Обстоятельства

Теперь в этом домике кукла Аглая,

Но кукла Аглая — она не живая!

Она не живая, в ней сердце не бьётся,

Она не поёт, не шалит, не смеётся!

К. Чуковский

Тот факт, что бывшее спортивное училище превратилось в «бизнес центр», как раз-таки Дашу не удивлял. Было бы странно, если бы всё это советское помпезное убранство не сумели применить в коммерческих целях. Да и менять-то почти ничего не пришлось, понавесили латунных табличек с названиями компаний и фирм — и в добрый путь. Спортивная символика пришлась очень кстати, фигуры атлетов, стоящие в нишах, обещали надёжность и стабильность, широкая парадная лестница вела, кажется, прямиком к триумфу. И в конце рабочего дня вестибюль заполнялся уставшими, но довольными собой и зарплатой клерками. Многие задерживались в чистенькой кафешке, чтобы утолить голод. Кафешка располагалась прямо в вестибюле, отгородившись стеклом, и Даша сидела в глубине, за дальним столиком, ожидая свой заказ. На подвешенном к потолку телевизоре мелькали кадры, звучала музыка. Даша попсу не очень любила, гораздо чаще, чем на экран, она поглядывала на вход. Может она поймает момент, когда появится Рома Лугачёв. Они договорились на шесть, но Даша спустилась из офиса немного раньше, чтобы успеть занять любимый столик.

Компанию ей составлял новый хакиб по кличке Алтай. На первый взгляд это просто невзрачный мужичок неустановленного возраста. Но, если чуть задержаться, то с удивлением обнаруживаешь и крепко сбитую фигуру, спрятанную под мешковатым пиджаком, и точные изломы профиля. Он умел казаться незаметным, скучающим клерком. Но умел при необходимости просиять дружеской улыбкой, поддержать беседу, сделать комплимент и выдать простенькую шутку. По сравнению с Аляской он вёл себя намного «человечней». И это заученное притворство Даше не нравилось. Но, что поделать. Придётся к нему привыкать — выбора ей не оставили.

Поднос опустился на полированную поверхность и молодая официантка в шоколадном переднике сгрузила с него салат, чизкейк, бокалы и пакет сока. Кафе считалось хорошим, демократичные цены полюбились офисным труженикам всех рангов. Даша поблагодарила девушку и хотела налить себе из пакета, но её опередил хакиб. Ей не слишком нравилось, что этот чужой совершенно субъект лезет со своей помощью, трогает её сок. Но усталость сравняла все эмоции, лишила их любой живой искры, и она ничего ему не сказала. Музыка прервалась и на экране пошла реклама — смазливый парень в яркой фуражке загадочно сообщил, что всем известная авиакомпания снизила цены на перелёты до Будапешта, Вены, Рима и Лондона… Просто грех упускать такую возможность!

Даша опустила глаза и поковыряла вилкой салат. Никогда она так сильно не хотела оказаться подальше от Оленска, как сейчас. После того, что произошло три недели назад, она забыла про покой и отдых, и часто просыпалась среди ночи вся в липкой испарине. Ей снились дороги, перекрёстки, бегущие по ним тёмные машины с мертвецами внутри. А днём она всерьёз опасалась, что за любым углом её ждёт убийца в плаще и с автоматом. Этот город уже не станет для неё прежним. Она прощала ему слишком много, а теперь ей хотелось просто убраться подальше. Но она должна быть здесь, Миша без неё не справится.

Последнее время он почти не выходил из кабинета. Подолгу вёл телефонные разговоры или просто смотрел в окно. Иногда спускался вниз, одетый с иголочки, пахнущий свежестью, проходил ни на кого не глядя, сразу — во двор, выкурить сигарету, сидя под облетевшей акацией. Иногда вдруг замечал Дашу, вежливо спрашивал про Соломона, про «Лесную почту» и «Коралину»… Чтобы тут же забыть о том, что она ответила. И при всей своей внешней безупречности, он выглядел как блестящий гоночный автомобиль, из которого вынули мотор.

