Шепарды-Стрельцовы. Пятый и шестой месяцы на Цитадели

Сегодня рано утром Шепард получил письмо от Лиары. Большое письмо. Даже, можно сказать, огромное. Получил на инструментрон, с пометкой «личное». Ему было хорошо известно, что такие письма проверяются синтетами Отряда, вся переписка, весь информационный обмен сканируется синтетами Отряда — требование безопасности. Он доверял всем синтетам Отряда, знал, что они точно, совершенно точно не будут распространяться о содержимом личной переписки.

Сложное чувство владело Шепардом, когда он прервался в своей ежедневной утренней работе с документами, чтобы прочесть письмо от Лиары. Он понимал, что сейчас, в рабочие часы, он не сможет прочесть это письмо достаточно внимательно, но, едва увидел знак письма на экране «рабочего стола», он сразу почувствовал, что не сможет позволить себе отложить прочтение письма до вечера. Что-то такое пыхнуло на его сознание, едва он увидел знак письма и прочёл информацию об отправителе.

Он уже давно приучил себя относиться к Лиаре как к дальней, временами — даже очень дальней знакомой. Статус подруги, может быть даже очень близкой подруги — нет, она не утратила его, просто он был заморожен, заблокирован, отложен куда-то очень далеко. Почему-то для Шепарда это показалось более нормативным, более необходимым. Может быть, на него так повлияли воспоминания об объяснении, том самом объяснении, состоявшемся на борту «Нормандии».

Сложное получилось объяснение. Очень сложное. И для него и для Лиары. Да, он проводил её к челноку, он стоял и смотрел, как челнок, закрыв салонные двери, медленно двигается к шлюзу. Стоял и смотрел. Видел, что Лиара не появилась в окне, видимо, она села, пристегнулась и не захотела даже выглянуть из окна. Её право. Он её не осуждал, вполне допускал, что ей во много раз тяжелее. Прошедший по корпусу челнока «нож» защитного поля казалось, буквально счистил с сознания Шепарда всё, что хоть как-то могло снова сблизить его и Лиару. Он уже тогда почувствовал, что она готова реализовать тот самый вариант — выйти замуж и родить детей от другого землянина, от другого человека, от другого мужчины. И он, желая быть честным перед самим собой, не мог сказать, что ему просто вот так всё это просто, очень просто принять, признать, смириться.

Временами он даже считал, что виновен в этой ситуации больше, чем Лиара. В конце концов он — мужчина и обязан решать вопросы и проблемы, обязан защищать женщину. Просто потому что он — мужчина, а она — женщина. Да, азари, да, формально — бесполое или, что точнее — двоеполое существо, разумное существо. Он не хотел с того самого момента, как челнок покинул пределы ангара фрегат-крейсера, даже думать о Лиаре. Да, мысли о ней всё равно прорывались, но как-то смазанно, неостро, чаще — где-то на задах сознания. Да, он слишком плотно стал заниматься работой, службой и на бортах кораблей Отряда и на Цитадели. Ему это было необходимо для поддержания равновесия, ведь как бы там что ни было, у него были дети и у него — две жены. Им в первую очередь он был нужен, потому что они были рядом. А Лиара… Она осталась на Тессии. Так захотела, так пожелала она.

Сейчас, да и много раньше Шепард как-то не задумывался о том, как бы сложились его взаимоотношения с младшей Т'Сони, если бы она, став Советником, не Воюющим, а обычным расовым Советником, прибыла на Цитадель и осталась жить на ней и не только жить, но и работать. Как бы он встречался с ней, а ведь встречаться пришлось бы, такая у него работа, такая у него служба. Встречаться пришлось бы, конечно, в служебном варианте, строго ограничиваясь работой. Это тяжело, это очень тяжело — держать себя в рамках, держать себя в узде. Шепард далеко не всегда считал, что в подобных ситуациях он сможет удержать себя в этих рамках. Потому, может быть, был где-то в глубине души даже рад, что Лиара отказалась прибыть на Цитадель. Тогда, вполне возможно, этот год на Цитадели превратился бы в кошмар и для него и для Лиары и для Светланы, и для Аликс, и для Маши с Сашей. Пострадала бы служба, пострадала бы работа.

Нет, конечно же, он бы постарался сделать всё, чтобы удержаться в рамках, мало кто знал бы, насколько ему это тяжело делать, но… Всё же уйти на статус дальнего знакомого легче, когда между тобой и той, кого ты любишь — километры космического пространства. Да ещё и Жнецы со своими приспешниками резко удлинняют путь от Цитадели к Тессии. Война.

Он с трудом «отпустил» Лиару. И сам знал, насколько ему тяжело это было сделать. Догадывался, что и Светлана знает о его трудностях. Знает, куда же без этого, ведь она единственная может его полностью прочесть. Единственная. А он чуть не стал троежёнцем. Чуть не стал. Аликс — это дело другое. Совсем другое. И дело даже не в том, что его объединение с киборгессой было необходимо в том числе и для того, чтобы утвердить права синтетов наравне с правами органиков даже в такой очень важной сфере, как семейные взаимоотношения между столь различными и столь же едиными расами, каковыми, по сути и были расы синтетов и расы органиков. Расы разумных синтетов и расы разумных органиков. Да, Аликс его любит. В этом он не сомневается. Но он также не сомневается в том, что только на том основании, что Аликс — синтет, а не органик, Светлана так легко согласилась принять её в члены семьи Шепардов-Стрельцовых и согласилась, чтобы она стала законной женой её Джона. Она совершенно не стремится сделать Джона общедоступным для любой другой женщины и тем более — для азари, заточенной на многоплановые отношения с большинством ныне известных рас Галактики самой эволюцией и частично — влиянием изменений, внесённых протеанами.

Может быть, Светлана понимала, что именно потому, что Аликс — не органик, а синтет, её появление в ближнем семейном кругу не является угрозой для взаимоотношений её — женщины-землянки и его — мужчины-землянина. А вот там, где появляется азари, там могут возникнуть и, чаще всего, возникают сложности. Слишком специфическая раса. Шепард догадывался и о том, что Светлана гораздо легче согласилась бы принять в ближний семейный круг Бенезию, старшую Т'Сони. Об Этите речь не шла — Мятежный Матриарх была полностью сконцентрирована на общественной работе и на том, чтобы быть хорошим мужем для Бенезии. Так что оставалась Бенезия.

Если бы тогда, на «Нормандии» или немного позднее Бенезия согласилась… Он и сам бы был не против. Может быть, как доказывают многодневные, пусть, конечно, и не ежедневные размышления, он был бы даже очень «за». Его объединение с Бенезией тогда многое бы изменило. Но — главное было сделать не так, чтобы ему, Джону Шепарду, было приятно, а сделать так, чтобы у Лиары была полная семья — и мама и папа. Хватит уже, пятьдесят лет ближайшие родственники не общались между собой. Для человека этот срок — огромен. Треть жизни. Может быть, именно потому, что он, человек, воспринимает эту огромность срока иначе, чем среднестатистическая азари, ему и показалось необходимым сделать всё, чтобы сохранить семью Т'Сони. Сохранить единство этой семьи, не входя в эту семью в качестве второго мужа. Если бы это «вхождение» произошло до встречи со Светланой — очень многое, если не всё, могло бы сложиться совершенно по-иному.

