Глава 16. Интермеццо двадцатое – «Нижняя» река

На некоторое время я потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что погребён под грудой из тел, стонущих пираний. Первоначально я решил, что у меня переломаны все кости и это меня огорчило. Но тут же я сделал одно открытие, которое меня порадовало — «Анхелика» слегка покачивалась, а за бортом слышался тихий плеск волн. Это значило, что мы на воде, что судно сохранило плавучесть, и корпус даже не дал течи! Настоящее чудо, учитывая в какую бездну мы ухнули.

Преисполнившись уважения и благодарности по отношению к голландским корабелам прошлых лет, («Анхелика» появилась на свет, как ганзейское судно голландской постройки), я принялся выбираться, что было не так-то легко. Ничего не соображающие, не понимающие где сейчас чьи рук-ноги-головы, пираньи, воспринимали мои попытки, как агрессию и дважды чуть не свернули мне шею.

Но вот, наконец, я утвердился на чём-то деревянном и неподвижном, произвёл учёт костей и с удивлением обнаружил, что все они на месте! Недоставало изрядного количества перьев в хвосте, но это, как говорится — дело наживное.

Итак, собравшись с духом, я выпустил несколько огненных пузырей самой малой силы, чтобы никого ненароком не обжечь. Картина была удручающая.

Первое, что бросилось в глаза — физиономия Ганса, пребывавшего в глубоком обмороке. При этом изо рта у него торчал чей-то мокасин. Дон Мигель, как и я, оказался погребённым под завалом из пираний. Его я откопал и растолкал в первую очередь. Надо было отдраить люк, пока мы здесь совсем не задохнулись, определить, куда мы попали, произвести смотр команде, среди которой наверняка найдутся раненые, осмотреть судно, произвести учёт потерям.

Мы вышли на палубу в кромешную, гулкую темноту. Где мы? Что это за место? Пришлось освещать корабль факелами. Я их зажёг штук пять, и вот, что мы увидели!

«Анхелика» стояла, (именно стояла!), посреди реки. Нет, это была уже не Амазонка, а какая-то другая река со стоячей, как нам сперва показалось, водой. Ширина этой реки была невелика, но потом выяснилось, что вся она состоит из множества нешироких и неглубоких параллельных русел, то соединяющихся, то расходящихся между собой. Берега и промежутки между этими руслами-протоками, были каменными, покрытыми чем-то белым, пушистым, какой-то разновидностью то-ли мха, то-ли плесени.

Но это было ещё что! Самым диковинным было то, что над нашими головами нависал каменный потолок. Похоже, что так было на протяжении всей этой странной реки.

Вот это было да! Сделав несложное сопоставление, я понял, что это река подземная, течёт она, скорее всего вдоль наземного русла Амазонки, а попали мы сюда через внезапно открывшийся на дне Великой реки провал, который видимо тут же и закрылся, спустив нас сюда, как в сточную канаву. И как, спрашивается, нам теперь отсюда выбираться?

Что касается команды, всё оказалось лучше, чем я опасался. В очередной раз подумалось — а не из резины ли сделаны мои пираньи? Не было даже переломов, всё обошлось ушибами, ссадинами и парой вывихов. Вот что значит свиррское воспитание и спортивная подготовка! Любые другие девахи на их месте, будь то изнеженные барышни или привыкшие к труду крестьянки, сейчас лежали бы в обмороке или нуждались бы в помощи врача. Конечно, наши девчонки были грязные, как чушки, но эта участь не миновала никого из нас. Всем требовалась помывка и стирка, а хозяйство нуждалось в восстановлении и спасении того, что можно было спасти.

Этим все и занялись, как только пришли в себя, но самой главной проблемой у нас был корабль. Мы лишились мачты, оснастки и некоторых палубных надстроек. Пропал мой позолоченный насест — память об Анхе и незабываемых делах тех лет. Это было грустно, но я в очередной раз сказал себе, что самая главная память о моей воспитаннице, это её пра-пра-пра-пра-правнук — дон Мигель, которому в очередной раз удалось спастись. Я сразу припомнил талисман удачи незабвенного жреца Ра-му двенадцатого и решил, что здесь не обошлось без вмешательства этого артефакта. А вскоре мне довелось убедиться, что эти подозрения не лишены оснований.