Их дом превратился в нечто среднее между штаб-квартирой и санаторием строгого режима. Датчики сигнализации опутали все окна, и даже улица теперь находилась под круглосуточным видеонаблюдением. По установленному графику всегда дежурил кто-нибудь из «Каймана». Чаще — Филин. И Даша вынуждена была признать, он придавал дому тот оздоровительный шум, без которого он становился похож на склеп.

Филин пытался обучить тайку русскому языку, смеялся её стараниям, во всём находил повод для шутки. Замолкал только при появлении Воицкого, будто вспоминая, где он находится и почему. Неприятный недостаток Филина оказался в том, что он много ел и не убирал за собой. Ещё в доме оставался Денечка. Он вечно проверял и налаживал сигнализацию и видеонаблюдение, непонятно как в его великанских руках не трескались приборчики и не рвались проводки. Его поселили в комнате Соломона, пока тот в больнице. Ничья больше кровать не выдержала бы его веса. В остальном Денечка оказался неприхотлив, а если застыл без движения, то легко мог сойти за мебель.

Пару раз приходил Роман, они с Мишей закрывались в кабинете и долго беседовали, Воицкий повышал тон. Когда Лугачёв от него выходил, то ещё долго кружил по кухне, угрюмый и злой. И Даша знала, что Миша требует от него то, что Рома не в силах выполнить.

Слава Калинин тоже приезжал, справлялся о том, как идут дела и даже оставался на ночь. Слава был пронзительно чистоплотен. После него ванная комната сияла и блестела. Он тщательно протирал от влаги смесители, вытирал запотевшие зеркала. Аккуратно развешивал полотенца. Вставал рано, готовил на всех завтрак.

От остальных Пен Чан не могла добиться порядка. С таким потоком людей поди справься, хочешь-не хочешь, а начнёшь говорить по-русски. Двери открывались и закрывались. Приходили не только свои, но и посторонние лезли. Одного репортёра Денечка так впечатлил, что тот сам, без чьей-либо помощи упал и разбил камеру.

Реклама тем временем сменилась новостями, лысоватый диктор бойко зачитывал текст с невидимой для зрителя шпаргалки:

« — Продолжается следствие по делу об убийстве Оленского журналиста Артёма Хустова. Прокуратура не исключает, что покушение связано с его профессиональной деятельностью…»

Да уж, много они накопали, ничего не скажешь… Под лишённый какой-либо конкретной информации монолог показывали то асфальт, усыпанный бусинами-осколками, то старенькую ладу со всех ракурсов. А разок и сам Артём застенчиво посмотрел с какой-то старой фотографии. Уши беззаботно торчали, а причёска могла бы в прежние времена вызвать у Воицкого сатирический хохот.

— Свободно?

Даша перевела взгляд — Рома всегда появлялся внезапно, останавливаясь ровно за сантиметр до той границы, где она физически чувствует приближение чужой ауры. Мишин платок ему, похоже, полюбился. На плечах его пиджака пересекались тонкие свежие трассеры дождевых капель.

— Конечно, присаживайтесь… у нас ведь свободная страна, Роман Андреевич… — с привычным сарказмом приветствовала его Даша, — и только за мной следят, как за преступницей.

— Не следим, а бережём, — уточнил Рома, уселся, и совсем ожидаемо полез в своих перчатках к Дашиному чизкейку. Она не предприняла даже попытки отстоять свой десерт. А только подвинула ему салфетки.

Завидев нового клиента, к ним подлетела официантка, излучая старание и приветливость. До сих пор не особо напрягалась. А тут вся зажглась и переливается — вот, мол, как на ней фартучек сидит, и французский маникюр, гляньте, как хорош, а ямочки на щёчках! Девица склонилась совсем близко, и Даша невольно соприкоснулась с её аурой, отметила, с каким интересом та отнеслась к Лугачёву…

Похоже, Рома, сам не догадываясь, стремительно овладевал её воображением, покоряя широкими плечами и карамельными кудрями. Барышня подыскивала слова, желая заговорить с ним, привлечь милой шуткой, а Белунину даже в конкурентки не зачислила. Но милая шутка пришла в голову Даше первой. И она, как всегда в таких случаях, долго не думала. Фокус-покус, как говорит Воицкий, и бедная девушка делает то, чего вовсе не собиралась.