Да, он отступил на позицию «дальнего знакомого». Отступил задолго до того, как у Лиары получилось стать женой, супругой другого человека, другого землянина. Наверное, опять сработало предвидение. То самое предвидение, которое стало частью его новых возможностей и способностей. Отступил и посчитал, что это отступление замотивировано достаточно. В достаточной степени замотивировано. Ан нет, отношения — это всегда дело минимум двоих разумных. Да, он сконцентрировался на том, чтобы защитить, обеспечить Светлану и детей, Аликс и детей, отрядовцев. Он сконцентрировался на этом и посчитал, что ему этого вполне будет достаточно.

Да, ему это будет достаточно, но Лиара… Да, она стала законной женой другого землянина, матерью его ребёнка. Она уже сейчас думает о рождении ещё двух детей от этого мужчины. Вполне нормальные планы, обычные планы, несмотря на войну и на загруженность Лиары тремя-четырьмя направлениями работы. А тут у неё ещё и муж и ребёнок. И, как оказалось, Шепарда она тоже не забыла, не вычеркнула из своей жизни. Хотя вполне могла вычеркнуть и он бы даже не обиделся, не оскорбился. Почему? Потому что она имела на это вычёркивание право. И если бы вычеркнула — он бы не стал пытаться восстанавливать с ней отношения. В конце концов — это был бы её выбор. Личный, индивидуальный выбор. И он бы не чувствовал себя пострадавшей стороной. Просто потому, что ему некогда было бы заниматься самобичеванием: у него на руках — четверо детей, у него на руках — две жены. У него, в конце концов, есть работа в Отряде. Важная, большая работа. У него есть работа в Штаб-Квартире на Цитадели, у него есть работа на Цитадели. Всё это требует всех двадцати четырёх часов, какие только и могут найтись в любых сутках.

И вот теперь — это большое письмо. Не отписка в пять строчек, не записка в десять строчек — больше трёх десятков страниц через один интервал. И каждая страница просто переполнена чувствами, эмоциями. Трудно такое читать между делом, прервавшись. Трудно. Потому Шепард просто просмотрел письмо, стараясь не пускать ни в сознание ни в подсознание его фон, сложный фон. Он не строил и не питал ложных иллюзий — Светлана прочтёт его состояние и поймёт. Многое поймёт. Может быть, даже поймёт содержимое этого письма. Пусть опосредствовано, но поймёт.

Даже просмотр такого письма был для Шепарда сложным и напряжённым делом. Его взгляд скользил по строкам, а сознание раз за разом выстраивало варианты линий поведения. Подсознание тоже принимало информацию — оно сработает позднее. Не ждал Шепард такого письма. То есть, конечно, он догадывался о том, что он может получить такое письмо, догадывался как о варианте развития событий, но не более того. А получилось так, что именно этот вариант и стал реальностью. И теперь предстояло подумать о многом.

Он, конечно, понимал, что к такому письму очень многое подводило, располагало. Да, он продолжал где-то в глубине души любить Лиару. Очень глубоко, полно, остро, искренне любить. Но смог, пусть ему это и далось очень и очень нелегко, отступить на позицию дальнего знакомого. Просто потому, что посчитал это отступление необходимым не для себя самого, а для Лиары. В первую очередь — для неё. Она должна была в кратчайшие сроки выбрать себе спутника жизни, отдать всю себя другому человеку, полюбить его, поверить ему предельно полно, чтобы стать не просто женой и супругой, но и матерью его детей. Всё это Лиара выполнила. Выполнила блестяще, прекрасно выполнила. Шепард был совершенно искренне рад её успехам на этом пути. Рад, но не как друг, а как дальний знакомый. Не более, чем дальний знакомый. Он прекрасно знал, насколько уязвима Лиара после того, как чудом выбралась из комы, выжила после ранения. Он прекрасно знал, что её силы и её возможности не беспредельны после того инцидента в храме Атаме. Это ранение подкосило Лиару. И Шепард об этом прекрасно знал. Поэтому, может быть, он и не остался на позиции друга, ушёл на позицию дальнего знакомого.

Да, почта от Советника приходила в Отряд, но это была официальная, деловая переписка, там, как принято говорить, была просто рутина, просто проза и не было совершенно никакой лирики, никаких чувств и никаких эмоций. Работа есть работа и она совершенно не предполагает витания в облаках. Подсознательно Шепард радовался тому, что Лиара в деловой переписке была только Советником. Да, конечно, были несколько: три — шесть писем от Бенезии, одно-два — от Этиты. Куда же без этого. Но оба матриарха не стремились напрягать Шепарда, потому не касались впрямую никаких тем, связанных с Лиарой. Да, кое-какие моменты всё же проскальзывали, ведь они — родители Лиары и не могут, физически и психологически не могут не говорить в письмах о своей дочери. Единственной дочери. Шепард понимал, что если не его разум, его сознание, то его душа и его подсознание всегда остро и чётко реагировали, откликались на эти моменты, едва только они проявлялись в письмах Бенезии и Этиты. Да, он знал также, что вспоминал — и не раз — содержание этих «родительских» писем. Так надо. Так всегда действовали разумные. Так полагается. Есть же протоколы, стандарты, обычаи, традиции.

Даже получая эти письма от Бенезии и Этиты, читая абсолютно сухую деловую переписку «от Советника Азари», Шепард догадывался, что всем этим ситуация и дело не будут исчерпаны. Он знал, что он любит Лиару, продолжает любить и знал, что она продолжает его любить. Хотя… Он прекрасно понял бы её, если бы она прокляла его и забыла его после того инцидента на «Нормандии». У неё теперь — своя семья, свой муж, свой ребёнок и на подходе — ещё как минимум двое детей. Так что этим всем она вполне может вытеснить любые воспоминания о Шепарде, некоем Джоне Шепарде. Может. Если захочет.

Не захотела. Терпела она долго. Очень долго терпела. Да, Шепард знал, что она сразу сказала Майкрофту о том, что продолжает любить его, Джона Шепарда и никогда не разлюбит. Узнав об этом, Шепард пережил несколько очень неприятных минут. Да, не мгновений, а именно минут. Он понимал, что Лиара снова перегружает себя. Знал, насколько это опасно и нежелательно для её и так не крепкого здоровья. Сейчас она уже вернулась к работе, семья теперь для неё — важное, но не единственное дело. И вот теперь она снова перегружает себя, желает вернуть общение с ним, Джоном Шепардом на приемлемый для неё на данном этапе уровень. Да, переписка, да, общение на расстоянии. Вполне обычный рутинный даже где-то вариант. Почему-то Шепарду показалось, что именно Арлин подтолкнула Лиару к этому решению — написать Джону письмо. Именно вот такое большое и очень сложное письмо.

