Глава 68

Счастливое и спокойное время снова вернулось к Савушкиным. Котов лично приехал вечером к Павлу на своей Ниве и сообщил отличную новость. «С тебя сняты все подозрения, реабилитирован полностью!» Словно мёд, принимал эти речи Павел, он пытался надышаться полной грудью и, одновременно, боялся спугнуть этот момент. Когда директор напомнил ему, что отпуск не отменяется, он его заслужил, и у него ещё почти десять дней, Павел даже слышать об этом не хотел. Трактора требовали ремонта, два из них вообще ночуют в поле, они ждут его рук. «Его рук! Им снова можно доверить важное дело!» Нет, не смог бы он оставаться дома.

Жалкие попытки Марины уговорить мужа немного отдохнуть, не стали успешными. Чудесное утро, несмотря на понедельник, счастливая пара идёт по дороге до развилки, короткий поцелуй, и каждый отправляется своей дорогой, честно и смело смотря вперёд.

Витя впервые был у Жени дома. Она тоже переживала за Джека, как за собственного питомца, ресницы её были чаще опущены, как и руки.

— Папа говорит, что мы его обязательно увидим.

Женя посмотрела на Витю и еле заметно улыбнулась. Она так и не смогла полить цветы в маленьких горшочках на балконе. Вода лилась мимо, на пол, в траву под балконом, но только не на цветы.

— Витя, прошу тебя, пообещай мне кое-что, ладно?

— Да, Жень, конечно, обещаю…

— Глупенький, я же ещё не сказала, что, — засмеялась Женя, отчего и Вите стало немного легче.

— Пообещай, что если ты когда-то будешь мне дарить цветы, то не рви незабудки. Я не люблю эти цветы.

— Хорошо, Жень, — согласился удивлённый Витя. Ему было странно слышать от неё такое. «Как? Неужели у этого создания есть нелюбимые цветы?»

Вскоре настроение девочки вернулось к обычному — весёлый смех, порхание вокруг любимых цветов, счастливое щебетание, как будто только один вопрос ей мешал сделать это раньше, а теперь он решился.

Не решился вопрос лишь для Козьмы Маслика. Он, словно в бреду, с трудом понимал происходящее, ждал какого-то пробуждения от кошмарного сна, но так и не смог пробудиться. Мало того, когда его вели в камеру предварительного заключения, расположенную на нулевом этаже, он перепутал больную ногу со здоровой, и наступил на неё. Резкая боль вернула его в реальность, и он больше не мечтал, что сейчас проснётся в своей постели и увидит завтрак на табуретке у изголовья кровати. Тёмно-синие стены, такого же цвета деревянная лавка, намертво привинченная к полу — вот и всё, что он увидел. Вот она, его правда, его судьба, жизнь. «Это справедливость, она тёмно-синего цвета, и просит она за все эти удобства ни много, ни мало — четыре года. Гипса уже не будет, если не забывать наступать на здоровую ногу».

Маслик сидел на холодных досках и раскачивался взад-вперёд. «Как хорошо, что стены синие, ни капли жёлтого, оранжевого.… Ненавижу рыжий, цвет горя и неудачи, боли и страдания». Он посмотрел на уже огрубевшие волдыри на пальцах, на заживающий порез на ладони, на гипс, и беспомощно застонал. При попытке прилечь он вздрогнул и снова сел. Влажная от липкого пота одежда сковала тело холодом при соприкосновении с лавкой. Вдруг, какая-то серая тень, что-то скользкое и противное, проскользнуло между его ног. «Оно» выскользнуло из-под лавки и побежало в угол, Козьма готов был поклясться, что «это» пищало. «Крыса, огромная серая крыса! О, боже, куда она делась?» «Это» добежало до угла и исчезло, как будто и не было вовсе. Никакого отверстия там не было, ни щелочки, ни углубления, но Козьма прекрасно знал, что отверстие там есть, оно выдолблено прямо в камне. Он ощущал зловоние, исходящее оттуда, скоро его кровь будет стекать туда. Вот уже и желающие отведать его кровь и плоть, собираются там, внизу.

Маслик хочет постучать в дверь и попросить пощады, и даже стучит в неё, но почему-то видит свои ноги, дрожащие под синей лавкой. Снова этот ужасный сон, но ведь он не спит, он уверен в этом! Тогда откуда эта средневековая камера? Откуда этот луч солнца, где это окошко?

Он смотрел на тусклую лампочку под потолком, пока у него не поплыли огненные круги перед глазами. Они не исчезали даже тогда, когда Маслик их захлопнул с таким усердием, что ему показалось, как послышался явный щелчок. Наконец, стало темно, он решил больше никогда не открывать глаза, мало того, он начал слюнявить большие пальцы и тереть ими веки. «Придётся заклеить глаза, чтобы меня не нашли… Пожиратели ждут под полом! Ждут под полом…»

Когда он немного пришёл в себя, то осторожно приоткрыл веки. Дыра в полу зияла, она стала ещё больше. Открылось маленькое окошко в двери, яркий свет пробился в камеру, отчего Козьма зажмурился и зажал уши ладонями. Это зрелище снова отбросило его в тот кошмарный сон, когда он ждал расправы от большого лысого тюремщика. Не обращая внимания на тарелку с кашей, показавшейся в окошке, он упал на колени и отполз в дальний угол камеры, причитая что-то неразборчиво и еле слышно.

— Не казните, прошу, не надо…

Когда его голова упёрлась в угол, Маслик развернулся в обратную сторону и попытался залезть под лавку.

— Нет! Вас нет, вы призраки, и меня нет…

Охранник позвонил сержанту Козлову, а тот доложил о случившемся Ильченко, принявшего решение вызвать медиков.

— Психическое расстройство, сопровождаемое галлюцинациями, — ответил доктор, осматривающий Козьму. Тот сидел на полу и раскачивался из стороны в сторону, держась одной рукой за ножку лавки, словно боялся потерять свою последнюю защиту. — Помогите препроводить его в машину, и дайте человека в сопровождение. Бумаги вам передадут немного позже.