— А вы бы сняли перчатки-то… у нас так не принято, — сказала официантка, обратившись к Роме, и тут же покраснела, понимая, что вышла глупость.

Лугачёв удивлённо и весело вскинулся:

— Ну, если ты тоже что-нибудь снимешь, куколка...

От подавальщицы и след простыл. Даша хотела презрительно хмыкнуть, но вместо этого только соком поперхнулась. Рома перевёл на неё полный подозрения взгляд, потом на хакиба. Алтай кивнул, тем самым его подозрения подтвердив.

— Если тебя лично что-то интересует… — предположил Рома и поднял свои руки, обтянутые чёрной кожей, — спрашивай об этом сама. Через рот.

Даша раскашлялась, и приступ не отпускал её с полминуты. Но она не могла не ухватиться за такое щедрое предложение:

— Да, да… меня многое интересует, — до конца ещё не совладав с дыханием, она указала пальцем на экран. — Вот, например, меня интересует, почему я вижу новости про Артёма, и не вижу новостей про генерала Румянцева? Что-нибудь со словами «ужасная трагедия» или хотя бы… «чудовищный несчастный случай»…

— Радуйся, что тебя там нет. — Рома бросил скомканную салфетку на стол.

— Только это мне и остаётся.

— А чего ты от меня-то хочешь? — жёстко осведомился Рома.

— Хочу знать, где сейчас Румянцев?

— В греческом отпуске … — он уже начал крутить головой в поисках неких косвенных признаков, что его сегодня обслужат.

— В Греции?! — поразилась Даша.

— Точнее не скажу. Такие данные. И то — на текущий момент. Пытаемся держать генерала в поле зрения, но это не легко. Его теперь «Интегра» пасёт… Эй, подруга! Ничего не забыла? — бросил Рома официантке, пытавшейся проскользнуть незаметно. Та дёрнулась, уполовинилась и исчезла на кухне. — Ну, вот, теперь меня тут не накормят.

— Какая ещё «Интегра»?

— В интернете почитай. Там, конечно, не всё написано. Но, хотя бы масштабы оценишь.

— Роман Андреевич, а давайте вы мне сами объясните? — снова начала заводиться Белунина. — Своими словами, через рот?

— Вот ведь наглая стала, — глухо заметил мужчина.

Девушка в форменном фартуке опасливо приблизилась и выставила приборы. Лугачёв давно выкушал чизкейк и теперь сидел, замерев, отодвинувшись от стола, чтобы не спугнуть появление еды. Официантка немного осмелела и снова улыбалась, подавая большую порцию горячих, покрытых плёнкой топлёного масла, вареников. Рядышком встали чашки с зеленью, жареным луком, и кувшинчик со сметаной. Если бы Даша не знала Рому, она бы подумала, что это на троих.

— «Санос Интегро» это международная корпорация… — принялся рассказывать Лугачёв, щедро заправляя вареники сметаной и петрушкой, — биотехнологии, предприятия, клиники, производственные базы по всему миру. Что ещё… репаративная медицина. Ну, это так, общее направление, а интересы у них разные. И лучше нам в зону этих интересов не попадать. Изведут. У нас они пока только начинают осваиваться, а так у них и контракты с правительствами, и заказы военные.

— А причём тут оборотни?

— Ну, не знаю… регенерация, биотехнологии — как-то связано. Догадок море. Но факты таковы, что «Интегра» втихую, без шума и пыли приходует под себя крупных заводчиков. Рынок торговли хакибами берут под контроль. У нас обороты ещё маленькие, но потенциал большой. Румянцев на них хорошо поработал, связи им дополнительные наладил, с нашими местными, власть предержащими. Всё у них шло гладко, без запинок. А тут взяли, увели из-под носа целый питомник, репутацию обрушили, клиентов распугали. И вот им любопытно, кто ж эти смельчаки. Очень хотят они с нами познакомиться, а я как-то не тороплюсь.

— И что теперь? Никак нельзя до Румянцева добраться? Греция, это не край света.

