Глава 90. Невесёлый путь

Они шли, по большей части, молча. Хозяин крытого фургона, как впрочем, и остальной торговый люд, собравшийся в караване, не обнаружил никакого интереса ни к учению Инци, ни к рассказам о его жизни. Руфус шепнул, весьма раздосадованной этим обстоятельством Маре, что не стоит навязывать людям то, что они слышать не хотят, а то можно добиться прямо противоположного ожидаемому результата.

Сам Руфус в последнее время что-то хандрил, и чаще всего лежал на дне фургона, безучастно глядя в брезентовый потолок. Тяжёлое ранение не прошло для него даром, а это путешествие вовсе не способствовало быстрому выздоровлению.

По всему, поэтому сама Мара пребывала в скверном расположении духа. Большую часть времени она хмуро шагала, держась за борт фургона, изнывая от скуки и тревожась за своего спутника. Во время остановок готовила еду, делала перевязки Руфусу, стирала, если позволяло время, а потом снова шагала, не обращая внимание на красоты природы и глядя только на дорожную пыль, которую поднимали её собственные босые ноги. Сапоги она по-прежнему, берегла.

Однажды ночью, когда Руфус заявил, что ему удобнее оставаться в фургоне, Мара расположилась на ночлег одна возле догорающего костра. День выдался не из лёгких, и девушка устала, так что проблем с бессонницей не было. Но только она начала проваливаться в глубокий, наполненный тенями и неясными образами, сон, как вдруг её кто-то обнял. Мара мгновенно проснулась, но не сразу поняла, в чём дело. Она опомнилась только тогда, когда мужские руки принялись мять ей грудь, а в губы стали тыкаться жёсткие усы, противно щекотавшие нос.

Девушка дёрнулась, чтобы вырваться, но не тут-то было — руки, привыкшие, по-видимому, к тяжёлой работе, держали крепко. Её попытку закричать пресекла грубая, широкая ладонь, накрывшая рот. Мара поняла, что ей не справиться с насильником, а тяжёлый удар кулаком по рёбрам показал ей, что церемониться с ней не будут.

Тогда она расслабилась, как бы перестав оказывать сопротивление, а сама выпростала в сторону руку, выхватила из костра пылающую головню и, что было силы, всадила её подонку в бок!

Жуткий вопль разорвал ночную тишину и переполошил весь лагерь! Большое, грузное тело, внезапно обретшее лёгкость, сорвалось со своей несостоявшейся жертвы и, продолжая орать, скрылось в кустах. Прибежавшие на шум люди, узнав, в чём дело, повели себя странно — значительная их часть осудила и обругала… девушку, как нарушительницу их драгоценного сна! Один так и сказал ей:

— Могла бы, и дать мужику, от тебя-то, поди, не убудет, а ему радость, да мы сейчас бы спали!

С тех пор она не ложилась, да и вообще не ходила без оружия. Кто той ночью хотел воспользоваться её видимой беззащитностью, выяснилось сразу — один из погонщиков скота, шедшего вместе с караваном, на следующий день всё вздрагивал, хватаясь за бок, и поглядывал в сторону девушки злыми, налитыми кровью глазами, а во время дневной стоянки откровенно показал Маре кулак. Тогда недавняя ученица воительницы Ханны достала из-за пояса один из четырёх узких, как шило кинжальчиков и с десяти шагов пригвоздила к борту телеги слепня, в двух ладонях от головы мерзавца-погонщика. Тот так и остался с открытым ртом, глупо хлопая глазами.

— Браво! Вот это удар! — послышалось рядом.

Мара обернулась и увидела молодого купца по имени Верентий. Она и прежде видела этого парня, выгодно отличавшегося от своих бородатых собратьев по ремеслу. Он был ей ровесник, может быть на год, на два постарше. Приветливый, улыбчивый, открытый, раскованный, но не нахал.

