Бостонское чаепитие

И из каждого двора

Слышно громкое "ура".

Вся столица украсилась флагами.

К. Чуковский

Даша узнала свою бывшую школу и попросила её высадить. Пару минут она провожала взглядом удалявшийся пассат, терявший обрывки тёплого выхлопа. Даша задрала голову. В немыслимых чёрных просторах сияли звёзды, как гости на празднике, они по-светски перемигивались, обсуждая свои термоядерные дела.

Внизу, в данном конкретном пересечении широт и долгот становилось ощутимо холодно. Девушка двинулась вдоль тротуара, она помнила, как выйти на набережную. Сначала обойти вокруг школы, потом скоротать через дворы. Знакомый фасад с высокими окнами, сладко и больно кольнувшие воспоминания — где те времена? Где то беспечное детство, где тот незыблемый уютный порядок? Они давно распались, все слагаемые её понятного прошлого. На отдельные голоса и звуки, на цвета и полутона, они теперь на пути к далёким звёздам. А Даша снова парит без курса и опоры.

Ещё утром она готовилась бежать вместе с братом и жить на гребне событий. Готовилась ошибаться, но идти до конца. Готовилась к чему угодно, но не к тому, что придётся возвращаться. Ещё чего! Приползти, как загулявшая школьница. А вот и нет, бывают, оказывается, вещи пострашнее. Например, остаться одной в степи, у дороги, смотреть на остывающее тело случайного человека, убитого по твоей вине. И пусть всё обошлось в этот раз, но леденящий душу образ того-что-не-случилось будет преследовать её, наверное, до конца дней.

К ночи разыгрался такой силы ветер, как будто новое миросотворение объявили. Он взмывал и рушился, и грозил оторвать всю набережную целиком, вместе со львами и чугунными цепями, бросить её в пучины реки Бажеи и волочить до самого Саульского моря. Трусливое и липкое раздражение окатило Дашу при мысли о том, что вся недавняя история с таксистом кому-нибудь ещё станет известна. Она сунула окоченевшие пальцы в карманы и прибавила шагу, осенние листья то и дело обгоняли её, забегая вперёд, как невоспитанные собачки. А зачем ей перед кем-то отчитываться? Никому и ничего не должна, забыла? Она могла бы хоть завтра оказаться в любой точке земного шара и заниматься чем угодно. И никогда не узнать о том, как сильно разочаровался Слава, и какое именно место ей хотел бы открутить Лугачёв.

Она устроила побег для оборотня. И даже при самом удачном исходе её за это нигде не погладят. А при неудачном… этот поступок может обернуться самой чудовищной ошибкой в её жизни. Но сбежать самой — это уже не ошибка, а подлость. Та половина города, что угадывалась на другом берегу, казалась ненастоящей, словно её лишь наметили засечками огней. Полюбившийся старый центр, где украшением респектабельного квартала протянулась улица Дамировская. Ей нужно именно туда.

Речные волны играли пойманными отражениями, плескались под мостом, и мачты фонарей гудели от бури. Девушка больше не чувствовала холода, её несла на себе горячая адреналиновая волна. Ни тёмные переулки, ни редкие машины почему-то уже не пугали. Принятое решение взвело её чувства на предел, и бояться чего-то ещё уже просто не осталось запасов. Она вышла на привычную брусчатую мостовую, мягко, как уличная кошка пробежалась под беспокойными тенями платанов и поднялась на крыльцо.

Дверь сразу же открылась. Без слов и приветствий Филин отступил в ярко освещённый коридор. Девушка вошла в свой дом, и сразу упёрлась взглядом в незнакомого хакиба. Он торчал у лестницы — в чёрной водолазке, коротко стриженый, с глазами, добрыми, как дула корабельной зенитки.

— Рюкзак сними, — деловито и сухо сказал ей Филин. — Потом верхнюю одежду и обувь.

Даша непонимающе уставилась на него.

— Сними рюкзак, положи на пол, разденься, — повторил каймановец. И тот восторженно-смешливый парень, каким она его знала, всё забрал с собой, ничего не оставил в этом, теперешнем Филине.

Она выполнила его требование, и он быстро и буднично обхлопал её со всех сторон, проверил карманы.

— Иди в гостиную.