Шепард понимал, что это письмо, то самое, какое он прочёл с экрана инструментрона, Лиара писала не один час и не один день. Писала, исправляла, вычёркивала, сомневалась, переживала, вспоминала. Шепард также помнил, что и Светлана уже не раз самым прямым текстом сказала ему, своему главному другу, что теперь она искренне сожалеет о том, что так жестоко обошлась с Лиарой тогда на «Нормандии». Время действительно многое меняет. И Шепард знал, что только время могло подвигнуть Светлану изменить свою позицию относительно взаимоотношений Джона и Лиары. Пусть не окончательно изменить, пусть не полностью изменить, но всё равно изменить. Время и ситуация, обстановка. Эти три фактора могли побудить Светлану, не заставить, а именно побудить изменить своё отношение к контактам между Лиарой и Джоном.

Нельзя сказать, что сам Шепард готов вот так в одночасье вернуться к позиции именно друга, а не дальнего знакомого Лиары. Всё же за это время, а прошло больше четырёх месяцев, многое изменилось. И на Цитадели, и в Отряде, и в семье Шепардов-Стрельцовых. Не могло не измениться.

Конечно, на первый взгляд всё просто: письмо закрепляет согласие на повышение уровня взаимоотношений. Может быть даже Майкрофт что-то больше и глубже понял, может быть и Лиара что-то больше и глубже поняла, может быть, на её решение повлияла позиция Арлин. Всё может быть. И теперь, как принято выражаться, мяч на стороне поля, где властвует Шепард.

Закрыв окно с письмом, Шепард вернулся к работе над документами, хотя ещё в тот момент, когда закрывал окно, понимал, что всё равно будет продолжать обдумывать и ситуацию и само письмо. Ему очень многое не нравилось в этой ситуации и очень многое не нравилось в письме. Он приучил себя не радоваться, а искать проблемы, вопросы, нестыковки, опасности. Приучил. И теперь снова ищет именно проблемы и опасности. У Лиары впереди — рождение второй и третьей дочерей и всё это время она должна быть верна только Майкрофту. А он, Шепард, обязан держаться на удалении. И пока что сейчас он это может делать спокойно и свободно — ведь он сам увёл себя на позицию дальнего знакомого.

Он не сомневался в том, что Светлана могла изменить своё отношение к взаимоотношениям Шепарда и Лиары. Это её право. Джон догадывался и о том, что она могла просто решить поберечь своего главного друга от излишних стрессов и потому согласиться на «размораживание» своей позиции по данной проблеме. А может быть действительно она испугалась, ведь это так свойственно женщинам — бояться, пугаться, переживать. Они живут во власти чувств и эмоций, а не логики и схем.

Работа с документами на несколько часов позволила Шепарду отодвинуть обдумывание ситуации и содержания письма в подсознание и на дальние уголки сознания. Как всегда, после работы с текстами, у Шепарда были несколько часов работы у планшетов в Зале Кризисных Ситуаций — там уже не было засилья документации, там требовалось планировать, прогнозировать, анализировать быстро изменяющуюся ситуацию.

Выходя из зала, Шепард едва не столкнулся со Светланой.

— Ты? — только и смог сказать Шепард, останавливаясь.

Светлана только молча кивнула. Помедлила, затем сказала:

— Идём. — она взяла его под руку и повлекла за собой. Они прошли в комнату отдыха. Идя следом за Светланой, Шепард догадывался о том, что Светлана вполне могла бы вот так дошагать с ним до апартаментов. Тех самых семейных апартаментов, где совсем рядом — их дети. Двое детей.

Войдя в комнату отдыха, Светлана подвела Джона к креслу, одному из двух в мягком уголке, чуть подтолкнула. Шепард понял — она просит его сесть. В кресло. Значит, разговор будет долгим. А если не долгим, то — серьёзным и сложным. Он подчинился желанию Светланы, сел, сложил руки на коленях. Знал, понимал, чувствовал, что Светлана прочтёт его напряжение. Она всегда его читала. Свободно читала. Единственная, кому он позволял себя вот так полно и глубоко читать. Физическое ощущение того, как текут секунды — далеко не сахар для восприятия. Светлана продолжала стоять и Джон понимал, что она садиться не будет. Время шло и с каждой ушедшей в прошлое секундой Шепард понимал, что нужно что-то сказать, что как-то надо прерывать это затянувшееся молчание, невероятно тяжёлое не для него, а для неё.

