Глава 20

«Скорая» прибыла через полчаса, медики успели спасти женщину. Её погрузили на носилки и поместили в машину. Когда серое пятно УАЗа скрылось за поворотом, Фёдор вернулся в дом и достал бутылку водки. Чувствовал ли он вину или испытывал угрызения совести — это вряд ли. Он выполнил то, что должен был сделать нормальный человек, но этот случай не вписывался в рамки «нормального». Он не взял бы трубку телефона и не набрал 0-3, если бы не вспомнил про Стеньку, наблюдающего за ним из-под верстака в дальнем углу сарая. Он бы оставил мать лежать тут до утра, чтобы наверняка, но ему пришлось поднять её на руки и отнести в дом. Положив её на кровать, он вернулся к сараю и подобрал ружьё.

— Иди в дом! — рявкнул Фёдор, но никто его не услышал. Сарай был пустым.

На следующее утро в посёлке узнали о случившемся. Клавдии Ивановне позвонили в сельскую поликлинику, чтобы уточнить подробности карты больной. Так стало известно, что поздно вечером Зою Георгиевну доставили в больницу райцентра с инфарктом. Её удалось спасти только потому, что женщину будто судьба не отпускала на тот свет. По рассказам медиков, забравших женщину на «скорой», она всю дорогу до больницы держала медсестру за запястье и не отпускала до самой операционной. «Казалось, что она что-то не успела сделать», — говорили они.

Клавдия Ивановна позвонила Оле в магазин, а там уже и весь посёлок узнал о случившемся. Несмотря на то, что Зоя Георгиевна редко показывалась на людях, её помнили и любили многие. О событии узнал весь посёлок, но только причина трагедии так и осталась тайной, притаившейся за оградой Дементьевых.

Марина продолжала ухаживать за волчонком, делая ему перевязки. Кровотечение полностью прекратилось, все раны подсохли, и перевязку решено было прекратить.

— Поправляемся мы с тобой, чудо ты моё! — ласково сказала она, гладя волчонка по мягкому брюшку. — Скоро будем выходить во двор, засиделся ты тут.

Витя пил чай и качал ногой. Он рассказал отцу о случившемся ещё тогда, ночью, когда мама была без сознания. Он подробно описал всё, даже место за ручьём, куст ивы, где нашлись гильзы, мёртвую волчицу с волчатами. Только про драку и про разбитый бинокль Витя промолчал. Ему было стыдно перед отцом, поэтому он решил не сливать все беды в один котёл, а немного подождать. Марина посмотрела на Витю и перестала чесать живот волчонку.

— Вить, тебе уже получше, как ты думаешь — можно ли тебя оставить завтра на полдня одного? — спросила она.

Витя знал, что мама не ходит на работу уже три дня. Она наклеила на дверь библиотеки записку, что идёт ремонт, а сама отпросилась в муниципалитете, сказав, что ребёнок заболел. Заменить её было некому, поэтому Марина не могла найти себе места, зная, что дети не могут взять книжки.

— Конечно, мама! — с гордостью в голосе ответил Витя. — Я уже большой и могу о себе позаботиться.

Слова сына готовы были вызвать смех у матери, но она сдержалась, при этом даже смогла сохранить серьёзный вид.

— Марти мы впустим в дом, ты никому не открывай дверь, приглядывай за малышом, — Марина указала на волчонка. — Ему уже лучше, смотри, чтобы у него была вода.

— Хорошо, мам, — покорно ответил Витя, допивая свой чай с малиной.

Когда он закончил обязательную чайную церемонию, то с облегчением вздохнул и спрыгнул со стула. Волчонок лежал на животе, мягкий полушубок щекотал ему нос, из-за чего тот постоянно тряс им налево и направо. Он ещё плохо понимал запахи, их было немного в его короткой жизни, но эти новые нисколько его не тревожили. Запах Марти стал для него родным, как и запахи Марининых рук, Витиного свитера, полушубка Павла и этой неизвестной овечки, которая была такая мягкая и нежная.