На то, чтобы привести всё в надлежащий вид, ушли, наверное, сутки. Повторюсь — нам несусветно повезло, что корпус корабля выдержал и не развалился. Мы действительно скатились с этакой каменной горки, размером с настоящую гору, по которой сейчас тонким слоем струились воды с потолка. Во время нашего падения эти воды, конечно, были подобны могучему водопаду, который нёс «Анхелику» в свих объятиях, иначе нас просто размолотило бы о скалы. Теперь же верхнее «окно», ведущее к амазонскому дну и огромной водной массе Великой реки, было закрыто. Н-да, неизвестно когда оно откроется в следующий раз, да и толку для нас от этого не будет — наверх не забраться, а если бы даже это удалось, то выйти наружу этим путём людям не под силу. Значит, надо было убираться отсюда, пока новое излияние сверху не сбросило нам на головы тонны воды.

В корпусе нашего судна не было обнаружено ни пробоин, ни трещин, но мачты явно не хватало. Теперь «Анхелика» выглядела, как большая лодка и надо было придумать, как привести её в движение.

Компас, как ни странно, работал здесь не хуже чем на поверхности земли в нормальных условиях. Это позволило нам определить, что подземная река, (или реки), течёт в том же направлении, что и Амазонка. Вот только течение это было чрезвычайно медленным. Надежды на то, что оно понесёт наше судно по направлению к дому, не было никакой. Двигаясь таким ходом, «Анхелика» достигла бы побережья Атлантики лет через двадцать.

Ветра здесь тоже не было, но у нас не было и средств передвижения под парусом. Шестов, которыми можно было бы отталкиваться, приводя корабль в движение, мы лишились вместе с мачтой. Оставалось одно — тащить корабль на буксире, а самим для этой цели идти по берегу.

Так и сделали. Смастерили себе упряжь, впряглись и пошли. Медленно пошли, спотыкаясь. Берега здесь были не просто каменными, они местами представляли собой длинные россыпи камней всевозможных размеров, а местами были сплошь покрыты скалами. Идти по такой дороге было крайне трудно, если не сказать — невозможно. Но мы двигались. Очень медленно, но двигались.

Ганс был способен заменить в таком деле едва не половину команды, но его силы тоже были не беспредельны. Дон Мигель работал наравне со всеми, даже больше других, и частенько Магдалене приходилось буквально гнать его вон из упряжки.

Другой проблемой был холод. Нет, здесь не было ни снега, ни мороза, но температура колебалась в районе пяти — семи градусов тепла, (примерно, конечно), а согреться можно было только работой — топливо приходилось экономить. Тут снова нас выручили уцелевшие запасы кофе, дающего одновременно и тепло, и бодрость.

Я научился варить его, используя минимум дерева, которое приходилось экономить ещё и для освещения, ведь не мог же я до бесконечности изображать из себя свечку. А вскоре нам стали попадаться корабли.

Первую находку мы сделали, преодолев около пяти миль. Это было сложно назвать кораблём — видимо он попал сюда очень давно, и от дерева осталась лишь труха, рассыпающаяся при прикосновении. Но из-за того, что он пролежал здесь века без движения и какого-либо внешнего воздействия, общий вид или точнее контур судна был вполне различим.

Внутри и рядом с ним мы нашли немало человеческих костей, но не смогли определить, что это были за люди. Примечательно то, что все металлические детали сохранились в целости, так-как были из бронзы. Ни на корабле, ни при погибших моряках не было найдено ничего железного. Целее всего выглядел груз, когда-то хранившийся в трюме, а теперь лежащий на поверхности. Это были ряды превосходных амфор содержащих масло. Они были воткнуты в песок, насыпанный в трюм, в качестве балласта, и благодаря этому не побились друг о друга, когда корабль попал сюда. Но может быть, его не мотало настолько, как мотало нас?

Находка оказалась не бесполезной — масло в амфорах давно прогоркло и загустело, но по-прежнему могло гореть, хоть и воняло отвратительно. Это решило на длительное время нашу проблему с освещением, и теперь путь нам озаряли допотопные, чадящие, но достаточно яркие масляные светильники, вместо разбитых во время катастрофы фонарей.

