Глава 67

Допрос Маслика откладывать было нельзя, дорога была каждая минута. Если он действовал по чьей-то указке, то можно было упустить более крупную добычу. Задержанного выгрузили из машины и отправили прямиком в допросную. Следователь, капитан Ластьев, был предупреждён и ждал прибытия машины.

— Ну что, товарищ Маслик, озвучу причину, по которой тебя сюда привезли, если ты ещё не догадался.

Козьма трясся от холода, хотя помещение держало температуру двадцать пять градусов ещё со вчерашнего дня. Обутый только в один правый ботинок, вытянув левую ногу в гипсе под столом, он представлял собой жалкую картину, тем не менее, вызывающую улыбку. Глазки Козьмы бегали из угла в угол, волосы блестели от пота и прилипли ко лбу, ногти теребили край стола.

— Сразу хочу сказать, что ты имеешь право на адвоката, но в данном случае он может тебе усугубить положение.

— Это как? Я не понимаю, какое положение? Зачем меня сюда привезли?

Ильченко ухмыльнулся и положил на противоположный от задержанного край стола ножик с зелёной перламутровой ручкой, при этом не сводя глаз в Козьмы. Тот подпрыгнул на стуле, на лице застыла гримаса ужаса и скорби. Ильченко кивнул следователю, дав ему понять, что можно начинать, адвокат пока не нужен.

— Итак, в твоих приоритетных задачах сейчас только одна — признаться во всём, не усугубляя положения и не погружая следствие в ненужные дебри.

Маслик погрузился в странное, расслабленное состояние, услышав совершенно непонятную ему речь.

— Я…я не знаю, о чём говорить, — промямлил Маслик.

— Придётся помочь тебе кое-что вспомнить.

Капитан Ластьев выдвинул ящик стола и бросил перед Масликом его сумку.

— Узнаёшь? Где она была, по-твоему?

— Это не моё!

— А содержимое этой сумки намекает на обратное. Странный набор инструментов, и все с твоими отпечатками пальцев. Копия ключа от замка, ключи от твоего дома, пачка Ватры, сломанный фонарь.

— Да от какого замка-то, начальник? — слабо ухмыльнулся Козьма, скривив губы.

— От гаража на комбинате, где и найдены нож, окурки, чекушка.

— Это ничего не значит! Нож не мой, а окурки могут быть чьи угодно, — пытался вывернуться Маслик.

— Это верно, но в начале нашего разговора я предупредил, что не стоит нас считать дураками. Мы разговаривали с механиками, так вот — один из них в воскресенье ночью проверял территорию комбината по заданию директора, и он увидел открытой дверь гаража, а на одной из проушин висел открытый замок.

— Ну и что, это ещё ничего не доказывает! — выкрикнул Маслик.

— Утром водитель самосвала, направляясь в Возвышенск, заметил, как что-то отделилось от кузова машины и скрылось в траве на обочине.

Маслик теребил край стола, его глаза бегали, не останавливаясь ни на секунду.

— Эта сумка найдена на том месте, в траве. Этот «кто-то» был в гараже, выехал из него, находясь в кузове самосвала, спрыгнул с него в придорожную канаву, обронил сумку и, вероятно, сломал ногу. Когда, ты говоришь, тебе гипс наложили? В понедельник, рано утром?

— Какая тут связь? Я упал с крыльца рано утром, когда шёл в туалет!

Капитан Ластьев не проявил никаких эмоций, лишь медленно повернулся к Пете Синицыну, скромно стоявшему возле подоконника.

— Скажи, Козьма, это твой ботинок, который надет на тебе?

— Д-да…

— Мы захватили с собой пару для него, потому что когда тебя выпустят из тюрьмы, гипса на тебе, скорее всего, уже не будет.

Капитан взял у Пети пакет с ботинком, достал его и поставил перед лицом Маслика.

— Итак, давай вернёмся к началу нашего разговора. Я снова предлагаю тебе пойти навстречу следствию, и облегчить себе наказание.

— Но… что это значит? — пытался построить гримасу недоумения Козьма, указывая на ботинок.

— Дааа… Товарищ Маслик, ты или притворяешься, или правда не понимаешь, что если перед твоим лицом ботинок, значит дело в нём! Ты наступил им в машинное масло в гараже, оставил следы вот этого протектора, а в швах и на шнурках масляные остатки. Будем отпираться и дальше? Твои слова теперь, по большому счёту, ничего не значат, суду будет достаточно тех улик, которые имеются. Помочь ты себе не смог, как я заметил, а жаль.

Маслик молчал. Он уже понял, что ему не отвертеться, но не догадывался, что одним эпизодом дело не ограничивалось. Капитан Ластьев выдержал небольшую паузу, чтобы подозреваемый успокоился и перестал теребить край стола, и продолжил.

— Мы знаем, что это ты ограбил магазин! — выпалил следователь. Козьма закрыл лицо руками и промолвил лишь одну фразу «О, Боже!», после чего его плечи задёргались в приступе плача.

— Дайте бумагу, я напишу признание. Вы ведь обещали… Мне страшно…

Маслик взял ручку, собираясь писать признательные показания, но так и не смог ничего вывести, кроме корявого слова «Заявление». Его трясло, он бросил ручку и снова закрыл лицо руками.

— Сколько мне дадут?

— Если напишешь признание, то четыре, а иначе — пять, как минимум. Да ты успокойся, Маслик. Петя, я тебя попрошу, запиши текст, который наговорит задержанный. Надеюсь, подписать-то сможешь?

Фёдор вернулся домой в то утро не просто так. Прошёл слух, что из посёлка рано утром выехала чёрная Волга, а по дороге в поликлинику шла Клавдия Ивановна, словно в воду опущенная, всхлипывая на ходу.

Он вышел из сарая, покачивая ружьём в руке, медленно и внимательно посмотрел вокруг, и пошёл к дому. Прилив мозговой активности пытался расшатать вялое тело, которое уже получило всё, что хотело. Но не за тем он вернулся в это утро домой. Он подошёл к чёрной бревенчатой стене, вытащил из кармана два новых патрона и зарядил их в ружьё, не отдавая себе отчёт в своих действиях. Медленно продвигаясь вдоль досок, закрывающих подполье вокруг всего дома, он периодически наклонялся и гладил их, вглядываясь в щели. Наконец, он выбрал те, которые посчитал нужными для себя, размахнулся и ударил по ним прикладом ружья. Пара досок треснули, Фёдор отбросил в крапиву ружьё и принялся отрывать их, перекидывая щепки через голову за спину. Скоро он достал из-под пола целлофановый мешок, вытряхнул его чуть поодаль, и пошарил по карманам. Что-то грязное и жирное упало в траву: штаны и ботинки, лоснящиеся от масла, блестели на солнце. Через секунду сине-жёлтое пламя поглотило то немногое, но способное пролить свет на события двухлетней давности.