Силы возвращались в это хрупкое существо, несмотря на большую потерю крови. Об этом заявлял влажный нос и блестящие глаза с глубокой голубизной. Витя успел несколько раз перечитать странички в энциклопедии, подаренной ему в прошлом году, где написано про волков. У волчат могут быть голубые глаза, которые потом станут коричневыми, жёлтыми или оранжевыми. Но вот окраска шерсти действительно странная — чёрные волки встречаются редко, при этом они крупнее обычных серых волков.

— Я назову тебя Джек, можно? — спросил Витя, присев на корточки и взяв в ладошки мордочку волчонка. Так делал его отец, когда разговаривал с Марти, а тот был в восторге от такого внимания к себе.

— Мам, а можно я назову его Джеком? — спросил, обернувшись к маме, Витя, словно, внезапно вспомнив о ней.

— А почему бы и нет? — согласилась она, как ребёнок, затаив несбыточную надежду на то, что волчонок останется с ними навсегда. Но тут же её глаза стали грустными — она знала, что его придётся отпустить на волю.

Витя вышел на крылечко и сладко потянулся. Всё-таки, как хорошо болеть! Всё внимание к тебе, даже мама с тобой весь день. Это ничего, что малиновое варенье такое противное — ради этого можно и потерпеть. Его взгляд упал на скамейку возле баньки, и вдруг как будто его кто-то окатил из ведра холодной водой. Там лежал его разбитый бинокль, а рядом выстроились стёклышки, круглые и сверкающие на солнце. У Вити перехватило дыхание, он не мог оторвать глаз от скамейки. Но как, когда, кто его принёс и положил сюда? Видел ли папа это и если нет, то что делать? А если видел, то что теперь ему сказать? Ему было стыдно признаться сразу, что ценный подарок разбит, а теперь, когда выяснится, что он умолчал — практически, обманул отца — ещё хуже.

Витя грустный зашёл домой и решил не предпринимать ничего, пока не придёт отец, а потом признаться во всём. Он сел за стол в своей комнате и медленно потянул на себя самую верхнюю книжку из стопки, выстроенной на углу стола.

— Тимур и его команда, — грустно прошептал Витя. «Как же стыдно перед папой…» В глазах сверкнули слезинки, которые высохли сами, спустя какое-то время.

— Я люблю тебя, папа… Я постараюсь быть лучше…, — прошептал он.

Так прошёл этот долгий день. Витя боялся вечера, но одновременно и ждал его с большим нетерпением. Наконец, радостное повизгивание Марти оборвало эту бесконечность. Павел открыл дверь и поцеловал в лоб Марину, встретившую его у порога.

— Ну что, герой? Как ты сегодня себя чувствуешь? Лучше? — отец просто колол Витю каждым произнесенным словом, будто иголкой.

— Пап, прости меня, что я не сказал сразу про бинокль. Я очень виноват, мне больше не надо подарков, никогда-никогда, — с грустью воскликнул Витя, но отец положил руку ему на плечо и улыбнулся.

— Ладно, не переживай. Ты не виноват в этом, не до бинокля тогда было. Да и пусть он провалится сквозь землю, мы тебе ещё купим, — с радостью произнес Павел, глубоко тронутый признанием сына.

— Ты, наверное, хочешь узнать, как он здесь оказался? — спросил Павел. Витя чуть заметно кивнул головой. — Я на следующее утро после того случая вышел на работу пораньше и сходил на ручей. Было уже достаточно светло, я нашёл то место, про которое ты мне рассказал.

Павел выдержал небольшую паузу и посмотрел на Витю, будто оценивая на глазок его возраст. Сын поднял голову и с интересом слушал отца, хотя, что нового он мог там увидеть? «Странно, зачем он туда пошёл?» — мелькал вопрос в голове.

— Я взял тогда с собой лопату, чтобы похоронить зверей, если всё, что ты мне сказал тогда, совпадёт с действительностью.

Короткий взгляд на Витю. Испуганный взгляд на отца в ответ.

— Я похоронил их, Витя. А ты, герой, считай, что совершил поступок, достойный настоящего мужчины.

Павел обнимал за плечо Марину и сиял, сверля Витю глазами. Его усы не находили покоя, не в силах больше скрывать счастливую улыбку.