Меня занимало одно — что убило моряков этого корабля, которые были явно живы, когда попали сюда? Это был не голод. Не похоже также, что они погибли в битве друг с другом — ни у кого в руках не было оружия. Короткие мечи и окованные бронзой дубинки лежали у каждого в районе талии, а значит, не покидали поясов, за которые их заткнули. Но при взгляде на скелеты создавалось впечатление, что люди старались отойти или даже отползти подальше от своего корабля.

Второй корабль мы нашли, наверное, ещё миль через десять. Меня беспокоило то, что наша команда так страшно измотана, хоть пираньи буксировали судно посменно. Отдыха за время, которого одна часть команды выбивалась из сил, явно не хватало, чтобы другая успела эти силы восстановить. Приходилось делать привалы, во время которых мы простаивали.

Находка номер два была скорее похожа на большую лохань, чем на судно. Она сохранилась гораздо лучше, чем тот корабль, который мы нашли первым, но выглядела примитивней. Я так и не смог определить ни эпохи, ни народа, построившего эту посудину. «Лохань» оказалась плетёной из прутьев и обмазанной снаружи и изнутри смесью глины с чем-то цементирующим, вязким, что сделало её пластичной, прочной, но не хрупкой при застывании. В движение «лохань» приводилась шестами, которых сохранилось множество, но эта находка не смогла послужить нам по своему назначению, так-как дерево этих шестов ломалось от малейшего нажима и они больше не могли выполнять своё предназначение. Но мы их всё равно забрали, для того, чтобы сделать факелы.

Найденное судно не имело никакого груза, а его хозяева пустились в плавание то-ли совершенно голыми, то ли в очень лёгкой одежде, истлевшей вместе с их телами. На них не было найдено ни одного металлического предмета. По-видимому, они совсем не знали металла, а пользовались лишь каменными ножами, топориками и кистенями.

Их скелеты были найдены точно в таких же позах, что и останки моряков с первого корабля. Что бы это значило?

Третья находка повергла нас в шок и едва не заставила повернуть обратно. Тяжёлый испанский галеон новейшей постройки, стоял поперёк русла подземной реки, перегораживая его от берега до берега. Он был разбит, в корпусе зияли многочисленные пробоины, полученные от ударов о скалы. Мачты отсутствовали, но были целы кормовые и носовые стрелковые башенки, что позволило ему сохранить грозный и величественный вид.

Как и в первых двух случаях, вокруг судна на обоих берегах виднелись тела моряков. При ближайшем рассмотрении мы поняли, что здесь трагедия случилась всего около месяца назад. На трупах, одетых в доспехи реконкисты поверх отличных камзолов, не было никаких повреждений, но даже теперь, когда их лица превратились в маски смерти, на них можно было прочесть выражение крайнего ужаса!

Галеон так прочно сидел, застряв между берегами, что сдвинуть его не представлялось возможности. И хорошо, что мы этого не сделали, иначе он бы сразу затонул и лёг на неглубокое дно, окончательно перекрыв нам движение. При осмотре судна мы нашли изрядное количество съестных припасов ещё годных к употреблению, неплохую сумму золотом в каюте капитана, двадцать новеньких чугунных пушек и артиллерийский погреб, полный бочонков с порохом.

Это последнее решило судьбу галеона. Но самой ценной находкой явились две шлюпки с целыми вёслами, ведь свой ялик мы потеряли.

Итак, перенеся к себе на борт все, что было съедобным и ценным, а также часть пороха, (пушки не тронули — отяжелять «Анхелику» таким грузом было для нас слишком большой роскошью), мы придали земле, то-есть завалили камнями тела погибших соотечественников, справили по ним походную заупокойную службу, после чего отвели свой корабль обратно на полмили, (теперь с помощью шлюпок это было проще), и взорвали галеон.

Конечно, это было рискованно, мы ведь находились под землёй и в любую минуту потолок мог опуститься нам на головы. Все и так чуть не оглохли, несмотря на то, что отошли на приличное расстояние.

Зато теперь мы прошли свободно и не так, как раньше, а буксируя «Анхелику» сразу в две шлюпки. Не самый быстрый и лёгкий способ передвижения, но сейчас он был несравнимо эффективнее того, какой мы использовали до сих пор.

На радостях, что казавшееся непреодолимым препятствие, успешно пройдено, мы решили сделать большой привал, чтобы дать команде хороший отдых перед длинной и тяжёлой дорогой ведущей в неизвестность. И это едва ли не погубило нас всех.