Она послушалась. В зале горел камин, трещали поленья, пахло так, как бывает, когда огонь принимается за влажный мох. Калинин сидел в кресле по имени Барни в той же майке и спортивных штанах, в которых Даша видела его не далее как сегодня, а, кажется, очень давно. Он пил апельсиновый сок. За спиной, она знала, новый хакиб следил за каждым её движением.

— Зачем это… — заговорила Даша.

— Где амулет? — перебил Калинин, отставляя прозрачный бокал.

— У Данилы.

Девушка медленно приблизилась, но сесть без приглашения не осмелилась. Следила с опаской за малейшими переменами в его лице. Нельзя было не заметить, что выглядел он неважно — на серебристых висках блестела испарина, глаза налились краснотой, а губы он то и дело стискивал до взбухших желваков, как человек, который отчаянно борется со свирепой головной болью.

— Я могу помочь, — пробормотала Даша, с тоской понимая, что это последствие её грубого внушения.

Взгляд его потяжелел, и он вяло качнул головой, подразумевая, что она уже достаточно «помогла».

— Хорошо, что у тебя хватило ума вернуться.

— Но откуда…

— Братец твой позвонил. Отчитался. Он у нас, видать, самый ответственный.

— Я… не могла поступить иначе.

Слава вздохнул, надувая щёки, и взял со стола мобильник. Даша подумала, что знает о нём не больше, чем в первый день знакомства. Калинин. Со всех сторон положительный герой. Про таких говорят «устоявшийся». Но как он там устоялся, история умалчивает. Сейчас он испытывает головную боль. И всё. Ни злости, ни волнения. Одна лишь досада. Лёгкая и безмерно горькая, как дым осенних костров.

— Тут она. Только что. Да. Нет. Уже лучше. Не дождёшься. Я знаю… ладно, Рома, не надо. Это всего лишь глупая девчонка.

Даша опустила глаза.

— Что-то я сегодня устал. — Мужчина поднялся. — Позвони опекуну. Он волнуется.

— Слава… я могу объяснить. Данила… он сделает всё, как надо. Я ему верю.

— Вот как? — искренне удивился Калинин. — А я тебе тоже верил. Помнишь, ты обещала, что никогда не влезешь в мою голову? И что-то ещё про настоящие чувства, ну это уже так, видимо, по мелочи.

Он убрал за собой бокал, вымыл его на кухне. Ушёл. Всё, как обычно. Что изменилось? Ничего. Он больше никогда не останется с ней наедине.

***

Утром появилось сообщение о смерти спецназовца. Мужчину сбили на пустынной дороге, свидетелей просили обратиться в милицию. Никаких подробностей, кроме обрывков одежды и заполошной мигалки во весь экран. Это была передача никипольского телеканала «Происшествия». Даша отыскала его на домашнем телевизоре и ждала этого выпуска с таким упованием, с каким любой, кто шагнул со знакомой ступеньки, ожидает своего положенного приземления.

Ещё одно трагическое событие мало кто мог бы связать с первым — под утро случился пожар в салоне магии «Тайные силы», погибла владелица салона. Даша ухмыльнулась, откинув пульт. Что ж ты, гадалка, не предсказала себе такой кончины? Грела ручки на торговле хакибами, вот и сгорела. Почерневшие окна, бегущая строка, передача завершилась мрачной музыкальной заставкой. И девушка тут же захлопала в ладоши, как будто занавес опустили в конце первого акта. Места, конечно, не в партере, но тоже ничего. Два убийства за одну ночь — Данила хорошо начал! Пожалуй, она стала несколько циничной. Закономерно. Она стала именно такой, какой и должна быть, это новое сознание пришлось ей в самый раз. «Велком ту» реальный мир, детка. Даша хрипло рассмеялась, не узнавая свой голос. В опустевшем особняке её никто не слышал, кроме нового хакиба по кличке Бостон.

Слава оставил его вместо Филина. Страдающий от фиксажа Алтай пока ещё не мог вернуться к свои обязанностям. Яд не вытряхнешь, как пыль из ковра. Тайка уехала с Воицким, а Соломона ещё не выписали. И никто не мешал ей просидеть всю неделю перед телевизором, да ещё и с ноутбуком на коленях, в окружении грязных картонных ланч-боксов. День и ночь сместились, и только редкие звуки с улицы напоминали, что где-то там бывает другая жизнь. Время тянулось, как плавленный сыр, подсвеченный неизменно включённым экраном.