— Не край. Но, кстати, это территория другого икерского клана, и мы там шагу не сделаем без согласования, если не хотим дополнительных проблем. Валентин Викторович, понятно, обратился к сородичам, но икеры — те ещё бюрократы. У них с «Интегрой» давние отношения… если тебе своими словами, то «спор и кусалово».

Ничем не измерить ту глубину сожалений, в которую Даша окуналась каждый раз, когда задавалась вопросом — ну, зачем она остановила своего брата? Всё могло закончиться во Дворце. И она бы узнала, как хрустят генеральские позвонки под толстым слоем жировых накоплений. Ну, пускай разбежались бы парочка двуликих, по случаю кончины Хозяина. Сколько там у него оставалось помимо тех, что в питомнике уничтожили? Не могло быть много. С десяток диких оборотней всё равно лучше, чем один взбесившийся генерал.

— Это всё очень интересно, — не сдерживая горькой иронии говорила Даша. — Только я, наверное, чего-то не так поняла… Выходит, мы тут сидим по кустам, а Румянцев на курорты подался.

— Может, и курорты… Но я бы назвал это по-другому. «Интегра» использует его в качестве живой приманки. Они только и ждут, что за ним кто-нибудь придёт.

— Так вот пусть и придёт!

— И кого бы ты послала? Меня? Славу? — Рома усмехнулся. — Клюнем на эту приманку, подставимся. Они ждут, а мы тоже подождём.

— А хакиба подослать?

— Первым делом хотели. Но товарищи-икеры вовремя предостерегли нас от такой ошибки. Если поймают хакиба, то выйдут на Хозяина быстрее, чем ты скажешь слово «хана». Подобными штучками «Интегра» владеет в совершенстве. Это мы тут балуемся, как дети с гранатомётом. А у них всё, что связано с двуликими, на научную ногу поставлено.

Рома вздохнул, словно с трудом удерживаясь от неприятных рассуждений, отхлебнул свой кофе и поморщился. Всем своим видом говорил — вот, мол, я принял обстоятельства такими, какие есть. А тебе и подавно следует. Даша видела гораздо больше. Ничего он не принял. Жаждет действия всем нутром, до неприличия, до дрожи, до бесстыдного азарта. Кажется, дай отмашку, кинется, как собака с цепи. А снаружи весь — сплошное благоразумие. Ему стоит у Калинина поучится, тот умеет и морду тяпкой делать, и душу — кирпичом. Девушка посмотрела на Алтая, двуликий вздохнул, в точности копируя своего Хозяина, мол, согласен со всем вышесказанным.

— Ну, что ж, идём… — Рома взглянул на часы, чуть поддев свой рукав, — сменим Филина.

Деньги остались лежать в папке с общим счётом, а вся троица снялась на выход.

— Приходите к нам ещё! — успела сказать официантка. Уж точно не Даше адресовалась просьба, она и так сюда заходит регулярно.

— Обязательно! — откликнулся Лугачёв, предъявив такую щедрую улыбку, которую вместо чаевых оставить не совестно.

За спиной послышался нежный стон умиления. И что они все в нём находят? Лугачёв не тот тип, про которого можно сказать, что от него «пахнет хорошей жизнью». В лучшем случае от него пахнет рыданиями в подушку. А с такой аурой, как у Романа Лугачёва, люди вообще не должны на свободе разгуливать.

Безлюдная парковка встретила их тёмным осенним ненастьем. К вечеру дождь, накопивший силы, уже вовсю барабанил по крышам автомобилей, брызги отскакивали, сверкая в искусственном свете. Они напомнили Даше, как летают осколки разнесённого выстрелами лобового стекла. Алтай помог ей забраться в утробу тёмного, квадратного внедорожника, легонько беря за локоть, чтобы она не оскользнулась на высокой подножке. Всё внутри свернулось от непрошенного чужого прикосновения.

В салоне оказалось холодно и неуютно, как в телефонной будке, пахло странно. Зато места много. Человек семь разместятся, да ещё пару трупов сложить можно. Мотор заревел, так что всё затряслось, и машина резво дёрнулась, вгрызаясь фарами в темноту. Девушка смахнула налипшую влагу с чёлки.

— Расскажи хоть, как у вас там дела в «Коралине»? — предложил Рома.