Привал устроили на продолговатом острове, образованном в результате свойства подземной реки постоянно разделяться на отдельные рукава и сливаться вновь. Мы поставили «Анхелику» на якорь, разбили лагерь, воткнув факелы по краям, разожгли костры, приготовили еду и сварили кофе.

Стало уютно и весело! Дон Мигель распорядился открыть бочонок вина, что было встречено приветственными криками, хоть команду нашу никак нельзя было отнести к любителям выпивки.

Вобщем пир удался наславу, после чего все, кроме часовых, уснули, как убитые. Но мне не спалось. Что-то не давало покоя, какая-то недодуманная мысль или скорее предчувствие.

Чтобы хоть как-то развеяться, я стал осматривать всё вокруг. Пейзаж в общих чертах повторял то, что мы уже видели — кругом скалы, серо-чёрные воды подземной реки, (солёные, между прочим; пресная вода стекала сверху, то струйками, то небольшими водопадами), а ещё каменистые берега, местами полностью скрытые пушистым белым мхом похожим на плесень.

Эта плесень или мох, покрывала все поверхности на многие мили, превращая угрюмый каменный ландшафт в сказочно-зимний. Иногда она, правда, куда-то исчезала, оставляя большие и малые проплешины. Например, её не было вокруг всех трёх найденных нами кораблей. Не было её и на этом острове, зато кругом на обоих берегах и даже на низком в этом месте потолке пещеры, красовались густые заросли.

Глядя на потолок, я обратил внимание на то, что прямо над нами цвет пушистого покрова отличается от того идеально-белого, который был в остальных местах. Над нами было розовое пятно, по своим размерам и форме напоминающее очертание нашего лагеря. Я сперва принял его за отблеск костров и факелов, но границы пятна были слишком резко очерчены, чего не могло быть, будь это сполохи от огня.

Вдруг пятно стало темнее. Из нежно-розового оно преобразилось в агрессивно-насыщенное и… шевельнулось!

Я едва успел набрать воздух, когда эта дрянь отделилась от своего основания и упала на спящий лагерь толстым липким покрывалом. Но уже на трети пути её встретил фонтан драконьего пламени!

Думаете, я тогда соображал, что делаю? Нет, за те доли секунды, что прошли, пока розовое плесневое пятно отделялось, чтобы накрыть наш лагерь, соображать было некогда. Тут сработали драконьи инстинкты выживания — жги или сожгут!

Мой огненный зонт был настолько силён, что атакующее пятно подбросило обратно к потолку и разбило об него в клочья! Будь я в драконьем теле, от липкой мерзости не осталось бы даже пепла, но сейчас мне было непросто развить мощь, достаточную, чтобы прикрыть огнём весь лагерь одновременно. Но я справился, несмотря на то, что напитанная водой розовая дрянь не хотела гореть, шипела, съёживалась, чернела, сопротивлялась, как могла.

Однако силы мои были небеспредельны. Когда атаковавшее нас существо, (или чем оно там было?), превратилось в чёрные хлопья, я свалился без сил кверху лапами, и уже теряя сознание, слышал, как взвизгнули две из четырёх пираний, стоявших на часах, как повскакали все остальные, как они забегали, пытаясь понять, что случилось.

Когда меня отлили водой, то выяснилось, что опасность миновала, но две девушки получили множественные ожоги размером от мелкой монеты до полновесного дублона времён короля Максимильяна. Магдалена соскребла жгучую дрянь ножом и смазала обожжённые места бальзамической мазью. Всё обошлось, но обе пострадавшие пираньи ещё долго были не в себе и их отправили отлёживаться в трюм.

По-видимому, розовая плесень охотилась именно таким способом — накрывала ничего не подозревавшую жертву и что-то с ней делала — то-ли обжигала, то-ли переваривала, то-ли забирала что-то такое, что требовалось ей в качестве пищи. Это моё предположение подтвердилось очень скоро и в полной мере.

Место нападения розовой плесени мы тут же в спешке покинули, хотя могли особо не торопиться — чтобы атаковать ещё раз ей требовалось сначала вырасти, после чего убедиться в том, что жертва пригодна для еды, то-есть неподвижна. К такой «охоте» была способна любая белая плесень, но чтобы напасть ей требовалось созреть до розового состояния. Зрела она буквально на глазах, после того, как убеждалась, что жертва не сбежит.