Двуликий заказывал еду, топил камин и, надо полагать, в его обязанности входило сообщать своему Хозяину о любом Дашином телодвижении. Но при всём старании вряд ли он мог хоть что-то сообщить, потому что девушка не делала ровным счётом ничего. Единственный человек, с кем она общалась — это Миша, чаще по аське, но когда и по телефону. Он то журил её, то успокаивал. Называл сумасшедшей партизанкой. Она старалась говорить нормальным голосом и не выдавать свою простуду. Голова была пустая, как зимний пляж, и ей ничего не хотелось, кроме как бесконечно проверять новостные ленты.

Под вечер пятого дня она, не пропустившая ни одного выпуска новостей, вдруг услышала по радио: «…в посольстве подтвердили факт смерти генерала Анатолия Румянцева… сорвался со скалы, потеряв управление…»

Сломя голову бросилась в интернет за подробностями. Удалось отыскать целых три минуты сорок секунд, посвящённые происшествию, на одном из греческих новостных каналов. К сожалению, комментарии оказались недоступны за инородностью языка, но Даша пересмотрела раз двадцать живописные кадры с места происшествия — размытая грунтовка и покорёженный остов хаммера, глинистые потоки грязи с кровавыми прожилками. Полицейские в синих дождевых плащах и скалы в тумане, как зубы какой-нибудь потусторонней твари. Известно ведь, что горные дороги очень опасны в это время из-за камнепадов и оползней. С кем угодно могло случиться, не так ли? Останки укрывают белыми клеёнками, прижимая камнями к земле. Вот и завершился ваш греческий отпуск, Анатолий Васильевич. Даша испытала такое облегчение, как будто в груди разжался кулак.

Заиграла мелодия, звонил Воицкий.

— Даша? — удостоверился он и немного помолчал. — Если твой брат каким-то образом выйдет с тобой на связь… поблагодари его от меня.

После короткого разговора она дала отбой и кинула телефон на столешницу, но неудачно попала в тарелку с остатками соуса карри. Недовольно фыркнув, Даша вытащила телефон и принялась его оттирать. Справедливости ради надо заметить, что у неё просто не было шансов попасть мобильником по мало-мальски чистой поверхности за отсутствием таковых. Любимый Мишин керамический столик покрылся маслянистыми разводами. На ковре валялись истошно-зелёные баночки из-под популярного энергетика. Скомканные салфетки расселись повсюду жемчужными чайками, а золотистая корочка пиццы намертво присохла к дивану. Даша посмотрела на всё это с каким-то внезапным умилением. Ей показалось, что к ней только что вернулась способность различать цвета и оттенки.

***

Тяжёлая лохматая снежинка шмякнулась на подоконник. И вскоре он покрылся равномерным слоем. Чтобы немного отвлечься Даша поглядывала из окна — люди сновали на парковке, тащили покупки, грузили в багажники. Нарядные тётки в кринолинах магазинных пакетов чинно ждали автобуса, будто кавалера на балу. «Лесная почта» располагалась на третьем этаже бывшего «Детского мира», в добром часе езды от Оленска. У чёрта на куличках.

Зато в самом Удалково место считалось хорошим. Никому не надо объяснять, как сюда добраться. Одна половина «Детского мира» щеголяла модными бутиками, а другая, административно-хозяйственная, поделилась немыслимым образом на множество фирмочек с более или менее ограниченной ответственностью. По итогам этого дикого дележа в ведении благотворительного фонда оказались три комнатки, коридор с туалетом и лестница с двумя пролётами. Теперь на лестнице ошивался Бостон, новый Дашин хакиб, бесшумный и неразговорчивый. Он выпасал обстановку и непрерывно курил, кидая бычки в консерву — считалось, что это его в достаточной мере маскирует под обычного конторского работника. А ещё он умел появиться в любой неожиданной точке пространства, заставляя людей шарахаться.

Впрочем, сотрудники «Лесной почты» давно привыкли к странностям своей новой начальницы и трудились, не обращая внимания на тёмных субъектов, её сопровождавших. Лугачёв оказался прав: интерес к «Лесной почте» за последнее время сошёл на нет. Наглые газетчики больше не беспокоили, и Даше, по сути, здесь нечего делать. Но её добровольное домашнее заточение незаметно успело перейти за ту грань, за которой начинается первая степень дебилизма. Когда она впервые начала спорить с Чарли и Барни, девушка поняла, что пора выбираться из дома.