Встреться они при других обстоятельствах, Мара с удовольствием покрутила бы перед ним хвостом, а потом оставила бы с носом, как любила это делать с парнями, когда жила в форте Альмери. Но теперь ей было настолько не до таких игр, что она совершенно не замечала ни восторженных взглядов, ни мелких знаков внимания со стороны молодого человека.

Вот и сейчас он сбегал за её кинжальчиком, вручил ей его с несколько театральным поклоном и ещё раз выразил своё восхищение мастерским броском девушки. Мара сухо поблагодарила его и вернулась к оставленной работе. Но Верентий не ушёл.

— Ты этому у Ханны научилась? — спросил он девушку.

— У Ханны, — отозвалась Мара, не замечая его смущения.

— Ты это… если нужно что, только скажи… — снова заговорил Верентий, заикаясь чуть ли не на каждом слове, что делало его речь совершенно нелепой.

Девушка подарила ему тяжёлый, подозрительный взгляд, без улыбки, и парень поспешил ретироваться. Они столкнулись ещё раз у ручья, куда Мара отправилась за водой, а вот, что там делал Верентий, осталось загадкой.

Ручей бежал по дну небольшого овражка с весьма крутыми, осыпающимися стенками, и добраться до него было непросто. Мара, набравшая аж целых четыре канистры, осторожно спускалась по зыбкой, ненадёжной тропинке к весело журчащей внизу воде, как вдруг земля у неё под ногами поехала и целый пласт, вместе со стоящей на нём девушкой, устремился вниз.

Мара поняла, что сейчас полетит кубарем и попыталась сгруппироваться, как учила Ханна, чтобы сломать поменьше костей. На мгновение земля и небо поменялись местами, девушка зажмурилась, ожидая удар и… ничего не произошло!

Она опасливо приоткрыла глаза и прямо перед собой увидела лицо Верентия. Ей показалось даже, что парень собирается её поцеловать, но этого не произошло. Он просто смотрел на неё встревоженно и с восхищением. И тут она сообразила, что лежит у него на руках! Мара дёрнулась было, чтобы освободиться, но Верентий уже и сам поставил её на ноги, соблюдая при этом такую осторожность, будто имел дело с драгоценной вазой.

— Испугалась? — спросил он с непритворной заботой.

— Н-не успела! — пролепетала девушка, шокированная не столько грозившей ей опасностью, сколько неожиданным от неё спасением. — Ты что… налету меня поймал?

Верентий кивнул и невольным жестом ощупал левую руку. Подвиг не прошёл ему даром — растянутая мышца начинала болеть.

— Дай-ка я помассирую, — услышала Мара свой голос.

Этому искусству её научила Альмери, которая была не только хорошей хозяйкой, давшей своё имя крупному поселению-крепости, но и опытной, умелой знахаркой. Верентий принялся было отнекиваться, но потом сообразил, что делает глупость и, с едва скрываемой радостью, принял помощь из ловких девичьих рук.

Обратно возвращались, уже непринуждённо болтая. При этом две канистры, несмотря на больную руку, тащил парень. Он бы взял все четыре, но Мара, слышать об этом не хотела. По дороге выяснилось, что Верентий — сын младшего офицера стражи по имени Ганс, служившего старому королю Лоргину и погибшего одним из первых во время нашествия на королевство армии монстров.

Его мать, бедная прачка, которая даже не была официально за отцом замужем, тем не менее, очень его любила и страшно переживала, когда он погиб. В лагерь Золаса они с матерью попали вместе с остальными беженцами после жуткой резни в столице, когда маленькому Вернтию было шесть лет. Поселившись на новом месте, они зажили скромно, но неплохо. Мать занималась прежним ремеслом, а он...

— Я с детства мечтал стать солдатом, — рассказывал Верентий. — Но мама была так против! Она даже слушать не хотела, когда я с ней об этом заговаривал, даже к Ханне в обучение не пустила, хоть я и доказывал, что для купца воинское искусство никогда не бывает лишним. Так что единственное, что мне удалось из таких наук усвоить, это кулачный бой. Правда, его я освоил неплохо — считаюсь в Золас-граде одним из лучших. А так хочется чего-нибудь настоящего! Я даже меч себе купил, тайком от мамы. Он у меня там, под тюками лежит, в полотно завёрнутый.