— Хорошо. Всё хорошо, — погромче ответила Даша, чтобы пересилить шум мотора.

С «Коралиной» оказалось проще всего — компания работала, как часики. В поддержку им передали несколько человек персонала из РУДК, в том числе толкового управляющего. Он быстро нашёл ко всем подход и оставалось только диву даваться, какая чудная атмосфера добра и взаимопонимания воцарилась в Мишиной компании без Мишиных же криков и ругани. Даша быстро поняла, что её постоянное присутствие не требуется и теперь наведывалась только для участия в переговорах, в которых ей всегда отводилась особая роль.

— А в «Лесной почте» не так хорошо, — захотела поделиться Даша. — Газетчики не дают нам покоя.

— Так может, закрыть её нафиг?

Даша молчала, покусывая губы. «Лесная почта» стала настоящей головной болью. Непрактичная, никому не нужная, привлекающая жадное внимание прессы… И главное — дорого обходилась. Но для Воицкого — последняя память об Артёме, и Даша всё прекрасно понимала, хоть никто об этом вслух не говорил. По мере сил она старалась поддержать и проконтролировать работу фонда. А какая там могла быть работа? Сотрудники только и делали, что обсуждали прошедшие похороны и свои версии случившегося.

— Я её закрывать не дам, — наконец сказала она.

— Ну, как скажешь, — легко согласился Рома. — А насчёт газетчиков — не переживай. Скоро схлынет эта волна.

Она и сама знала, что схлынет. Но больше рассчитывала на помощь, чем на утешения. Рома Лугачёв одним своим появлением мог бы навести там порядок. До сих пор приходилось самой утверждать свой авторитет. Впервые пожаловав по адресу «Лесной почты», Даша представилась новым исполнительным директором, и сходу уволила Катю, ту самую злополучную дуру, с которой Миша так и не смог добиться толку. Первое увольнение заставило всех остальных подобраться — какой бы странной не показалась им новая начальница, а терять работу никто не желал. Дела потихоньку сдвинулись, но и проблемы не отставали. В коридорах вечно толкались посетители, которые оказывались то друзьями, то бывшими коллегами Артёма, отвлекая внимание сотрудников. Даша встречала их, сидя за столом, где раньше сидел Артём, с умным видом копаясь в папках, как будто те требовали срочного внимания. На все вопросы она заготовила стандартные фразы и минимум информации.

Некоторые из посетителей оказывались вовсе не друзьями Артёма, а репортёрами жёлтой прессы. Волновала их не высокая миссия «Лесной почты», а личная жизнь Артёма и детали убийства. Они надеялись поживиться слухами, притворялись кем угодно, чтобы попасть в этот скромный, доселе никому не нужный благотворительный фонд. С Дашей Белуниной их трюки не прокатывали. А недавно припёрся следователь, который отнял у них полдня. За всю свою жизнь Даша столько не врала.

Но самым тяжёлым испытанием для неё оказалось появление Хустовых — мамы и сестры. Даша не была на похоронах, но ауру матери, потерявший сына, она почувствовала сразу. Девушка вскочила, бросилась усаживать гостей, путаясь в словах и пытаясь выразить что-нибудь сочувственное и уместное. А сама лихорадочно соображала, как бы вручить им деньги. Крупную сумму она сняла чуть загодя с одного из Мишиных счетов. В итоге она наврала им про личные сбережения, которые Артём якобы хранил в офисном сейфе, и которые, конечно же, теперь принадлежат семье. Мама разрыдалась, а сестра деньги приняла и горячо Дашу поблагодарила. Сказала, что они тронуты таким тёплым отношением коллег и друзей их Артёма. Вот только пришли они не за этим, и неудобный вопрос, конечно, прозвучал:

— Пожалуйста, может бы вы хоть что-то знаете… кто мог это сделать?

Но для них, как и для всех, у Даши был заготовлен один ответ — ни «Лесная почта», ни Воицкий, ни она сама не имеют к случившемуся ни малейшего отношения, и ничего об этом не знают. Даша повторяла одно и то же, с одинаковым выражением на лице и чувствовала себя героиней какой-нибудь абсурдной польской драмы.

