Глава 16. Интермеццо девятнадцатое – Адова пасть

Между тем, вокруг как-то стемнело. Неужели наступил вечер? Ерунда, до заката ещё далеко — солнце совсем недавно перевалило через полдень.

Туман вокруг стал каким-то странным — клочковатым, серым и липким. Вдруг снова похолодало и потянуло в сон, несмотря на середину дня. Вот тогда-то мы и вспомнили про кофе.

Среди припасов, которыми одарили нас индейцы, имелось несколько мешочков с ароматными зёрнами. Ещё в походе к озеру мокеле-мбембе я видел, что индейцы не заваривают их целиком, а предварительно измельчают в порошок. На камбузе у нас имелась ручная мельница, хранившаяся на тот случай если мука в походе кончится, а пополнить запасы удастся только немолотым зерном. Молоть на ней кофейные зёрна было любо-дорого, лучше, чем растирать их в специальных ступках, как это делали индейцы.

Если тогда, в джунглях, пираньи морщили носы от одного только горького аромата чёрного напитка, то сейчас они выстроились в очередь с кружками в руках, нетерпеливо заглядывая друг другу через плечо.

Магдалена придумала класть за щёку несколько кристалликов тростникового сахара, которого у нас тоже был запас. Это смягчало горький вкус, и тут же было подхвачено всеми остальными. Ганс, тот вообще кидал сахар в кружку в большом количестве, что превращало чёрный напиток в какую-то патоку. Только дон Мигель и я продолжали пить кофе по-индейски — без всякого подслащивания. Ну, с ним было всё ясно — мальчик самому себе доказывал свою стойкость и мужественность. Что до меня, то мои щёки устроены не так, как у людей, вот и некуда положить сахар.

Тем временем, холод усиливался. И это на Амазонке! В какой-то момент мы поняли, тумана вокруг нас нет, зато кругом вихрится и завывает самая настоящая метель. Магдалена скомандовала всем надеть мокасины.

Это разновидность обуви, которую я, кстати, не видел на индейцах-аборигенах, а только на пришлых воинах, представляла собой промежуточную стадию между сапогами и кожаными чулками, и была не такой неуклюжей вещью, как наши штормовые сапоги, которые я уже упоминал ранее. Пираньи поворчали немного, но обулись. Всё-таки свирры не викинги, холод им непривычен и вреден.

Кому приходилось по-настоящему скверно, так это мне. Вы когда-нибудь видели попугая в мокасинах? Я — нет. И с одеждой было туговато. Единственное, что я мог на себя напялить, это импровизированное пончо из половинки пледа, которое соорудила для меня Магдалена. Вот только летать с этой штукой на шее я совершенно не мог. Пришлось без крыльев забраться на свой насест на мачте, где я и уселся, рискуя отморозить лапы.

Зачем я это сделал? Просто я понял, что нам не может всё время везти. Я уже излагал свои мысли о неизбежной череде везения и невезения, поэтому не буду повторяться. Вы себе не представляете, насколько оправдались мои опасения!

Сначала всё было, как было — жуткий холод, снег норовивший сделать из меня снежное чучело, нулевая видимость. Потом снег вдруг разом куда-то сдуло, и я увидел низко нависшие тучи, серые от холода джунгли по берегам Великой реки и её, вновь ставшие свинцовыми, воды.

Вот тут-то и случилось такое, чего я не видел ни в одном из миров, чего я никогда не забуду! На моих глазах, в полумиле от нас, середина реки вдруг провалилась и её воды с рёвом устремились в эту огромную воронку, в которую, наверное, поместилась бы Непобедимая Армада целиком, если бы её угораздило появиться на Амазонке в этот момент!

«Анхелику» вдруг потащило к краю этой невероятной бездны, да так резко, что многие, кто находился на палубе, не удержались на ногах!

Вынужден признаться — с перепугу я обделал мачту. Такого со мной не случалось даже среди жаркого боя, когда пули и ядра норовили пригладить на мне перья. Но в тот момент мне было не до конфуза.

А ещё я до сих пор не знаю, что заставило меня, кувырком свалившись с мачты, заорать во всё горло — «В трюм! Все быстро в трюм! Бросайте всё, спускайтесь в трюм!»

Это на самом деле спасло жизнь тем, кто стоял на вахте. Пираньи замерли в недоумении, но Магдалена привыкла доверять мне, не рассуждая и не расспрашивая, потому что расспросы в критической ситуации гибельны. Она тут же принялась загонять девушек в трюм, в чём ей помог дон Мигель, который спустился туда последним, со мной на руках. Он успел увидеть отверстую адову пасть и побелел, как полотно, за что я его совершенно не осуждаю, но это не заставило его впасть в панику. Мой воспитанник держался одинаково мужественно и на поле брани, и перед лицом стихии.

В это время мы уже практически стояли на краю обрыва в бездну, и времени хватило только на, чтобы спрыгнуть вниз и задраить люк. И тут началось нечто кошмарное!

Чтобы представить себе наше состояние, насыпьте полбанки гороха и трясите, кувыркайте её, как вам заблагорассудится, минут десять-пятнадцать! Нам же это время показалось вечностью. Если бы мы могли приготовиться к той адской карусели и хотя бы привязать себя к неподвижным частям в трюме, пережить случившееся было бы легче. Но такой возможности у нас не было.

Люди, мешки с припасами, оружие, какая-то утварь, какие-то тряпки, спальные тюфяки, запасные снасти, всё превратилось в беспорядочную, кричащую на разные голоса, беспомощную, пихающуюся и лягающуюся мешанину. В воздухе повис тяжёлый запах рвоты и не только рвоты. И ведь всё это происходило в кромешной темноте — две масляные лампы, освещавшие трюм, оказались тут же раздавленными.

И всё же я понял, что нас не просто кувыркает, а несёт куда-то вниз, причём сначала мы падали отвесно, а потом заскользили по наклонной плоскости, что замедлило движение и не дало нам разбиться в лепёшку. Тем не менее, приземление, а точнее приводнение, было жёстким. Удар, и меня чуть не размазало по днищу «Анхелики», после чего придавило сверху чем-то мягким и тяжёлым.