стрельцовой. Делая её жизнь светлее и радостнее, ярче и полнее. Делая её жизнь лучше и легче.

Потом была их ночь. Очередная волшебная ночь.

Утром Светлана с сожалением поднялась с кровати Джона, облачилась и попыталась подхватить укладки. Не успела. Джон смог опередить её. И пришлось идти в ангар налегке, с одной планшеткой в руке. Прибыл челнок с «Волги». Тот же водитель. Он передал ей короткий письменный рапорт Титова. Крейсер ждал своего командира, свою хозяйку. У трапа челнока Светлана и Джон обнялись, не стесняясь присутствия нормандовцев. Пусть видят, что она в полной норме и форме. Пусть видят, что в этом — заслуга их старпома. Пусть видят и чувствуют.

Прибыв на «Волгу», Светлана приняла уже развёрнутый устный рапорт первого помощника, дав понять ему, что вернулась работать, а не переживать и волноваться. Вернулась обновлённая и успокоенная. Титов это почувствовал. Затем это же ощутили и другие волговцы. Командир вернулась работать. И у неё всё будет нормально. Всё будет хорошо.