— Джон. — Светлана подняла на него мягкий взгляд. — Я скажу сначала кратко, потом, если потребуется, скажу развёрнуто. Наверное, есть необходимость сказать об этом здесь и сейчас. Хотя я о многом, том, что касается этого, уже, помнится, говорила. И могу понять, что ты либо не услышал, либо не совсем понял. — она чуть похолодила взгляд. — Не надо, Джон. Я всё понимаю. Насколько вообще могу понять это самое «всё». И скажу так, чтобы ты услышал меня, Джон. Да, я действительно изменилась. На время беременности и на время родов — изменилась. И я очень боялась. Очень. Ты помнишь, как я тебя попросила? Помнишь?! Я тебя просила не бросать меня, Джон! Я боялась, Джон! Я не могу сказать, что это для меня — слишком уж новое, слишком неизвестное, может, быть, незнакомое чувство. Просто для меня оно… очень редкое. Оно — очень редкая гостья в моём сознании, в моей сути. Я не люблю бояться, Джон. Я всю свою сознательную жизнь в том числе делала всё, чтобы перестать бояться вообще. Насколько это возможно для человека, конечно, Джон. Все, кто хоть что-то знал об этом, удивлялись, насколько я стала бесстрашной. А я… я продолжала бояться. Продолжала бояться и заталкивала эту боязнь поглубже, насколько могла поглубже. Я боялась, Джон. Понимала ведь, что страх, боязнь — спутники человеческой жизни, человеческого существования. И потому я делала всё, чтобы держать себя в рамках. Потому, наверное, Джон, меня и прозвали Скала. У меня есть и другое прозвище, Джон. Да, да, то самое — Недотрога. Я стала холодной, Джон. Я, молодая девушка, превратилась в монашку. Да, да, Джон, ту самую монашку, которая дала обет безбрачия. Может быть, для службы и для работы это и хорошо. А для меня, Джон?! Это было явно не хорошо! Но я уже по-другому не могла. Я поставила себе цель добиться максимума. И выполнила эту задачу. Достигла этой цели. А потом… потом встретила тебя. И всё вернулось. Да, Джон, я не могу отрицать, я — счастлива. Я — рядом с тобой и я — счастлива. Почти постоянно, почти круглосуточно счастлива. Я была счастлива с тобой тогда, когда наши отношения были чисто платонические. Обнимания, поцелуи, пребывание рядом с тобой. Мне это было… очень приятно. Очень важно и очень нужно. Я… я почувствовала, что я оживаю, Джон. И всё же я не особо верила, что у меня очень скоро появятся дети. Не скрою, я очень сильно захотела детей. Не сразу, но захотела очень сильно. А потом, когда забеременела, Джон, я… я испугалась. Так испугалась, что эта боязнь, парализующая меня, вернулась. И я… я боялась до дрожи в коленях, до дрожи, прошибающей меня всю! И я испугалась того, что я… я не выдержу. Я почувствовала себя слабой, Джон. Я почувствовала себя такой слабой! Я, недотрога, скала, которая, бывало, шагала по трупам, я почувствовала себя слабой, Джон! Это было настолько глубоко проникшая слабость… Я не знала, впервые в жизни, Джон, я не знала как с этой слабостью справиться! И я… я начала отсекать от себя… то, что могла отсечь, чтобы не рухнуть. Я понимаю, Джон, что сейчас я невероятно косноязычна. Я никогда не думала, что это всё придётся озвучивать. Я помню, что я обещала покороче изъяснится, но, видимо, сейчас это не в моих силах. — она несколько секунд молчала, Шепард чувствовал, что она молчит только потому, что хочет собраться с силами — и с физическими и с душевными. — Я испугалась, Джон, потому что слишком долго верила, что справлюсь. А как забеременела — поняла, что нет, не справлюсь. Чувствовать, что у тебя есть соперница, есть соперница-инопланетянка, которая, страшно даже подумать, может прожить тысячу лет. Это невыносимо, Джон. Оказалось, что для меня это — невыносимо сложно, трудно, больно. Ну я… и начала… отшивать её, что ли. Отшивать не от себя, Джон, от тебя. И втянула в эти бабские разборки тебя, Джон. Вот этого, того, что втянула в эти разборки тебя, я себе, Джон, никогда простить не смогу. Это — наши, бабские разборки, если, конечно, считать азари женщинами, а не бесполыми «оно». Я поставила на уши Аллу, я заставила волноваться Карин. Да и ещё очень многих — мне ли не знать, что это заметно, очень хорошо заметно со стороны. И я понимаю, теперь понимаю, Джон, что я была не права. Я не имела права так врываться на фрегат-крейсер. Именно так, как это произошло, Джон, я не имела права поступать! Я знаю, не спрашивай меня, откуда, но я знаю, как она боялась прилететь к тебе тогда на фрегат. Знаю. Можешь считать, что предвидение Лиары, что на фрегате ни от кого ничего не скроешь — сбылось. Потому я повторяю, Джон, я теперь, сейчас поняла, как я была неправа. Да, я знаю, что я поняла это раньше. А сейчас — особенно. Я знаю, теперь знаю, что не имела права гнать её с борта фрегата. Никоим образом Джон я не имела на это права! И потому я, Джон, хочу насколько это возможно, исправить ситуацию. Да, я понимаю, что ситуацию не исправишь. Я хочу исправить последствия этой ситуации. Знаю, звучит жёстко, но я стараюсь не подбирать сейчас особо слова и не приукрашивать. И потому, Джон, я скажу так. Я хочу, чтобы ты общался с Лиарой. Так общался, как посчитаешь это нужным. Да, на расстоянии, да, по переписке. — она помолчала. — Потому, Джон, ответь на письмо Лиары так, как посчитаешь нужным. Это — твои с ней отношения. Я мешать вам не буду. Если хоть своим невмешательством я смогу искупить свою вину перед тобой и перед ней — я готова. Захочешь поговорить — я буду рада. — она повернулась и вышла из комнаты отдыха.

Обновление

Шепард помедлил. Он не хотел выходить сразу следом за Светланой. Её появление было для него неожиданным. А уж её монолог… Не раз и не два Джону хотелось прервать её, просто потому, что он осознавал — ей надо было сделать паузу, перевести дух, отдохнуть в конце концов. И не смог её прервать, чувствовал, что если она прервётся не по своему собственному желанию — ей будет очень больно. А он не хотел причинять ей боль.

Оглядев скудно-скромное убранство комнаты отдыха, Шепард встал, чувствуя странную слабость в ногах. Шестой месяц Отряд находится на Цитадели. По всем стандартам Светлана имеет полное право и все возможности прекратить кормить Машу и Сашу грудным молоком. И, видимо, она сейчас раздумывает. Потому и так долго и много говорила. Говорила и волновалась. А ведь ей сейчас, в конце общего срока кормления, волноваться нельзя. Ну вот нельзя ни по медицинским, ни по каким другим показаниям. Уж кому-кому, а ему это хорошо известно. А он-то знает, что она хочет кормить детей грудью ещё как минимум полгода. Ведь всего-то полгода прошло.

Почему-то ему захотелось пройтись по комнате отдыха. Может быть просто «расходиться», может — ещё по какой причине. И он неспешно, даже очень медленно сделал несколько кругов по комнате. Знакомая обстановка на него подействовала успокаивающе. Да, слышались сигналы аппаратуры, да, слышались приглушённые системой звукоизоляции переговоры сотрудников Зала Кризисных Ситуаций, называемого ещё Залом Кризисного Управления. Вечер вступал в свои права и Шепард понимал, что очень скоро ему предстоит вернуться в семейные апартаменты. А пока он заставлял себя наматывать круги по комнате отдыха, чувствуя, как проходит, отпускает, исчезает эта странная слабость в ногах.

Выходя из комнаты отдыха, Шепард прислушался к своим ощущениям и понял, что слабость в ногах только отступила, но не исчезла. Потому путь до семейных апартаментов Шепардов-Стрельцовых занял у него в два раза больше времени, чем обычно. Да, он чувствовал на себе вопросительные взгляды сотрудников, но молчал, продолжал идти. Говорить ни о чём не хотелось, не хотелось показаться слабым, уязвимым.

Впереди показался портал семейных апартаментов. Шепард осторожно приоткрыл дверь, переступил порог и услышал топот маленьких ножек — в прихожую вбежала Мария. Она подбежала к отцу, остановившемуся у гардероба, обняла его за ноги, прижалась и замерла. Шепард подождал несколько минут, наклонился и Маша оказалась у него на руках. Он знал, что дочь решила опекать его, своего отца, передав опеку над мамой брату. И сейчас она молчала, тихо сидя у него на руках и лаская его взглядом. Несколько секунд — и слабость в ногах окончательно исчезла. Шепард понял, что она отступила именно тогда, когда дочь оказалась у него на руках. Прижав девочку к себе, Шепард прошёл в свой кабинет. Маша с пониманием отнеслась к тому, что он плотно закрыл за собой дверь кабинета — наверное, он действительно не хотел сейчас никого видеть и ни с кем говорить. А дочь — с ней рядом он чувствовал теперь себя спокойно. Её присутствие ему не мешало, не напрягало, не заставляло волноваться.

Присев в кресло, он достал из кармана комбинезона маленькую матрёшку — новую, купил по случаю вчера вечером и вот теперь смог вспомнить о том, что эта матрёшка — подарок, предназначенный для дочки. Мария протянула руку, осторожно взяла игрушку, благодарно кивнула и, склонив голову на грудь отца, занялась матрёшкой. На её лице засветилась счастливая улыбка и Шепард улыбнулся в ответ. Ему стало немного, самую малость, но легче. И дочь это почувствовала.