Видимо так погибли экипажи всех трёх кораблей, найденных нами во время пути. Их накрыла липкая жгучая мерзость, способная к тому же парализовать живое существо, попавшее в её объятия. Правда чем именно питалась эта тварь мы так и не поняли. Тела погибших конкистадоров не были съедены в том смысле, в котором мы привыкли понимать это слово. Впрочем, мы видели лишь высохшие мумии.

О, они же не должны были высохнуть во влажной атмосфере подземной реки! А ведь раньше мне это в голову не приходило. В таком месте трупы безобразно раздуваются, чернеют и всякое такое. А мы не чувствовали даже характерного запаха разложения. Возможно, хищной плесени требовалась влага живых тел, а может ещё что-нибудь.

Как я уже говорил, мы торопились, и размышлять над подобными проблемами было некогда. Теперь пираньи налегали на вёсла с удвоенной энергией, периодически посматривая вверх. В конце концов, Магдалена запретила им делать это, а слежение за потолком было вменено в обязанность мне. Но, как я уже сказал, для нападения нашему врагу требовалось время и неподвижность жертвы, а потому мы могли не беспокоиться.

Когда-то в нашем ялике, потерянном во время падения в этот речной «Тартар», помещались шесть пираний или один Ганс. Шлюпки вмещали больше гребцов, но соотношение решено было не менять. Более того — две шлюпки в узком русле подземной реки, где постоянно имелся риск ободрать борта «Анхелики», друг другу только мешали, а сил одной шлюпки вполне хватало, чтобы буксировать корабль с небольшой, но постоянной скоростью. Таким образом, тридцать девушек и один Ганс составили шесть смен, для того, чтобы двигаться непрерывно. Конечно, они выматывались за четыре часа гребли, но последующих десяти часов отдыха хватало, чтобы восстановить силы.

Более всего я тогда опасался, что привезу домой настолько мускулистых девчонок, что парни будут от них шарахаться. Увы, проблемы, ожидавшие нас по возвращении, были совсем иными.

А пока, мы уверенно шли вперёд, двигаясь к устью Амазонки, и радовались, что приближаемся к Атлантике, хоть совершенно не представляли себе, как будем выбираться на поверхность. Встречавшиеся по пути останки кораблей мы больше не исследовали. Зачем? Их сокровища нам были бы в тягость, а брать на себя роль могильщиков погибших моряков, мы не могли — не хватило бы ни сил, ни времени.

В один прекрасный день, (я уж не помню в который, так-как давно потерял счёт времени), мы с удивлением и радостью поняли, что течение усилилось. Между тем, подземная река здесь взяла круто в сторону. То есть в сторону «вильнуло» основное русло, но именно оно-то интересовало нас больше всего, так-как побочные рукава не смогли бы вместить «Анхелику», не повредив обшивку, а иные были узковаты даже для шлюпок.

За время нашего путешествия все мы привыкли к неожиданностям, а неожиданности полюбили нас. Только-только мы шли по подземной реке, протекающей в чём-то, напоминающем трубу, и вдруг неожиданно вышли на большую воду!

Что это за «большая вода» такая, стало понятно не сразу. Пространство вокруг нас внезапно расширилось, берега разъехались в разные стороны, потолок поднялся вверх на головокружительную высоту, и где-то в этой высоте замаячило нестерпимо яркое пятно — узкое отверстие из которого падал вертикальный сноп солнечного света!

«Анхелика» закачалась на волнах подземного озера, может быть не такого широкого, как озеро мокеле-мбембе, но после многодневного плавания в сливной трубе, (извините, но сравнение напросилось само собой), это озеро показалось нам просто бескрайне широким.

Над нами возвышался купол, способный накрыть собой крупный город, а может быть даже два или три города. Его стенки представляли собой неровный конус. Внизу они казались почти вертикальными, но на высоте, от которой даже у птицы дух захватывало, сходились к отверстию, за которым сияло голубое небо, и проплывали облака.

Мы попали внутрь потухшего вулкана! Причём потух он несусветное количество лет назад, и природе было угодно превратить его в подобие зуба выеденного изнутри зубной хворью.

