Глава 66

Завьялова решили к операции задержания не привлекать. Рано утром, когда весь посёлок ещё спал, чёрная «Волга» Ильченко подъехала к проулку и остановилась, не въезжая в него. Начальник на задержание не поехал, он позволил использовать свою личную машину, чтобы не привлекать лишнего внимания. Выехали втроём: водитель Ильченко, оперуполномоченный и Петя Синицын.

— Я сбегаю, проверю адрес, сказал Петя и убежал в проулок. Через минуту он вернулся и кивнул головой.

— Когда выйдете из калитки, я подъеду, — предложил водитель, — не буду лишний раз маячить.

Калитка была закрыта изнутри на щеколду, но Петя с лёгкостью перелез через забор и открыл её. Собака Масликов нехотя высунула нос из будки, немного поворчала, и засунула его обратно.

Оперуполномоченный постучал, через какое-то время послышался шум приближающихся шагов, женский голос с явным волнением спросил.

— Кто там?

— Милиция, откройте!

Секундная тишина. Клавдия Ивановна скинула крючок с петли и отворила дверь. Немой вопрос застыл на её лице, когда два молодых человека одновременно предъявили удостоверения сотрудников милиции в развёрнутом виде.

— Мы войдём? — задал вопрос Петя, не рассчитывая на ответ. Он перешагнул через порог и огляделся. Вот она, Ватра, сложена на деревянной полке в углу. Слева, возле порога, стоят армейские ботинки. Оперуполномоченный пошёл в дом, а Петя взял в руки левый ботинок и заметил, что в его швах и на шнурках остались следы машинного масла. Ошибки быть не могло, в гараже был хозяин этих ботинок.

Маслик, опираясь на костыли, вышел в сопровождении сотрудников, и залез в машину, предварительно несколько раз ударившись головой о стойку между дверьми. Только когда Петя бережно направил голову Козьмы в правильное русло, тот смог водрузиться на заднее сиденье.

— Осторожнее с головой, гражданин Маслик. Она нам ещё пригодится сегодня, — едва сдерживая улыбку, произнёс Петя Синицын, хлопнул дверью, и автомобиль бесшумно покинул посёлок, как и появился в нём. Только Клавдия Ивановна так и осталась стоять посреди комнаты, раскинув руки в стороны, словно пытаясь поймать ускользавших цыплят. Вовка проснулся, услышав посторонний шум, но когда протёр глаза, то увидел лишь мать, стоящую в одной ночнушке, с открытым ртом.

Стенька давно уже не спал. Он лежал на кровати, свесив руку вниз, и трогал старый школьный рюкзак, спрятанный под кроватью. В нём лежала запасная пара носков, трусы, футболка, спички, булочка, конфеты и баночка с водой. Ему удалось найти бабушкин маленький кошелёчек на полке под полотенцами, но он не решился взять те небольшие деньги, которые в нём лежали.

Бежать он решил сегодня утром, применив второй способ, так как ключи не нашлись. Стенька нашёл кусок мыла и бросил его в блюдце с водой. Пока оно мокло, он выдернул несколько страниц из прошлогодних школьных тетрадей, пестрящих красными двойками и единицами. Он слышал где-то, что во время войны с немцами люди наклеивали полоски из бумаги на стёкла, но не знал, для чего. Теперь, когда он понял, что бумага не давала разлетаться стеклу по всей комнате при бомбёжке, он решил воспользоваться этим способом. Стенька заклеил стекло полностью, не оставив ни одного прозрачного пятнышка.

— Прости меня, бабушка, что не дождался твоего возвращения. Я обещаю, что заберу тебя к себе, когда вырасту.

С этими словами он зажмурил глаза и ударил в стекло железным ковшиком, который выловил из опустевшего ведра с водой. Расчёты немного подвели Стеньку: избавиться от звона разбитого стекла не помогли даже тетрадные листки. Он не подумал, что стоило немного подождать, пока высохнет мыло, но уже не мог терпеть, это стало просто невыносимо.