Так они просидели, наверное, чуть больше получаса. Шепард откинул голову на подголовник, прикрыл глаза. Маша занималась матрёшкой — игрушка ей понравилась. Шестимесячная девочка может быть внешне полностью соответствовала своему календарному возрасту, но внутренне она уже была как минимум годовалым ребёнком. Что поделать, девочки всегда взрослеют раньше. Временами Шепарду казалось, что ей полтора или даже два года, но он никогда не стремился особо форсировать ситуацию, относясь к Маше как к непременно очень взрослой девочке. Маше нравилось такое отношение папы и она знала, что Шепард никогда не лишит её обычного девчоночьего детства. Да, она решила опекать папу, но это не означало, что она охладела к маме, что она меньше опекает и заботится о брате. Сейчас, как ощущал Шепард, она была счастлива, что папа уделяет ей одной столько времени, что он даже припас для неё маленькую игрушку. Младшие Шепарды-Стрельцовы уже привыкли к тому, что родители не будут покупать им большие по размерам игрушки слишком часто. Наверное они поняли, что отрядовцы не могут позволить себе громоздкий багаж — в любой момент их может ожидать вызов на вылет, потребуется быстро собраться и покинуть Станцию.

Шепард, прикрыв глаза, отдыхал. Старался ни о чём не думать. Присутствие рядом дочки успокаивало его. Маша всегда, с ранних декад жизни чётко и полно чувствовала его внутреннее состояние и умела быть незаметной и тихой. Мысли капитана неожиданно вернулись к содержимому письма младшей Т'Сони и теперь Шепард понимал, что он может обдумать письмо более полно, чётко, глубоко. Часы на стене отсчитывали минуты, в кабинете царил полумрак, неяркий светодиод освещал только кресло с сидевшим в нём Спектром, на коленях у которого играла маленькая девочка.

Саша играл в детской на ковре. Он знал, что папа уже пришёл домой, что сейчас он в своём кабинете, привык к тому, что Маша опекает папу и потому, прервав игру, она убежала в прихожую, едва только услышала шаги отца в коридоре перед апартаментами. Пусть. Ей это надо. Папа сегодня получил письмо от той молодой азари, дочери двух матриархов азари. Большое письмо. Так сказала мама, а ей это хорошо известно, так как она — командир и у неё есть доступ к такой информации. Несколько часов назад она ушла в Зал Кризисных Ситуаций, ушла очень напряжённая, собранная. От Аликс Саша уже знал, кто такая эта Лиара Т'Сони и как она связана с его отцом, привык, что такие взаимоотношения не бывают простыми и лёгкими и был уверен в том, что папа справится с очередными сложностями. Да, Маша убежала к отцу и сейчас, скорее всего, она сидит у него на коленях. Её присутствие успокоит папу, даст ему силы, поможет полнее отдохнуть. Пусть, она — девочка, ей это ближе и необходимее. Ему нет нужды там появляться, хотя он уже понимает, что не удержится и очень скоро побежит в кабинет, к папе. Он должен знать, что сын хочет быть рядом с ним в такой сложный момент.

Достроив дом из кубиков, Саша поднялся на ноги, шагнул к двери детской, приоткрыл створку, почувствовал на себе внимательный взгляд Зорда. Грей и Зирда спали на своих ковриках, а Зорд бодрствовал. Несколько шагов — не больше десятка — и перед мальчиком — створка двери отцовского кабинета. Лёгкое нажатие — и створка уходит в сторону. Полумрак, только один софит неярко освещает кресло. Александр идёт к креслу. Маша встрепенулась, посмотрела на брата, уже подошедшего к креслу.

Не открывая глаз, Шепард подхватывает рукой сына и сажает к себе на колени рядом с сестрой, легонько пожимает его руку — благодарит и здоровается. По-мужски. Это с Машей он обычно целуется и обнимается часто, а с ним, с мальчиком, он старается быть немного суховатым. Но Саша не в обиде — он уже давно решил, что по-возможности пойдёт по стопам отца, тоже станет космодесантником, а затем — обязательно спецназовцем. Если получится — он обязательно достигнет этого высокого ранга подготовки, какой достиг его отец. Это всё обязательно будет, а сейчас Саша просто прижимается к широкой груди отца и чувствует на себе одобрительный взгляд сестры. Папа почти успокоился, он хорошо отдохнул. Маша помогла ему отдохнуть, расслабиться.

Шепард очнулся от полузабытья, встал, держа детей на руках, шагнул к двери кабинета. Минута — и он опускает их на ковёр в детской комнате, смотрит на дом, выстроенный Сашей, лёгкими касаниями поправляет неровно вставшие кубики. Саша счастлив — папа отдохнул, теперь он играет с ним. Маша не стала ревновать и обижаться, ушла на свою половину ковра к куклам. Кукол у неё немного, но все они — любимые и папа купил комплекты одежды, обуви, а также детскую посудку и целый кукольный домик. Пусть небольшой, но Маша счастлива — папа покупает ей именно то, что необходимо, а не только то, что хочется.

Построив с Сашей несколько домов, Шепард подошёл к Маше, та подняла голову, улыбнулась, видя, как папа усаживается рядом с ней и берёт в руки кукол. Саша искоса посматривает на играющую с папой сестру. Он не в обиде — папа уделил ему достаточно внимания и теперь он может играть самостоятельно. Да, сегодня папа молчалив и даже несколько напряжён, но, тем не менее, он поиграл с ним, они пообщались. Теперь с ним пообщается Маша, а потом… потом они пойдут на кухню — самое сытное и самое тёплое место в их доме на Цитадели. Да, пусть это и дом в Штаб-Квартире, но здесь Саша чувствует себя гораздо более свободно, здесь кругом — все свои, отрядовцы и сотрудники Штаб-Квартиры. А вот на Цитадели, в семейной квартире Шепардов — там сложнее. Там нужно быть настороже. Саша уже давно знал, что и у мамы и у папы за пределами Периметра городка Штаб-Квартиры есть и свои маленькие личные квартиры, он бывал в них, но всегда считал, что это — обиталища для одного человека. Потому они и называются личными. Семейная квартира — дело другое. Да, рядом живут в своих семейных квартирах многие отрядовцы, но всё равно, в Периметре Штаб-Квартиры спокойнее.

Маша счастливо улыбается: папа разыграл несколько сценок, говорил разными кукольными голосами, помог дочке справиться с очередным новым комплектом посуды и одёжки для кукол. Да, сегодня папа напряжён, несколько взволнован и немногословен, но ведь он получил письмо от этой молодой азари, которую он продолжает любить. Мама рассказала Маше кое-что об этой азари и Маша теперь многое знает о том, что она значит для папы.

Шепард встал — надо было проверить коляску, подтянуть крепления, осмотреть ремни, в общем — проконтролировать. Шагнув к двери детской, он услышал, как встают с ковра дочь и сын. В холле у коляски он опустился на колени, достал укладку с инструментами. Зорд подошёл, приязненно потыкался носом в щёку, лизнул Шепарда, тот погладил овчарку, усевшуюся рядом. Достав гаечные ключи и отвёртки, Шепард приступил к ежедневной проверке. Детский транспорт должен быть надёжным. Подсвечивая себе маленьким пальчиковым фонариком, капитан проверял узлы, крепления, бортики, тканевые и пластиковые вставки и подушки. Завершив осмотр и определив, что следует сделать, Шепард развернул укладку с основным комплектом инструментов.