Другой заботой, требующей чудес дипломатии, был Соломон. Он как раз перенёс свою последнюю операцию на кость, ему назначили длительное стационарное лечение и курс лекарств. Хирург провёл с ним долгую беседу. Он настаивал на серьёзном отношении, если пациент хочет, чтобы рука служила ему как прежде. Соломон внимательно его выслушал, потом пошёл собирать свою спортивную сумку управляясь здоровой рукой, пока другая висела в повязках. Если бы Даша вовремя не подоспела, он бы так и сбежал из больницы. Девушка металась, как белка в колесе, и не знала, помогают ей дела справиться с собственными страхами, или наоборот, загоняют их глубже? Какой во всём этом смысл, когда в любой момент на тёмной дороге могут подстрелить тебя или близкого тебе человека?

Дворники усердно ползали по стеклу, завораживая своей простой и монотонной работой. Вдоль тротуаров сновали редкие пешеходы полускрытые зонтами. Полу люди, полу зонты, крепко спаянные, чтобы их не разомкнуло, не разделило ветром. В такую погоду у всех, наверное, одно на уме — поскорей добраться, перейти, пересечь, добежать, сберегая под свёртками одежд немного тепла. Так и надо, бежать и не останавливаться, вытряхнуть из головы все страшные мысли. Но они возвращаются, снова и снова, как потоки холодной тёмной воды, заливающей город.

— Меня следователь про Назара спрашивал, — снова заговорила Даша. — Фотографию показывал.

— И что ты ему сказала? — Выкатываясь на оживлённую четырёхполоску, Рома сделал чёткий разворот, и отпустил обод руля, позволяя ему плавно вернуться на место.

— Что первый раз его вижу. Что не знаю, кто это.

— Ну, и молодец, — оторвавшись от дороги, Рома внимательно посмотрел на неё, их взгляды пересеклись.

Когда он был за рулём, его лицо становилось серьёзным, как у мифического Атланта. Вёл он тоже степенно, плавно перестраиваясь и пропуская дураков. Зато на пустынных дорогах отыгрывался, набирая скорость.

— Думаете, следователь поверит, что смерть Назара не связана со смертью Артёма? Там ведь его тойота осталась. И наш мерс…

— Не беспокойся об этом. Когда приехали менты, то никаких лишних машин там уже не нашлось. А тойота, она сейчас вообще официально в угоне числится. И убили Назара, конечно, с целью завладеть машиной, принадлежавшей отделу охраны РУДК. Любые другие версии подтверждения у следствия не найдут.

Какое-то время Даша молчала, не уверенная, стоит ли задавать вопрос, давно её мучавший. Они как раз проезжали участок, наглухо перекрытый из-за какой-то мелкой аварии. Встречная дорога стояла в пробке, ослепляя сотнями фар. Гаишники пытались перенаправить сигналящих водителей на никому не нужный насыпной съезд. Дождь всё не прекращался. Похожая на кита, впереди идущая фура печально мигала красными глазками, и Рома не торопился её обгонять. Вода ползла ручейками во все стороны по лобовому стеклу, тени змеились по массивной приборной панели, по стойкам, переползали на Дашины руки, словно искали, где им согреться.

— Получается, никто не узнает, как наши люди погибли на самом деле… А мы мешаем милиции, — наконец, решительно выдала Даша.

— А как ты думала? Конечно, мешаем, не помогать же! Или ты хочешь пойти, как свидетель? Чтобы тебя и Мишу по допросам таскали? Чтоб к Соломону в больницу следователь пришёл? На какой-такой охоте его ранили? Чтобы в РУДК с обыском наведались… а как же? Спросят, зачем их сотрудник за убитым следил? Учитывая, сколько Артём успел написать статей по РУДК, сама понимаешь. Прогремим на всю область. И за её пределами.

— Да я поняла… просто противно, что мы скрываем правду.

— Правды не бывает, бывают обстоятельства.

— Странные у вас понятия.

— Мне тоже кое-что видится странным. Всё в толк не возьму… Зачем генералу Румянцеву убивать Артёма? И почему он сделал это сам, лично, рискуя собственной шкурой? Ему было кого послать.