Стенька попытался не наступать на стекло, чтобы не порезать ноги. Ботинки его стояли на веранде, куда ему ещё предстояло попасть. Как это сделать, он представлял смутно: рамы состояли из маленьких прямоугольных кусочков, в которые ему не пролезть, даже выбив стекло. Босиком, очень медленно и аккуратно, он перебрался через подоконник, потом перегнулся обратно и вытащил рюкзак и ковшик. Пробравшись через доски с гвоздями и ржавую проволоку, он вступил в крапиву и пошёл к веранде.

«Что делать? Разбить стекло? Но я всё равно не пролезу внутрь…» Стенька стоял возле рамы и не знал, как ему поступить. И тут ему в голову пришла одна мысль. Он нашёл тот прямоугольник стекла, который был ближе всего к его ботинкам, поставил под ним рюкзак, ковшик, и вернулся за угол дома. Там он подобрал кусок ржавой проволоки, засунул её конец между досками, закрывавшими подполье дома, и загнул таким образом, чтобы получился крючок. До его слуха доносилось отчаянное верещание поросят в сарае.

Стенька вернулся к раме, взял в руки ковшик, размахнулся и разбил стекло. На куртку рассчитывать он уже не мог, достать бы ботинки. Их выуживание заняло много времени. Первый он подцепил только с десятого раза, медленно приподнял к дырке в раме, и перехватил его рукой. Выдохнув с облегчением, Стенька прислушался, боясь быть пойманным за своим занятием. Только визг поросят в сарае, от которого сжималось сердце — вот и всё, что он услышал.

Второй ботинок сорвался с первого же раза, и отлетел так далеко от окна, что проволока не доставала до него. Снова пришлось бежать за угол дома, где удалось найти кирпич и встать на него. Времени оставалось мало, Стенька это чувствовал всем телом. Странная дрожь пробежала по коже — слишком долго он маячит возле дома с разбитыми окнами. С большим трудом он подцепил ботинок и аккуратно подтащил его ближе, потом выдохнул и стал поднимать его к оконной раме. Наконец, он перехватил его рукой и вытащил на свою сторону.

В спешке обувшись, он поднял рюкзак и побежал к калитке, но снова этот жалобный визг из сарая сковал его движения. «Ещё минуту, и я убегу. Одна минута не будет лишней».

Он подбежал к сараю, отодвинул деревянный засов и отворил дверь. Четверо грязных поросят стояли за ограждением загона и жалобно смотрели на мальчишку. Вонь и грязь под их ногами откровенно говорили о ситуации, в которой они находились. Воды в корыте не было, в углу валялся пустой мешок из под картошки, которая, видимо, и составила весь их рацион с тех пор, как увезли Зою Георгиевну. Голодные мордашки и бледные пятачки красноречиво говорили о мучении этих беспомощных животных. Стенька стоял, как завороженный, не зная, что ему сделать. Внезапно он схватился за створку загона и открыл скобу. Поросята отбежали в дальний угол и уткнулись в него, тихо похрюкивая.

— Уходите! Уходите отсюда! Бегите, вы спасётесь…

Поросята не двигались с места, но не Стеньку они боялись. Кто-то с силой схватил его за плечо и тряхнул.

— Ну что, сволочь, убежать решил? Видать, не по тебе моя наука!

Это был Фёдор, он с силой откинул сына на траву и захлопнул дверцу загона. Стенька не успел встать на ноги, как его подняла над землёй жёсткая рука, держа за шиворот. Удар по щеке, такой забытый и, одновременно, знакомый, оставил на коже красный ожог. Фёдор потащил Стеньку в дом, открыл дверь и зашвырнул его внутрь, потом обошёл кругом и запер ставни на разбитом окне.

Стенька упал на кровать лицом в подушку и рыдал без остановки, тяжело вздрагивая всем телом. Через некоторое время в утреннюю тишину ворвался звук, который не предвещал ничего хорошего. Четыре ружейных выстрела последовали один за другим, не оставив в воздухе даже эха. Только в Стенькиных ушах ещё долго стоял этот звук, раздирающий душу.