Глава 87. Советчица

— Так значит в Торговый город? — Ханна с сомнением покачала головой. — А я-то надеялась отправить вас по домам.

— Я не хочу возвращаться в форт Альмери, — ответила Мара. — Когда-нибудь обязательно вернусь, но не сейчас! Вернуться теперь, означает прийти с повинной головой, провалив всё дело, а я этого не хочу. Да и Руфусу нужна помощь, а кто ему поможет лучше меня?

С этим Ханна была готова согласиться. Мало того, что Мара взгромоздила на себя львиную долю забот о мальчишке, так ведь ещё, когда он очнулся, то вскоре узнал, что здесь в больнице существует практически готовая община последователей Инци, а благодарить за это следует Мару.

Кстати, Ханна, с некоторых пор, стала посещать их собрания, и рассказы о жизни Инци и его учении не оставили её равнодушной. Правда, она, оказывается, сама была тайной инциаткой, однако, по её собственным словам, не встречала единоверцев больше двадцати лет. Поэтому увидеть и услышать тех, кто чтил Распятого, было для неё особым ощущением. Но их объединило ещё кое-что.

Уроки боевого искусства, которые Ханна сперва навязала Маре почти силой, проходили весьма успешно. Девушку и так нельзя было назвать неженкой, а сейчас её мускулы окрепли, кожа загорела, в глазах появился задорный блеск.

Мара преуспела буквально во всём — и в рукопашном бою и в фехтовании, и в метании ножей, но лучше всего ей давалась стрельба из лука. Конечно, до виртуозного владения оружием, каким обладала старая воительница, ей было ещё далеко, но и того умения, что она приобрела за последнее время, должно было хватить, чтобы преподнести лихому человеку неприятный сюрприз.

Но вот он настал — день отъезда. Мара предпочла бы идти пешком, как они пришли сюда, но Руфус был, ещё слишком слаб для этого, хоть уже давно передвигался и всё делал самостоятельно. Они договорились с хозяином крытого фургона, и он им выделил, за умеренную плату, угол в своём скрипучем и трясучем транспорте, где они удобно устроились на тюках мягкого товара.

Перед самым отъездом Ханна отозвала девушку в сторону.

— Любишь его? — спросила прямолинейная воительница, показывая глазами на Руфуса.

— Как брата, — ответила Мара, улыбнувшись, — но не как мужчину. Он ведь малыш ещё!

— Только поэтому?

— Да… Нет. Я не знаю… Я никого ещё не любила...

Мара вдруг осеклась и покраснела до корней волос.

— Понятно. Знаешь, я желаю только добра и тебе, и ему, но в таких делах я плохая советчица. Мм… признаюсь — мне вообще всегда больше нравились девушки, но… Знаешь, в жизни всякое бывает. Если вы так и будете вместе, то лет через пять, а то и меньше, ваши чувства изменятся — он будет, как кипящая пена, а ты, как безбрежное море! И тогда вам будет очень хорошо вместе, но продлится это недолго. Лет десять — пятнадцать, а потом ты начнёшь увядать, а он набираться сил и матереть. Советов не даю… Нет, дам один — смотри вокруг себя, ты не одна на свете, он не один. На жизненном пути вам встретится ещё немало людей, э-э… достойных любви, ну, ты понимаешь, о чём я? В общем, сама думай и сама всё решай, а сейчас держи!

С этими словами Ханна подала ей футляр, в котором, словно драгоценный музыкальный инструмент, помещался маленький, но очень мощный лук, который в умелых руках бил не хуже тяжёлого охотничьего, рассчитанного на крупного зверя. Дорогой подарок! Вслед за этим воспоследовал кожаный мешочек размером с небольшую тыкву.

— Ханна, ну что ты, зачем? — принялась отнекиваться Мара. — У меня есть ещё!

— Есть-то, есть, но не так много, а с этим может, дело заведёте какое-нибудь. В Торговом городе иначе нельзя. Либо ты заводишь дело и живёшь на доходы с него, либо работаешь, как проклятый и живёшь в нищете. Руфус хотел там проповедовать? Так вот, его никто не будет слушать, если он будет нищим, даже такие же нищие. В том мире первый вопрос о человеке, это — чем он занимается? Если ничем и денег нет, то он никто, если ничем и деньги есть, значит, он под подозрением: могут записать в разбойники без всяких доказательств. В общем, бери, отказов я не принимаю. Купите себе трактир у дороги и можете день и ночь рассказывать посетителям об Инци. Вот увидишь, чем богаче вы станете, тем внимательнее вас будут слушать. Всё! Прощай! На Евстафию сердца не держи, помни — она тебя любит, но она… просто больна. Я передам ей привет от тебя.

С этими словами Ханна повернулась к своей вчерашней ученице спиной и зашагала, прочь не оборачиваясь. Вскоре она скрылась за углом, будто торопилась куда-то.

Мара подняла голову. У окон больницы стояли все её обитатели и смотрели на неё. Девушка помахала рукой этим людям, бывшим некоторое время её семьёй, а они помахали ей в ответ. Она поискала глазами — матери среди них не было. Правильно. Ханна не выпустит её раньше, чем караван скроется за поворотом, да и то, наверное, подождёт ещё полдня.

Тяжело вздохнув, Мара постаралась не думать об этом. Она повернулась подобно Ханне, к оставшемуся позади миру спиной и направилась туда, где её уже ждал Руфус. Она не знала, что бедная старушка Евстафия сидит сейчас на полу своей кельи и тихо плачет в объятиях подруги-тюремщицы, повторяя:

— Ниа, доченька, прости меня! Ниа! Ниа...