Отвернувшись от окна, Даша присела на еле тёплую батарею: в «Детском мире» топили неважно. Сотрудники занимали одну приёмную на четверых, зато с электрическим обогревателем. А Даше достался маленький холодный кабинет, принадлежавший раньше Артёму. Из удобств — пара стульев для посетителей да крутящаяся развалюха в незаслуженном чине офисного кресла. Дешёвый столик цвета гнилой соломы стыдливо прятался под конторскими мелочами, под чайными кружками и дорогим Дашиным ноутбуком. На стене висело какое-то расписание с пометками, сделанными хустовской рукой. А рядом, в рамочке с чёрной лентой, висела фотография его самого.

Старый компьютер ютился на полу, среди коробок, как брошенный пёс. Пока начальница числилась в отпуске, её кабинет успели забить всяким барахлом, используя под временный склад. От коробок воняло больничным антисептиком, а у стены стояли ортопедические матрасы, замотанные в пластик, и уже всё остальное свободное место занимали сложенные детские инвалидные коляски, тоже упакованные.

Но Даша не жаловалась. Главное, подчинённые её не беспокоили, и она могла спокойно сидеть за компьютером, бездумно листая новости и лениво переругиваясь с Воицким по аське. Он возмущался тем, что Дашин отпуск так затянулся, обещал приехать ещё до Нового года и надрать ей уши. Ну, пускай. А ещё она проверяла почту и ждала новостей от брата, любой весточки. Она надеялась, что он позволит ей помочь ему бороться с голодом. Хотя голод вернётся нескоро. Но больше всего она боялась, что Данила попадёт в лапы «Интегре». Если это произойдёт, она должна узнать обо всём одной из первых. Она бы отправилась за ним, без колебаний. Даша не только простила своего брата, но приняла обратно в своё сердце. Бескомпромиссно.

Из-за стенки доносились телефонные разговоры, музыка и механический кашель старого принтера. Порой к этим звукам прибавлялись посторонние голоса — это посетители, бенефициары фонда, или как их тут называли, «адресаты». Отчаявшиеся родители, чаще матери, вереницей шли сюда в поисках финансовой помощи для своих больных детей. Кому на операцию, кому на лекарства, кому на протезы… И Даша старалась не выходить в коридор, чтобы с ними не пересекаться.

К счастью, они почти сразу попадали в руки Ниночки, та окружала посетителей успокоительным щебетанием, усаживала и поила чаем. Нина пахала и за секретаршу, и за координатора, и за специалиста по связям с общественностью. Дашу она слегка раздражала своей неуёмной энергией. Ещё одна сотрудница, Людмила Васильевна, приходила несколько дней в неделю, она была врачом на пенсии, бывшей главой хирургического отделения, и теперь нашла себе занятие по душе — помогала «адресатам» заполнять анкеты, оформлять всяческие больничные бумажки, выписки, подшивала их, перепроверяла, что-то постоянно уточняла по своим каналам, обзванивая больницы, или громко спорила программистом Гошей. Этот работник показал себя как абсолютно придурочный, но незаменимый технарь, на котором держались компьютеры, сайт и, кажется, даже электрическая проводка во всём «Детском мире». А взамен уволенной Катеньки, у них появилась новая бухгалтерша Таня. Приходящих и уходящих волонтёров Даша уже не считала, она и так с трудом запомнила своих подчинённых. И вообще имела весьма отдалённое представление о том, чем занимается «Лесная почта». Но, если Воицкому от этого легче, то Даша будет торчать здесь хоть до посинения.

Кстати, о посинении — батарея не спасала от холода. Зря она так легко оделась. Блузка на пуговках, узкая юбка — офисная муза, одним словом. Сотрудники фонда ходят в бесформенных свитерах. Как в том анекдоте — «наших спортсменов можно узнать по желтым майкам и голубым трусам… остальные лыжники оделись потеплей».

«Лесная почта» — это вам не «Коралина», куда прыгаешь из салона автомобиля и попадаешь в лето. Заварить бы горячего чаю… Девушка поискала взглядом электрический чайник, обитавший, помнится, на её столе. Нет, забрали ушлые работнички. Ну, так никуда не пойдёт. Мало того, что кабинет превратили в свалку, так ещё и чайник утащили. Даша перебралась через старый компьютер и вышла в коридор. Сидя на продавленном кресле, в полумраке, Бостон читал газету. Из приёмной шёл дразнящий аромат свежезаваренного чая. Наглость запредельная.

