Глава 88. Баланс добра и зла с точки зрения зла

— И ты отдала наконечник этим… Этому…

Казалось, глаза Огнеплюя сейчас выскочат из орбит, а сам он спрыгнет с койки, чтобы показать кое-кому, где раки зимуют. Но Мегги без труда уложила его обратно, сопровождая свои действия успокоительным — «Чи, чи, чи, чи, чи, чи, чи!»

Он был, ещё очень слаб, хоть врач, который извлёк пулю, был полон оптимизма. О своём пациенте эскулап отзывался несколько противоречиво. С одной стороны говорил, что парню сказочно повезло, а с другой, что в первый раз в жизни видит такой образчик, и что выжил он только лишь благодаря феноменальной физической выносливости.

Из этих слов Мегги поняла, что не встреть они дона Дульери, и не приведи тот к раненному этого доктора, Огги мог бы сейчас отправиться к Звёздному Дракону. В связи с этим она решила про себя, что отсыпет немного золота из своей подстилки для того, кто спас её брата или даже отдаст ему целиком подстилку Анджелики, ведь та врядли снова примет драконий облик и вернётся в пещеры.

Огнеплюй поправлялся, хоть и был ещё очень слаб. Мегги проводила с ним всё время, пока он не спал, стараясь развлечь брата разговорами. И надо же ей было сегодня проболтаться ему про наконечник! Впредь следует сдерживать свою болтливость, что оказывается, не так легко, как она думала.

С доном Дульери они в последнее время беседовали постоянно. Чаще всего это происходило за ужином, так-как днём мафиози часто был занят, а потому ужины у него были обильнее и продолжительнее обедов.

Дульери любил рассказывать ей истории из своего прошлого, где злодейства перемежались с добрыми делами, и всё в конечном итоге представлялось оправданным и наполненным смыслом.

— Меня многие не понимают! — с хорошо разыгранной горечью говорил тот, кто взял на себя ответственность за зло в мирах населённых разумными существами. — Вот взять моих братьев. Ангел, которого вы знаете под именем Фигольчика, Фига или Фиглориуса, думает, что миры будут жить просто великолепно, если зло уничтожить или просто загнать в подпол и там запереть. Не буду терзать ваши ушки рассуждениями о пользе зла, скажу лишь, что даже если бы такой эксперимент удался, победившее добро мгновенно обрело бы собственную полярность. А это значит, что, оставаясь добром по названию, оно разделилось бы на «добро доброе» и «добро злое». А что это, как не деление на добро и зло «де факто»? Зачем, спрашивается копья ломать и идти на бесчисленные жертвы, без которых никакого низвержения зла не бывает, если в итоге получаешь то же самое? Я вам больше скажу — стремясь искоренить зло, «злое добро» начинает действовать радикально, применяя очень привлекательные жёсткие меры. Ведь это так просто — истребить всех сторонников зла! А чтобы закрепить победу, уничтожить всех сочувствующих злу и его сторонникам, а заодно всех подозреваемых в этом сочувствии и всех потенциально подходящих для кандидатов в такие подозреваемые. В итоге воинствующее «добро» совершает злодеяния настолько чудовищные, какие никакому злу не способны прийти в голову! Но самое забавное, (извините мой невольный злодейский сарказм), что «злое добро» в конце концов, подминает под себя «добро доброе», душит и уничтожает его, как очевидную угрозу для своего существования. В это трудно поверить, но история столь любимых вами людей изобилует такими примерами. Это повторяется каждый раз, когда человечество начинает очередную борьбу со злом или с тем, что ему представляется таковым. И каждый раз такая борьба заканчивается рождением нового зла, которое многократно больше и безжалостнее зла старого.

Дульери сделал паузу, чтобы отрезать кусок великолепного пирога и положить его на тарелку Мегги.

— Я вот понимаю ценность и необходимость добра, и вовсе не горю желанием его истребить или упечь за решётку. Я предоставляю добру расти на подконтрольной мне территории самостоятельно. Никак ему не препятствую и даже помогаю, но беру плату за свои услуги. Вот, например, этот пирог. Его создал замечательный кондитер, настоящий мастер своего дела. Это ли не добро? Этот человек живёт и творит свои шедевры под моим покровительством. Он платит мне дань, а я даю ему возможность спокойно жить и работать, потому что кулаки, дубинки и стволы моих людей, это хорошая гарантия безопасности для того, чьё призвание далеко от таких понятий, как боевое искусство.

Но, предположим, что кто-нибудь искоренит меня, как зло. Знаете, что будет? Этому кондитеру станет обеспечивать безопасность полиция. Казалось бы, какая разница? Разница в том, что для полиции, (представим, что она состоит из одних кристально чистых и честных сотрудников), этот кондитер и те, кто угрожает его спокойной жизни — хулиганы, мелкое и крупное ворьё, бандиты-налётчики, недобросовестные конкуренты, все имеют равные с ним, с кондитером права, и их жизнь объявляется равноценной его жизни.

