Глава 37

Марина была совершенно права, когда говорила Оле про заболевание Вити. В это утро он лежал в кровати, укутавшись в тёплое одеяло, и пытался вспотеть. Он с грустью понимал, что совершенно здоров, и вызвать жар не получится никак. Он уже представлял, как Женя с гордым видом объявляет ему, что он окончательно выздоровел и не нуждается в сиделке. Вот она торжественно вручает ему градусник, держа его за кончики с двух сторон большими и указательными пальцами, разворачивается на пятках и с серьёзным видом уходит. «А может быть, она узнала от его мамы, что ему уже лучше, настолько лучше, что лечиться нет смысла?»

Витя высунул голову из-под одеяла и с тоской посмотрел на стул с висящей на спинке одеждой. Он вспомнил, что вчера подумал, когда увидел Женю, гладившую Марти и Джека. «Она теперь их хозяйка.… А вдруг она уже не придёт, а что, если Марти и Джек не захотят его видеть, признав их единственной хозяйкой Женю?»

Витя посмотрел на стол, где лежала его тетрадка, но ему стало ещё тоскливее. Что он может написать? Наверное, уже ничего, ведь та, для кого он всё это писал, больше не придёт. Он понимал, что мальчишка не должен расклеиваться, это дело девчонок. Мальчик должен быть сильным и смелым. Он даже со Стенькой дрался и ни капельки не испугался. Но сейчас, когда никто не видит, можно лежать, спрятавшись под одеялом, и признавать свою слабость и беспомощность. Ещё лучше, если потекут слёзы. «Тогда мне будет стыдно даже Джеку посмотреть в глаза. Он такой маленький, а столько пережил, причём, слёз я у него не видел».

Так Витя пролежал в кровати ещё какое-то время, пока снова не был застигнут врасплох. Негромкий стук в дверь веранды стал такой неожиданностью для него, такого потерянного, смирившегося было уже со своей судьбой. Одеяло тут же отлетело на несколько метров в сторону стены, у Вити перехватило дыхание, а глаза готовы были сравниться с монетами в шесть копеек, если бы такие были. Одним прыжком он преодолел расстояние от кровати до двери своей комнаты, а в следующем прыжке он прикончил расстояние до входной двери.

— Кто там? — с замиранием в сердце спросил Витя. Он так боялся, что не успел добежать вовремя и гость мог уйти, что его рука на дверном замке слегка дрожала.

— Это я. Привет, — послышался звон маленьких колокольчиков и сотен нежных струн, будто кто-то играл тоненькими пальчиками на сверкающей на солнце паутине.

— Ой…, — Витя с ужасом понял, что снова стоит в одних трусах. — Заходи, Жень, я сейчас. Извини, пожалуйста.

Витя снова пытался надеть шорты, но ему всё чаще стало казаться, что было бы проще надевать их через голову. Преодолев сложнейшую задачу, он приступил к следующей, внимательно оглядывая майку и сгорая от стыда, вспоминая свой вчерашний конфуз. Всё, готово! Скорее на веранду!

Что-то подобное он уже видел, пора бы уже привыкнуть к таким картинам, но Витя не смог собрать свою волю в кулак и снова расклеился. Девочка из его снов сидела на полу, вытянув босые ноги, а на них лежала мордочка Джека. Его голубые глаза преданно смотрели в серую бездну глаз Жени, а она поглаживала бока волчонку. Голубой сарафан раскинулся широким подолом вокруг неё, образуя озеро небесного цвета, а яркий оранжевый бант, вплетённый в косичку, словно солнце на голубом небе, возвращал яркий день взамен мороси за окном.

…кусочек неба синего в ладошке

подарит вдруг прохлада родника…

— Здравствуй, Витя, — тихо промолвила Женя, застав его врасплох с широко открытым ртом. — Ты в порядке? Ты какой-то бледный…

Как ей сказать, что в последнее время это его естественное состояние, а те — другие — это страдания и боль. Когда он не видит Женю, жизненные силы покидают его по капле, а увидев её, он собирает эти капельки обратно, по одной маленькой росинке. Теперь он в порядке, в полном порядке.

— Всё хорошо, Жень, — улыбнувшись, ответил Витя и присел на корточки рядом с голубым озером, раскинувшимся около него. В каком-то состоянии, неподвластном ему, он протянул руку к Джеку, пытаясь погладить его, но нечаянно коснулся Жениной руки и непроизвольно отстранился, густо покраснев. Женя улыбнулась, показав ямочки на щеках, но не повернулась, как будто ничего особенного не произошло. Она подвинула руку к Витиной и коснулась её. Нежные персики на щеках могли бы сказать о многом — о страхе, о стеснении, о смущении, а может быть, даже о любви. Яркий розовый цвет над ямочками разгорался всё сильнее, его уже невозможно было скрыть.

— Женя, хочешь чаю? — предложил Витя, чтобы ситуация вышла из загадочного и неудобного тупика, на что гостья ответила утвердительным кивком головы.

Женя снова пришла не с пустыми руками. Знакомая берестяная коробочка уже стояла на углу стола. В ней лежали ещё тёплые печенья и большой апельсин. В глаза бросался чайник, на котором висел листок бумаги, закреплённый одним своим уголком в носике.

«Женя и Витя! Не скучайте, на столе для вас бутерброды и пирожные. Целую. Мама».

Витя открыл полотенце, которым было накрыто большое блюдо, приглашающее отведать вкусных бутербродов и красивых пирожных с розочками. Вскоре дети сидели за чашками с чаем и дули в них, не пряча свои взгляды и радуясь каждой секунде, которая уже прошла, и которая ещё не наступила.