Подошедшие Саша с Машей устроились рядом, Саша потянулся к гаечному ключу, Шепард указал сыну на незатянутую гайку, мальчик кивнул и вскоре гайка была надёжно закреплена. Маша достала из укладки тубу с клеем, занялась подклеиванием отставшей пластиковой вставки. Джон не мешал ей, не указывал, не советовал — он уже убедился в том, что дочь вполне самостоятельно сможет это сделать от начала и до конца. Пока он с Сашей занимались подтяжкой гаек и болтов, Маша проверила крепление всех вставок и амортизаторов с валиками, в нескольких местах подклеила, в нескольких — с помощью отвёртки и шпателя вернула детальки на предназначенные для них места, подогнула крепящие усики и дужки.

Зорд заинтересованно наблюдал за тем, что делают люди. С молчаливого согласия папы Саша самостоятельно осмотрел коляску, убедился, что теперь всё — в норме. Маша не вмешивалась, ей было вполне достаточно того, что она приняла активное участие в техобслуживании их общего с братом транспорта. Вернув инструменты в гнёзда укладки, Шепард свернул её, убрал в ящик комода, поднялся на ноги. Зорд вернулся на свой коврик, улёгся подремать, убедившись, что вокруг всё безопасно, всё в порядке. Маша уцепилась за форменные брюки отца, Саша цепляться не стал, просто встал рядом с сестрой и они направились на кухню.

Шепард приготовил ужин, разогрел порции, включил термошкаф, чтобы еда осталась горячей. Саша с Машей пока что наблюдали, запоминали, учились. Выложив блюда на стол, Джон предложил детям сесть на их обычные места и Саша с Машей быстро разместились на своих стульях, наблюдая, как их папа выходит из кухни. Они знали — он идёт в кабинет мамы.

Тихо открыв дверь, Шепард увидел сидевшую за рабочим столом Светлану, что-то набиравшую на клавиатуре инструментроне. Кабинет был погружён в полумрак — Светлана не любила яркого света там, где работала. Несколько шагов — и Джон обнимает подругу за плечи. Она замирает, снимает пальцы с сенсоров клавиатуры, касается своими руками рук Джона. Несколько минут они молчат, наслаждаясь моментом.

— Свет, пойдём поужинаем. Дети уже ждут. — тихо сказал Шепард.

— Помоги встать, Джон. — так же тихо ответила Светлана. Шепард едва заметно кивнул, она опёрлась о его руки, встала, повернулась, обняла Джона и поцеловала в губы. Не размыкая обьятий, они прошли к двери кабинета, переступили порог, их обступили все трое собачат, сопроводили на кухню. Дети встретили родителей радостными возгласами. Джон усадил Светлану на её кресло, пододвинул кресло к столу, кивнул Зирде — она всегда была в такие моменты рядом с хозяйкой. Овчарка уселась рядом с креслом Светланы, положила голову ей на колени. Светлана погладила Зирду, овчарка довольно прижмурилась.

Ужин затянулся — Шепард постарался, чтобы Светлана как можно плотнее поела — она перенервничала, переволновалась. Убирая помытую посуду в шкафчики, Шепард искоса наблюдал, как Светлана разговаривает с детьми, поглощающими сладости. Несколько минут — и Маша с Сашей, взявшись за руки, покидают кухню. Джон знал — они в сопровождении Грея идут в детскую. Зирда осталась рядом со Светланой. Дети пока поиграют, до времени вечернего кормления и вечерней сказки. Несколько десятков лет назад было бы странно даже помыслить о том, что шестимесячные дети настолько уже самостоятельны, настолько независимы от материнского молока, что могут спокойно и свободно обходиться без него. Светлана выполнила свою задачу — она выкормила детей положенный природой минимальный срок и теперь только она и может решать, будет ли она кормить подросших детей грудью ещё полгода или даже год.

— Джон. — Светлана оборачивается к нему. — Сядь, пожалуйста.

Шепард опускается в своё кресло, взглядывает на подругу. Та опускает взгляд:

— Я решила, Джон. Дети… Я буду их кормить ещё минимум полгода. Они нуждаются в этом. — она умолкает, чувствует на себе мягкий, ласкающий, одобряющий взгляд главного друга. Ей не нужен его словесный ответ, она и так уже знает — он согласен. И не только потому, что здесь окончательное решение принадлежит только ей одной. Он согласен потому, что он уверен в своей подруге, в своей жене, в своей супруге. Он уверен, что она сделает так, как будет необходимо, так, как будет правильно. — И, Джон, вполне возможно, я буду кормить детей не полгода, а год. Я чувствую, что им это необходимо.

Шепард молчал, понимая подтекст. Светлана хочет поддержать и защитить Машу и Сашу. Они — уникальные дети, да, внешне они — шестимесячные младенцы, но они уже ходят, бегают, бегло говорят, читают. Слишком большой разрыв с нормативами в сторону резкого улучшения ситуации, резкого усложнения возможностей и способностей. Далеко не каждый человеческий ребёнок в таком возрасте умеет, знает, понимает и может хотя бы четверть из того, что стало привычным и обычным для Александра и Марии.

Джон привстаёт, целует Светлану в лоб, она счастливо прижмуривается. Зирда виляет хвостом, она чувствует радость и довольство хозяйки. Слова не нужны и Шепард ничего не говорит, молча подходит к креслу, в котором сидит Светлана, подхватывает жену на руки и выносит из кухни. Дверь спальни закрывается за ними. Светлана улеглась на кровать, чувствуя, как рядом в полутьме ложится Джон. Он обнимает её, целует, зацеловывает. Так приятно. Она за все шесть месяцев, проведённых на Цитадели, ни разу не чувствовала себя ни секунды ни минуты покинутой, одинокой.

Она по-прежнему была единственной для своего Джона. Единственной, кто имел прямой доступ к его душе, к его сердцу, к его сути. Единственной, кому он полностью доверяет. Теперь он — не сирота. С тех самых пор, когда она встала рядом с ним и взяла его за руку. А точнее — с того самого момента, как увидела его рядом с капитаном Андерсоном. Может быть она тогда и не считала его единственным, но сразу поняла, что он — один из самых лучших, самых достойных её, недотроги и скалы. Она столько лет мечтала, пробиваясь к своей цели, что когда-нибудь снимет непроницаемый для мужчин психологический панцирь, поверит кому-нибудь, станет для него важной, ценной, нужной. И Джон стал первым и единственным, кто смог снять с неё этот панцирь. Наверное, да нет, не наверное, а совершенно точно, никто больше с неё этот панцирь снять не сможет.

Если с Джоном что-либо случится… если он уйдёт за Грань… она никому больше не поверит. Никому больше не поверит так, как она поверила Джону. Она останется одна. Лучше пусть будет так, чем даже пытаться поверить кому-нибудь кроме Джона так глубоко, полно. Она понимала, что такие мысли, такие размышления сейчас… не ко времени. Для гражданского, для обычного человека — точно не ко времени. Нельзя столь много думать о том, о чём она сейчас думает. А она привыкла думать о плохом. Она с юности — в армии. А армия, как известно — это очень близко к Грани. И она привыкла думать о плохом, как о чём-то совершенно реальном. Наверное, так положено думать ей, имперке, офицеру, командиру. Да, долгие годы она так себя и воспринимала. Она себя крайне редко полностью воспринимала как женщину. Отдвинула слишком многое куда-то в сторону, если не далеко назад.