— Что вы имеете в виду?

— Румянцев совершил очень грубую ошибку. Ему не следовало убивать Артёма. Ему следовало его захватить и передать исполнителю из «Интегры».

— Кошмар какой-то… — пробормотала Даша. А сама подумала, господи, неужели могло быть и так? Хустова могли выкрасть и пытать. Дикая мысль, конечно, но может и к лучшему, что его сразу убили? Получается, генерал пошёл против своих.

— А ведь мы ему хороший след подкинули. Благовидный, прочный, он бы прямиком его навёл на конкурента. Есть там один заводчик… мелкий упырь, но с мотивом — давняя вражда у них. Но нет же… Дался Румянцеву какой-то журналист? Ну, выследил, так зачем застрелил? Чего не утерпел? Какая шлея под хвост попала? Может, головой помутился… а может у него личные счёты к Артёму? Ты мне, случайно, про это не поделишься?

Даша поджала губы. Она прекрасно помнила, с какой тёмной жадностью генерал смотрел на Артёма — искусственно подогретая, до кипения доведённая страсть и сразу жёсткий облом… потянет ли это на «личные счёты»? Пожалуй, да. И почему она надеялась, что её об этом не спросят? Не ткнут как котёнка носом в эту маленькую неувязочку?

— Вот как вышло… прилетело, откуда не ждали, — с обидой обронил Рома. — Знать бы, кто и где допустил ошибку…

И не скажешь, что Рома пытался выжать из неё признание. Просто делился своими сомнениями, как между друзьями принято. А тем временем Дашины худшие догадки подтверждались — в том, что случилось с Артёмом, была и её вина. Уж так она складывалась, беспощадная причинно-следственная связь.

— А знаешь, твой опекун меня каждый раз об этом спрашивает… — продолжал Рома, и мягкий, но сильный тон уже давил, как резиновый жгут.

— Ну, хватит уже… — девушка почувствовала, как раздражение стало в горле комом, — что вы ко мне прицепились? Вы не поймёте, как я работаю…

— Тихо… тихо! Не надо нервов, — мужчина рассмеялся, словно признаваясь в глупой шутке. — У нас с тобой всё ровно, без натягов… У каждого свои обстоятельства. Но на будущее учитывай.

Даша хотела ещё что-то сказать в свою защиту, но в этот момент прямо перед ними дико вспыхнули чужие фары. У белой копейки сдали нервы от долгого стояния в пробке, и она решила развернуться в обратную сторону. При этом, конечно, выехала на встречку. Она могла бы успеть, но на мокрой дороге её занесло. Копейка чудом не попала под фуру, и, если бы Рома не успел среагировать, столкновения было не избежать. Тормоза дружно взвыли, Рома дёрнул ручник и быстрым, но плавным движением вывернул обод вправо. Машина пошла кружить, у Даши перед глазами запорхали огни, дорожные знаки, страшные от ужаса глаза водителя на копейке, его машина протанцевала мимо, а Рома уже поворачивал руль в исходное положение.

Их ещё пару раз качнуло из стороны в сторону, и мощная машина, сделав оборот на триста шестьдесят градусов, уже снова прёт себе, как ни в чём не бывало. Даша склонилось, судорога от самого низа живота прошлась по телу, её стошнило на резиновый коврик. С заднего сиденья ей услужливо протянул какую-то тряпку Алтай. Тряпка воняла спреем для мытья стёкол, но Даша всё равно взяла её, обтёрла лицо и бросила на кисло пахнущую кашицу с кусочками салата. Потом отвернулась и натянула ворот куртки чуть ли не до макушки.

— Дашка… — позвал её Рома, — всё хорошо, ну чего ты… ты ж молодчинка, боец.

А ведь она подумала, что это за ними. Что это засада, что их будут убивать. Она подумала, что в этот раз уже точно всё. И теперь, словно вернувшись с того света, она заново привыкала к своему телу, к беспорядочно бьющемуся сердцу и пустой черноте мыслей. До самой Дамировской она не произнесла ни звука, а на вопросы вяло пожимала плечами. Из машины вылезала, цепляясь за дверь обеими руками. На подоспевшего Алтая вдруг оскалилась, как подбитая собака, он отступил. Какое-то время она стояла под ливнем, опустив голову, посреди бурлящей лужи, и, наконец, пошла, а с каждым шагом к ней возвращалось привычное злое упорство. Хакиб остался убирать в машине. Под козырьком её ждал Лугачёв, дверь отворилась, сочно звякнув бронзовым кольцом по бараньей башке.