— Хочешь, научу кидать нож? — снова услышала Мара свой голос раньше, чем подумала, стоит ли это говорить.

Конечно, Верентий с радостью согласился. Тогда они нашли подходящее дерево с толстой, рыхлой корой и начали обучение. Первоначально поясной нож Верентия упорно попадал по стволу плашмя, либо рукоятью. Мара терпеливо раз за разом объясняла ему, как надо стоять, как размахиваться, в какой момент отпускать кончик клинка, зажатый в щепотке между большим, указательным и средним пальцем, но всё было тщетно.

Верентий ругался сквозь зубы, пробовал кинуть нож со всей силы или постараться закрутить его в полёте волчком, (авось хотя бы случайно повернётся так, что подлетит к дереву кончиком и наконец, воткнётся!). Дело кончилось тем, что нож отлетел рикошетом ему между ног и парень едва не стал девочкой.

С досады Верентий готов был всё бросить и даже не хотел забирать злосчастный нож, угодивший при этом в муравейник, но Мара настояла:

— Пробуй ещё!

И он попробовал. И вдруг понял! Во время очередного броска нож сошёл с руки сам, будто живой, пролетел, сделавшись на долю секунды невидимкой, и вошёл на четверть клинка в толстую кору дерева. Ещё не веря в то, что всё получилось, Верентий стал разглядывать работу своих рук и тут услышал от Мары:

— Не на что тут любоваться, немедленно повтори то, что сделал, а то забудешь!

И он повторил. И опять получилось! Получилось и в третий, и в четвёртый раз. Потом ещё были промахи и попадания, но самое главное было то, что он понял, как это делается!

— Ну вот, теперь ты умеешь главное, — заключила Мара. — Тренируйся каждый день, оттачивай своё мастерство и научишься попадать ножом куда захочешь, да ещё и с расстояния втрое больше этого.

— Вот спасибо тебе огромное! Если бы так же и мечом...

— Тут я тебе плохая помощница. Не то что б совсем не умела, но меч это не моя сильная сторона. Лучше тебе найти учителя из опытных там, куда мы едем. Кстати, надо торопиться, а то караван без нас уйдёт!

Остаток пути они почти пробежали. Караван не ушёл, но все лошади были запряжены, костры погашены, а вещи собраны. Верентий помог Маре погрузить канистры в фургон и собрался уходить, но замялся и уставился в землю.

— Послушай, — сказал он, наконец, — может быть мы завтра...

— Я возьму лук и стрелы, и мы поучимся стрелять! — перебила его Мара.

— Отлично! Тогда в то же время, как и сегодня!

— Договорились!

Вдруг Верентий легонько приобнял девушку за талию, притянул к себе, быстро прижал к её губам свои и исчез, скрылся среди возов и фургонов, будто был не человек, а некий дух без плоти, не встречающий препятствий. Мара стояла не в силах двинуться. Если бы в неё попала молния, эффект был бы примерно таким же.

Гнев, на долю секунды вспыхнувший в мозгу, тут же сгорел, не оставив после себя даже пепла. Она вдруг почувствовала, что всё её существо заполняет непонятная, неведомая доселе сладкая истома. Впервые в жизни ей было так хорошо… и стыдно одновременно! Девушка даже оглянулась вокруг, опасаясь, не увидел ли кто их поцелуй, и вдруг поняла, что Руфус смотрит на неё поверх борта фургона.

Сердце её упало, но тут же подскочило вновь и забилось радостно и счастливо! Мальчик улыбался! Впервые с того момента, как они тронулись в путь. Нет, впервые с тех пор, как открыл глаза в больнице! Он улыбался доброй и приветливой улыбкой, он был рад за неё и желал ей счастья!

Мара вдруг почувствовала, как мир, который совсем недавно был угрюмым и серым, вдруг наполнился красками, и засиял, засверкал, словно залитый солнцем весенний сад!