И сейчас она счастлива. Шесть месяцев прошло — как один день, но каждые сутки из этих шести месяцев были до предела наполнены такими важными событиями, что она могла бы вспомнить каждую минуту. Каждую минуту этих декад. Эта стоянка на Цитадели стала одним из самых ярких периодов её жизни. Что, собственно, она видела такого до того, как встретилась с Джоном? Бесконечные полигоны, учения, стрельбы, вылеты, десантирования. Да, всем этим она жила сутки, недели, декады, месяцы. Потому что решила любой ценой достичь своей цели.

Светлана вспомнила, как её вызвали в Штаб РазведАстрофлота Российской Империи, в столицу, и нынешний её шеф — адмирал, тогда ещё — капитан первого ранга — положил перед ней пластик с текстом приказа, разрешавшим капитан-лейтенанту Стрельцовой принять самое непосредственное участие в проектировании, строительстве и испытании разведкрейсера «Волга». Утром следующего дня она уже была в Центре Проектирования, а затем — так завертелось всё вокруг, что и спать времени часто не было. Зато она была счастлива, она видела «Волгу» в проекте, вносила изменения, дополнения, усовершенствования, спорила с проектировщиками, испытателями, технологами. А когда она увидела крейсер на стапеле… Она на всю жизнь запомнила тот момент, когда стапельные прожектора залили корпус корабля ровным светом и она смогла на гравиплатформе облететь всю громаду своего крейсера. В её руке уже был ридер с приказом о назначении её командиром «Волги». И теперь предстояло набирать и готовить экипаж и параллельно — заниматься обкаткой крейсера. Предстоял полёт в Тестовый квадрат.

А сейчас она твёрдо знает, что этот крейсер — её дом, её главный и основной дом. Она — его хозяйка, его командир. И теперь её крейсер летает рядом с фрегат-крейсером «Нормандия» и она спокойна. Два корабля составляют неразрывный тандем. На борту крейсера родились её первенцы, она стала не просто командиром, она стала мамой. На борту крейсера она стала женщиной. Обрела семью, свою собственную семью, личное счастье, полное женское счастье быть действительно «за мужем». За непробиваемой для проблем и опасностей стеной.

И сегодня она твёрдо решила, что будет кормить детей своим грудным молоком ещё минимум полгода, а точнее — минимум год. Это нужно Маше, это нужно Саше. И она будет спокойна за них — они будут здоровыми и крепкими. Да, они гораздо больше сейчас понимают, чем обычные дети их возраста. И, тем не менее, они — дети. Полугодовалые дети. Её и Джона дети. Хорошо, что эти полгода они прожили на космической станции, на большой космической станции, а не на бортах кораблей Отряда.

Она обнимала и целовала Джона. А он обнимал и целовал её. Почти так же как тогда, в том бронетранспортёре… Он остался прежним, для неё остался прежним, потому что он по-прежнему глубоко, полно, остро любит её, только её одну. Да, у него есть и другие любимые женщины, даже инопланетянки, но верен он ей одной. И сегодня — особый день. Шесть месяцев они живут единой семьёй на Цитадели. Впереди — минимум полгода такой жизни. Да, на воюющей станции, но жизни на станции, а не на кораблях. А впереди — бои. Впереди — непрерывные полёты. А пока… пока она рядом с Джоном и очень хочет быть рядом с ним всегда. Везде, всюду, но рядом. Только с ним, только рядом с ним. Ей никто другой не нужен. Она отдала Джону не сердце, не душу, не тело. Она отдала ему всю себя. Без остатка. И всегда знала, что он — в ней, а она — в нём. И по-иному быть не может.

— Джон. — тихо сказала Светлана, открывая глаза. — Как полагаешь, мы сможем порадовать детей?

— Велосипедами? — тихо ответил Шепард. Светлана молча кивнула, довольно прижмуриваясь.

— Трёхколёсными, конечно. — помедлив, сказала она. Теперь молча кивнул Шепард и Светлане это понравилось.

— Сможем. — Джон мягким взглядом коснулся глаз Светланы и ей это очень понравилось. — Торопиться — не будем, но обязательно сделаем им такие подарки. Пусть немного подрастут.

— Пусть подрастут, Джон. — согласилась Светлана. — А потом пойдёт — самокаты, ролики, скейтборды.

— Ну так они смогут гонять и по кораблям. В первую очередь — по твоему крейсеру, Свет! — Шепард поцеловал подругу. — Там же места для покатушек намного больше, чем на фрегате.

— Ревнуешь и завидуешь, Джон?! — изумилась Светлана.

— Немного. — не стал отрицать Шепард.

— Если бы ты знал, насколько это приятно слышать и чувствовать, Джон! «Волга» — мой корабль, который я видела ещё в чертежах, потом десятками суток пропадала на стапеле… А потом — Тестовый квадрат.

— Твой корабль, Свет, твой. В этом нет никаких сомнений. — тихо сказал Шепард.

— Спасибо, Джон. — Светлана сказала это одними губами, почти беззвучно, но Шепард услышал. Не мог не услышать. Встал, подошёл к окну. Цитадельский вечер. Сколько уже было таких вечеров. Наверное, он будет вспоминать эти вечера потом, через полгода, когда корабли Отряда оставят Цитадель далеко позади. А впереди будет Солнечная система. Впереди — бои, впереди высадки. Хорошо, что дети будут не настолько маленькими. Не беспомощными, нет, именно маленькими.

Руки Светланы обняли его. Она неслышно встала, тихо подошла. Он, конечно, почувствовал, как она подошла. Она обнимала его так, как никто другой. Мягко, нежно. А как она молчала! Так молчать могут очень немногие люди.

— Пойдём, Джон. Надо покормить детей. А потом — вечерняя сказка. — Светлана развернула Джона к себе лицом, взяла его голову в свои руки, наклонила к себе, поцеловала в лоб и в обе щёки, а потом — в губы. Долгий поцелуй. Столь нужный им обоим, им двоим. Джон обнял Светлану, прижал к себе и почувствовал, что она счастлива. И он — счастлив. Счастлив тем, что его Светлана, его единственная Светлана — рядом с ним.

Светлана покормила детей, Джон отнёс их в кровати. Четверть часа — и под тихий голос отца они уснули обычным, крепким сном. Шепард тихо встал, вышел из детской, обнял подошедшую Светлану и они пошли в спальню, сопровождаемые Зирдой и Грэем. Зорд, остававшийся на ночь в холле, проводил хозяйку внимательным спокойным взглядом.

— Джон, завтра — выходной. И потому нам с тобой надо вместе с детьми посетить спортивный центр. Они очень хотят поплавать вместе с нами. Это ведь так редко случается, что мы с тобой оба свободны и можем уделить несколько часов детям.

— Хорошо, Свет. — Джон обнял жену, укутал её одеялом. — Только ты должна выспаться.