— О, свои… — Филин стоял на пороге с бутербродом в руках, в футболке на выпуск. — Случилось что?

— Всё нормально. Просто маленькая внештатная ситуация.

Почти каждая встреча с Романом Андреевичем сопровождалась внештатной ситуацией. Даша усмехнулась своим мыслям, к ней вернулось недовольство и раздражение. Она была рада им, как старым приятелям.

— А у нас всё нормально, без происшествий, — доложил Филин. — Дашка, там у вас сыр закончился…

В присутствии Филина всегда заканчивается что-нибудь из съестного. Всё-таки существует стабильность в этом мире. Даша подумала, что, даже без сыра, стабильность ей нравится. Она пристроила сумочку на узкую консоль под зеркалом, как делала каждый раз, и принялась стягивать подмокшую куртку. А потом она вытянет ноги на любимом диване Воицкого, укроется пледом, и пусть Пен Чан разожжёт камин и принесёт ей своей анисовой бурды. Так она и отпразднует этот вечер, островок стабильности. А все остальные пусть катятся, куда хотят.

— Где Михаил Стефанович? — спросил Лугачёв, обращаясь к Филину.

— Да, я вроде слышал, он спустился… я был на кухне, за монитором. Но на улицу никто не выходил. В гостиной, наверное.

На звуки разговора из гостиной выглянула Пен Чан и помотала головой. Миши там не было.

Рома кивнул Филину, распорядился:

— Давай — коридоры, бильярдную проверь, я во двор.

— А что происходит? — наконец заговорила Даша .

Лугачёв не ответил, он грубо толкнул боковую дверь, ведущую в зимний сад, и скрылся за листвой олеандра. Даша выскочила вслед за ним в пристройку, где по стеклянной крыше барабанил дождь и субтропические жильцы нашли под ней приют от непогоды. Через маленький сад они попали в большой, он же — внутренний двор, заросший и потрёпанный ненастьем. Дорожки осветились парой-тройкой фонарей, Рома понёсся по грязи, заглядывая за каждый куст, шныряя между деревьями. На столе под акацией обнаружилась пепельница, заполненная водой до краёв, в ней плавали размокшие бычки. Миши нигде не было.

Девушка ковыляла за Ромой, увязая в неубранном гнилье, жалея, что забыла надеть куртку. Вместе они остановились перед сараем в глубине сада, Рома дёрнул задвижку. Никаких признаков. Только груды поленьев, и хозяйственный инвентарь. Шланги и верёвки, тяпки и секаторы, и прочие колюще-удушающие предметы ждали момента, когда их используют на благо сада. Даша нервно всхлипнула, представив, какое применение мог бы найти им директор «Коралины» в своём нынешнем состоянии. Только теперь до неё дошло, почему все так переполошились.

— Сейчас лучше каждую минуту знать, где он, понимаешь? — пробормотал Рома, по лицу его стекала вода, ни агрессии, ни насмешки в нём не осталось, только холодная тяжесть в чёрных глазах. Даша понимала.

Она попыталась успокоить волнение и выйти в Канву. Но Рома не ждал. Бросив свои попытки, Даша побежала за ним, захлёбываясь от косых ударов дождя. Они обогнули правое крыло особняка, пробираясь через мокрую щетину лаванды. Старые котельцовые стены потемнели от влаги, а водостоки едва справлялись с работой. Они завернули за угол, и вышли на небольшой брусчатый пятачок. Почти весь его занимал понтиак, он стоял, ничем не защищённый от ливня. Жёлтый и тонкий, как осенний лист. Его давно никто не заводил, и никто перед ним не открывал ворот. Лугачёв рванул на себя дверцу.

Миша сидел в понтиаке, уткнувшись в рулевое колесо и плакал.