Не верите? Тогда послушайте, что об этом говорят сами господа полицейские, и прежде всего их высокопоставленное начальство, когда выступает с публичными заявлениями. В результате, перевес оказывается на стороне врагов таких трудяг, как этот кондитер. Граждане живут в атмосфере постоянного страха и угрозы своему бизнесу и самой жизни. Преступники же чувствуют себя в известной мере безнаказанно, ведь сопротивление им со стороны законного «добра» гораздо ниже.

И что же мы будем иметь в итоге? Как следствие — весьма скверный пирог, созданный человеком разлюбившим своё дело из-за того, что оно не приносит ему материального благополучия, и из-за того, что заниматься им приходится в обстановке нервной, напряжённой и лишённой стабильности. Вот вам и добро!

— Но ведь можно найти какой-то баланс между добром и злом? — спросила Мегги, почему-то поглядывая на пирог с опаской.

— Ещё одна старая и неосуществимая идея! — улыбнулся Дульери. — Автор — мой дорогой брат, известный, как Умник. Этот думает, что жизнь можно подчинить математическим законам. Он и действует вечно по принципу — самое кратчайшее расстояние между двумя точками, это прямая. Конечно, заманчиво установить равновесие между добром и злом, но это невозможно, потому что эти силы активные! Мы боремся друг с другом, и от этого чаши весов постоянно раскачиваются. Есть мнение, что именно это обстоятельство приводит в движение всю мировую машину, но оговорюсь — это лишь мнение мыслителей, истина сокрыта, как от людей, так и от нас. В любом случае абсолютное равновесие невозможно, ведь остановка весов равносильна их исчезновению. Сильный перевес одной стороны тоже нежелателен, поскольку он грозит опрокидыванием самих весов. Спасение в спокойном отношении к временному перевесу той или иной чаши, в понимании друг друга и в уважении. И это было бы легко достижимо, если бы не Глупник со своими штучками!

— Четвёртый брат-близнец? — спросила Мегги. — Но, разве вы не говорили тогда на острове, что соединив его энергию со своей, вы обрели некую особую силу?

— У вас хорошая память, мисс Мегги! Да, я действительно так говорил, и повторю сейчас. Влияние таких моих братьев, как Умник и Глупник, даёт колоссальное преимущество над противником. И тот и другой, сущности изобретательные, но если Умник стремится остановить качание весов ради равновесия, то Глупник наоборот, вечно раскачивает их в опасном режиме. Дело в том, что повелитель глупости, сам чрезвычайно умён, но легкомыслен по своей природе. Ему бы всё развлекаться, да шутить! Причём, его игры и шутки, учитывая вселенские масштабы применения, бывают крайне жестокими. Это он придумал политику и религиозный фанатизм. Его замечательные идеи — атеизм и учение о всеобщем равенстве. Его уму принадлежит большинство азартных игр. Благодаря ему появились деньги и все финансовые махинации, связанные с обманом и жульничеством. (Правда, экономику, как средство обуздания этих махинаций, придумал Умник, поэтому она такая запутанная.)

Есть у него и невинные, даже полезные придумки, авторство которых иногда приписывают мне. Среди них — цирк, театр, кинематограф и прочие представления. Мы с Ангелом просто внесли каждый свою лепту, и это прижилось.

— Правда? Вот здорово! — воскликнула Мегги. — Если не секрет, что именно вы с Фигом принесли в искусство?

— Долго всё перечислять, но он, например, изобретатель музыки, а я акробатических трюков и острых сюжетов. В этом деле Умник тоже подвязался. Как вы понимаете, его часть в основном техническая. Ах, да! Наше любимое общее изобретение — карусели.

— Не может быть!

— Представьте себе, это так. Идея щекотать себе нервы подобным способом, конечно, принадлежит Глупнику. Я постарался сделать это развлечение опасным. Ангел, наоборот, изо всех печёнок старается сохранить жизнь тем, кто доверяет её ради забавы бездушным механизмам, способным разорвать, размозжить, раздавить человеческую плоть, как сам человек это делает с назойливыми насекомыми. Ну, понятно, Умник азартно делает эти приспособления всё более изощрёнными и совершенными.

— Я всегда так хотела покататься на каруселях! — мечтательно произнесла Мегги.

— Обещаю сводить вас в парк развлечений при первом же удобном случае! — поддержал её порыв доброжелательный злодей. — А если не смогу сделать это сам, то окажу покровительство тому, кто пригласит вас туда от чистого сердца!

Мегги не совсем поняла смысл обещания дона Дульери, но поблагодарила его за тёплые слова и добрые намерения.

Вообще-то, терпеливая драконесса давно уже соскучилась в этом подвале, несмотря на то, что здесь были все удобства, включая её любимый душ. Если бы не Огнеплюй, она давно отправилась бы погулять, невзирая на опасность встретиться с адептами Святого Мика, которые называли её, (как донесли информаторы Дульери), зелёной дьяволицей. Чтобы скрасить её досуг, дон велел принести несколько объёмистых коробок забитых книгами и журналами. Он обещал также провести сюда телевизионную антенну и доставить небольшой телевизор, вроде того, что был у них в мотеле. (Мегги нравилось это изобретение, но даже Анджелика не всегда могла объяснить ей, что происходит на экране.)

Возможно, это действительно развлекло бы её на некоторое время, но тут пришли сведения о возможном местонахождении пропавшей принцессы.

* * *