— Чтобы не быть утомлённой? — усмехнулась Светлана, прекрасно понимая, что Джон сделал ей очередной комплимент. Такой, какой только он мог сделать. Она понимала, что он хотел сказать, понимала и могла сформулировать комплимент так, как ей казалось правильным, верным. Хотя бы приблизительно сформулировать его словесно. А главное ведь не текст, главное — подтекст. Раздумывая над подтекстом, Светлана уснула.

Несколько минут Джон смотрел на заснувшую Светлану. Он любил на неё смотреть. Он знал её всякую — строгого командира, знающего офицера, профессионала-снайпера. И это, конечно, не все её роли, с которыми она блестяще справлялась. А особенно он любил смотреть на неё, когда она спала. С детства он знал, что во сне люди в большинстве своём настоящие. Тогда исчезают маски, тогда отпускаются тормоза.

Засмотревшись на спящую Светлану, он и не заметил, как уснул. Утром, конечно же, за завтраком, Джон и Светлана объявили детям, что сегодня они все вместе побывают в спортивном центре. Переждав несколько минут довольных воплей и визга, родители смогли наблюдать, как их сын и дочь уминают завтрак с поистине космической скоростью.

Они в сопровождении всех троих овчарок вышли из Периметра. Шепард держал на руках дочь, Светлана катила коляску с сыном. Зирда держалась рядом с хозяйкой, Грей замыкал шествие, а Зорд сопровождал Шепарда. Несколько километров по Цитадели они шли медленно. Разговаривали, останавливались, любовались видами. Светлана обнималась с Джоном и в очередной раз чувствовала себя совершенно счастливой. Несколько раз Светлана и Маша целовали Джона вдвоём, одновременно, а потом видели его счастливую улыбку. Им было важно, нужно, необходимо, чтобы и он тоже расслабился, раскрепостился, смог показать, вовне показать, а не только внутренне, что и он тоже счастлив.

Спортивный центр показался из-за поворота неожиданно, но это была для семьи Шепардов-Стрельцовых приятная неожиданность. Они поднялись по ступеням, Джон закатил коляску по пандусу, раздвижные двери привычно быстро откатились в стороны, освобождая широкий проход, повеяло прохладой.

Четверть часа — и они уже в воде. Маша визжит от радости и счастья, чувствуя крепкие и нежные руки отца, Саша не сводит взгляда с мамы, плывущей рядом с ним. Овчарки, все трое сопровождают их, идя по бортику. Больше часа продолжался этот праздник. Уложив детей в коляску, Джон приобнял подругу и в «колечке» собачат они пошли в ближайшее кафе. Всего полтора-два километра, а они успели и поговорить, и помолчать, и пообниматься, и поцеловать друг друга много-много раз. У кафе Джон подхватил на руки сначала дочь, потом сына и в зал они вошли уже на своих ногах.

«Праздник желудка» — так в семье Шепардов-Стрельцовых назывались эти походы в кафе. Редко когда и Светлана, и Джон могли быть свободны в выходные. Чаще было так, что Маше и Саше приходилось коротать время за играми в детской под присмотром собачат, киборгесс, изредка — турианцев. Несколько раз даже Мордин Солус сподобился примерить на себя роль воспитателя и няни. Ему понравилось. И Маше с Сашей тоже понравилось. И уж конечно им больше всего нравилось проводить выходной день рядом с обоими родителями. Тогда это был для них, да нет, не только для них, но и для родителей настоящий большой праздник.

Мама сделала заказ, папа перенёс подносы с блюдами на столик, овчарки привычно устроились рядом, заблокировав подходы к столику. Маша села рядом с папой, Саша устроился на диване рядом с мамой. Обмениваясь репликами, они быстро расправились с салатами, приступили к супам, затем наступила очередь второго, третьего. А потом наступил час разговоров. Сегодня этот час затянулся на добрых два часа и, как прекрасно помнили Саша с Машей, редко когда этот час не был действительно часом. Да, и маму и папу могли в любой момент попросить прибыть на корабли, в служебные части Штаб-Квартиры. На работу, на службу.

Да, эти вызовы были частыми — и днём, и утром, и вечером, и ночью. Дети видели родителей уставшими, измотанными, обессиленными. Но всё это меркло, когда папа и мама брали их на руки, когда садились рядом на игровой ковёр, когда когда все вместе собирались за кухонным столом. Всё плохое, всё тяжёлое отступало на задний план, пропадало в густом тумане. Потому что главным было то, что их родители были рядом с ними. А у многих детей, обитавших на Цитадели — и не только землян — родители погибли или пропали. И потому Саша и Маша старались таких детей всемерно поддерживать. Как могли, конечно. И старались не вмешивать в эту помощь и поддержку взрослых. Даже синтетов, хотя без их помощи и поддержки было бы трудновато.

Пока Маша управлялась с клавиатурами настольных инструментронов, обрабатывая информацию, Саша старался организовать адресную помощь станционных служб поддержки. Когда-то, как он узнал из рассказов Аликс и её дочерей, такую адресную помощь нужно было организовывать с помощью архаичных телефонов, а ещё — с помощью личных обращений во множество организаций, часто действовавших только формально. Сейчас было тоже сложно, но, по меньшей мере, информационная поддержка синтетов Отряда позволяла даже ему, маленькому мальчику, внести свой реальный вклад в оказание реальной, ощутимой помощи конкретным разумным. С самого первого дня, когда он, поговорив с сестрой и с киборгессами — всеми четырьмя киборгессами Отряда — решил принять участие в этой работе, он решил, что никогда не обнародует свою личную причастность к этой помощи, к этой поддержке. И Маша поддержала его, также отказавшись «засвечивать» своё имя. Киборгессы и Марк поняли детей старших офицеров Отряда правильно и с того дня Александр и Мария везде и всюду действовали только анонимно, когда дело касалось оказания помощи. В этом они не усматривали ничего особенного, зная, что и раньше многие благотворители никогда не называли тем, кого спасли, свои имена, фамилии.

Сейчас, пока родители говорили о чём-то своём, поглядывая на экраны своих инструментронов, Саша раскрыл экран своего инструментрона и показал сестре несколько запросов, на которые надо было обратить внимание. Несколько минут и, обмениваясь репликами, младшие Шепарды-Стрельцовы включаются в работу станционной службы поддержки. Полчаса — и несколько десятков разумных получили существенную, а главное — многоплановую помощь.

Светлана взглянула на Машу, та отрицательно покачала головой, показывая, что совершенно не устала. Джон обменялся взглядами с сыном, пригляделся к нему, убедился, что он тоже не утомлён, встал, отнёс подносы с посудой на стойку, расплатился с владелицей кафе. Светлана, окружённая собачатами, собрала детей, направилась к выходу из кафе. Шепард придержал двери, освободил коляску от упоров. Обратный путь к Периметру городка Штаб-Квартиры занял чуть больше двух часов. Отпустив детей на площадку поиграть, Джон проводил Светлану в апартаменты, проследил, чтобы она прилегла отдохнуть и расслабилась. Посидев несколько десятков минут рядом, Шепард убедился, что она задремала, вышел в холл, погладил подошедшую Зирду и ушёл на кухню.