Эх, вы не представляете, как меня потянуло туда, вверх, к свободе! Высоковато, но долететь можно, даже на попугайских крыльях. Однако как я мог бросить своих? Никак, совсем никак. Если бы кто-то раньше мне сказал, что возможно настолько привязаться к людям, я бы не поверил. Насчёт Драськи поверил бы, насчёт себя — нет. А вот, поди ж ты!.. Вот были бы у нас у всех крылья, тогда другое дело.

Вобщем, я не полетел. Соврал самому себе, что может быть, потом слетаю туда на разведку, и остался на месте. В любом случае не мог я оставить корабль без защиты, когда практически вся внутренняя поверхность вулкана была покрыта уже знакомой нам белой плесенью.

Откуда у этой плесени охотничьи навыки и чем она питается, пока ей на радость в подземный мир не принесёт очередной корабль с живыми моряками, мы узнали очень скоро. Исследуя берега подземного озера, на предмет возможности выбраться наружу, (безумная надежда, но как было не проверить?), мы обнаружили весьма оригинальную форму жизни, которая сперва нас изрядно напугала.

Это были круглоголовые существа с рыбьими хвостами, выпуклыми глазами на макушке, способными поворачиваться в разные стороны, и парой странных конечностей спереди, смахивающие на культи рук, отрубленных по локоть. Этими «культями» непонятные твари упирались в землю, составляя с помощью их и хвоста три точки опоры. Иногда они переползали с места на место, неуклюже двигая телом и подтягиваясь всё на тех же «культях». Жалкое зрелище! Но самое главное то, как они совершали с помощью этих своих одиозных конечностей, которые на поверку оказались очень сильными, гигантские вертикальные прыжки, способные посрамить блоху.

Я совсем забыл сказать о размерах этих тварей. Так вот, габариты взрослых особей колебались от размера упитанного хряка, до размера буйвола! А ещё они оказались съедобными и весьма вкусными в варёном виде. Пираньи добыли одно из них с согласья Магдалены. Тут-то и выяснилась истинная природа необычных существ, обитающих внутри вулкана. Они оказались… обыкновенными рыбами! Но эти рыбы проживали на суше, на гравийных пляжах тянущихся изнутри, вдоль стен вулкана. Так жили, по крайней мере, те прыгуны, которые доросли до взрослого состояния — молодь резвилась в воде.

На них-то и охотилась розовая плесень, а они питались в свою очередь её белой разновидностью. Их прыгучесть, (они могли сигануть на высоту в полтора раза превышающую мачту «Анхелики», служила двойной цели — добыче пропитания и стремлению выжить, вовремя выскочив из под пласта падающей плесени. Той же цели служили и глаза на макушке.

А ведь обидно! Конечно, закон выживания беспощаден, и во всём живом мире происходит одно и то же — существо ослабленное старостью, болезнями или ранами, становится добычей хищника. Этот уголок живого мира не был исключением, но почему же ничего не подозревающие люди должны были становиться жертвами безмозглого то-ли животного, то-ли растения, только потому, что их приняли за потерявшего бдительность прыгуна?

Обойти озеро вокруг у нас не получилось — обошли только левый берег, вдоль которого проследовали до очередной неожиданности, а именно до выхода из мира подземного озера. Не думаю, что если бы мы исследовали берега озера целиком, то выход на поверхность нашёлся бы на правой стороне. Если бы он вообще существовал, то через него давно уже сюда проникло бы что-нибудь снаружи, но ни малейших признаков активного сообщения с внешним миром не было видно.

В любом случае проверить эти соображения не получилось, потому что, когда мы приблизились к дальнему краю озера, то внезапно были подхвачены течением настолько сильным, что оно потащило нас словно на аркане, прямо, как нам казалось, на стену пещеры!

В это время в буксировочной шлюпке сидел Ганс. Когда течение вдруг ускорилось, парень совершенно растерялся, и, не зная, что делать, только оглядывался туда-сюда, хлопая глазами. Дон Мигель и Магдалена кричали ему, чтобы он возвратился на корабль, но куда там!

Нас несло уже со скоростью скачущей лошади! И не на стену, как казалось, а в провал под самой этой стеной, в кипящую, клокочущую бездну!..

Теперь мы спрятаться в трюм не успели — не было у нас даже десятой доли тех мгновений, которыми мы располагали в прошлый раз. Но то, что произошло дальше, превосходит моё разумение и знание природы вещей, поэтому я буду просто излагать факты.

Когда «Анхелика» резко «клюнула» носом и наше движение превратилось в вертикальное падение, я подумал, что всё кончено и нас сейчас унесёт в такую бездну, откуда нет возврата. Но время шло, а гибель всё не наступала. Более того — мы, как по волшебству, снова встали ногами на палубу, хотя только что отвесно падали вместе с кораблём.

Рядом с доном Мигелем, откуда-то сверху, (если только здесь были верх и низ), грузно плюхнулся Ганс. Однако наше ощущение твёрдой поверхности под ногами было едва ли не иллюзорным — мы как будто потеряли вес! Казалось, что стоит лишь слегка оттолкнуться от палубы, как взлетишь, словно мыльный пузырь, подхваченный ветерком.

Воздух вокруг был настолько пропитан водяной пылью, что едва можно было дышать. Даже трудно было сказать, чему именно больше соответствует то, чем мы тогда наполняли свои лёгкие — воздуху наполненному водой или водой напитанной воздухом. (Крохотныё летучие водяные капли на поверку оказались воздушными пузырьками с водяной оболочкой.)

Дон Мигель скомандовал всем привязаться к неподвижным частям палубных надстроек, как во время шторма, а сам свесился через борт, чтобы узнать, что такое происходит вокруг. Магдалена, я и большая часть пираний последовали его примеру. Только Ганс ничего не хотел знать и никуда свешиваться не собирался, а обнял своими ручищами основание мачты и спрятал лицо в палубу, как в детстве прятался в мамкину юбку, скрываясь от злого жестокого мира.

Когда я глянул туда, где по всем законам природы, должна быть морская вода, или хотя бы какое-то дно, (ведь мы вроде бы снова шли горизонтально), то чуть не свалился вниз от неожиданности. Внизу был… огонь! Да, да! Под нами текли настоящие огненные реки, от которых поднимался весьма ощутимый жар. Это заодно объясняло то, что мы всё вокруг неплохо видим, хоть здесь и должна была быть кромешная темнота, ведь наши светильники погасли. До огненных рек было рукой подать, по крайней мере, так казалось. Но скорее всего это была иллюзия, иначе мы бы сварились заживо, потому что это была самая настоящая лава! Толща воды между нами и этим огнём была основательная, но страшно подумать, какая толща была сверху нас!..

Я взглянул вверх и увидел темноту. Непонятной была также сила, которая несла нас вперёд с огромной скоростью, превышающей всё, что я испытывал до сих пор. Мы шли, точнее, летели, уже не по подземной реке, а за пределами Нового Света, прямо через Атлантику, близ дна океана! Повторяю — не знаю и даже не представляю себе, как это возможно, и куда вообще занесла нас странная наша судьба.

Честно говоря, тогда я не думал, что нам удастся выжить. Вот сейчас сила инерции, или что там нас несёт, закончится, и несусветная тяжесть воды моментально превратит нас в бесформенные комки плоти.

Но ничего подобного не происходило. Более того — траектория нашего движения изменилась, и огненные реки начали удаляться. Это означало, что мы движемся по направлению к поверхности. Неужели?!

Так продолжалось довольно долго. Уж не знаю, что за «бог из машины» решил вмешаться в нашу судьбу, но вскоре огненные реки исчезли, вода вокруг посветлела, мы вышли сначала на большую, потом на малую водолазную глубину, а потом...

Потом мы вылетели на поверхность океана, словно нами выстрелили из пушки!

Зрелище наверно было потрясающим. Если бы рядом оказались свидетели, какие-нибудь моряки, у них случился бы шок, а нам уже было бы не смыть репутацию морских чертей, пособников Сатаны. Но свидетелей не было и фонтан водяных брызг, взметнувшийся к небесам и посрамивший бы любого кита, остался никем не замеченным.

Промокшие до костей, плюющие и кашляющие водой, на полузатопленном судне, мы были живы, и даже не ощущали признаков кессонной болезни. Рыцарь знает, почему… Ой, опять вырвалось!

Полдня ушло на то, чтобы прийти в себя, так-как сил ни у кого не было. Ещё день ушёл на то, чтобы откачать воду, привести корабль в какое-то подобие порядка и снова взять «Анхелику» на буксир из двух шлюпок. А ещё через день мы бросили якорь в порту Лиссабона!