— Чайник вернуть на место. — Даша появилась перед подчинёнными внезапно, словно хакиб. — А коляски и матрасы убрать.

Нина замерла с печеньем у приоткрытого рта, на пухлых пальчиках теснились дешёвые кольца. А Гоша сделал вид, что не может оторваться от кружки с чаем, пока не допьёт. Таня виновато улыбнулась — как новенькая, она не успела настолько обнаглеть. Даша с негодованием отметила, что сторона-то у них солнечная. А ещё обогреватель работает, тратит деньги.

— А у нас уже места нету в подсобке, — важным тоном сообщил программист.

Даше не хотелось разговаривать. После недельного одиночества хватит с неё и этого. Она свою позицию обозначила ясно, а Гоша пусть делает выводы, если не дурак. Она молча выдернула провод из розетки, забрала ещё тёплый, но полупустой чайник.

И тут все услышали рвущуюся из коридора басовитую ругань. Нина и Гоша повскакивали со своих мест, а Дарья уже выглядывала за дверь, прижимая к себе чайник. Оказывается, к ним в офис ломился очередной посетитель, а Бостон отчего-то вдруг решил его не пускать, и вот мужчины затеяли бурную возню на пороге «Лесной почты». Бостон выпихивал его из коридора на лестницу, а тот никак не поддавался, гневно протестуя. И посетитель этот был тот самый таксист. Даша удержала чуть не выпавший из рук чайник, но зато упустила скользнувший из груди протяжный стон.

— Лена? — таксист заметил её и удивился не меньше. — А ты что здесь делаешь?

— Да, пустите же его! — откуда-то из-за спины возмутилась Нина. — Это же Ефим Сотников!

Даша оттеснила Нину и захлопнула двери приёмной. Потом повернулась.

— Откуда вы его знаете? — прошипела она и оглядела всех сощуренным глазом, как циклоп, ищущий в стаде паршивую овцу. — И что он тут делает?

— Так это же… — удивился Гоша, — это же папа Максимки Сотникова. Мы его уже давно просили зайти.

— Какой ещё Максимка? — Даша скривилась в непонимании. Но тут она быстренько суммировала про себя все очевидные факты — во-первых, это благотворительный фонд. Во-вторых, он вроде как помощь оказывает. Значит, Максимка, скорей всего, один из тех маленьких пациентов, для которых «Лесная почта» собирает деньги на костыли, или памперсы, или бог знает на что ещё. А Ефим — его папа.

После торопливых объяснений, дополненных деталями со всех сторон, Даша наконец разобралась окончательно. Выяснилось, что историю восьмилетнего Максимки Сотникова здесь прекрасно знали. И пересказывали друг другу, как страшную сказку со счастливым концом. Ещё пару лет назад семейство Сотниковых обитало себе спокойно в Радове. Тогда ещё папа Максимки был успешным бизнесменом, владевшим крупной мебельной фирмой. Но, как это бывает, беда пришла неожиданно. Маленький Максимка заболел, а после анализов выяснилось, что ему требуется пересадка костного мозга. Потянулись долгие месяцы обследований и химиотерапии. Врачи хороших прогнозов не давали.

Ефим Сотников продал свой бизнес и квартиру, чтобы заплатить за операцию. О прежней жизни пришлось забыть. На фоне безденежья и постоянного напряжения в семье начались ссоры и скандалы. Супруга вскоре и вовсе подала на развод, при этом отсудила часть денег, которые Ефим выручил за свой бизнес. Он остался с больным ребёнком на руках. Но время не было упущено, и мальчик успешно выдержал несколько операций, пошёл на выздоровление, а сейчас проходил курс реабилитации в Оленске. Чтобы быть поближе к сыну, Ефим снял комнату в общежитии и нанялся таксистом. Ни на что другое средств уже не хватало, а Максимке требовались дорогие препараты, иммуноглобулин и витаминные курсы. «Лесная почта» собрала необходимую сумму, чтобы довести лечебный курс до конца. Волонтёры фонда не раз навещали Максимку в больнице, поэтому все тут Ефима знают. Они ему сами позвонили и попросили выписки привезти для отчётности.

Выслушав эту историю, юная начальница разогнала всех по местам, покрепче обхватила чайник и вышла за дверь. К этому моменту двуликий уже выпихнул посетителя из офиса, и Даше пришлось отправиться на лестничную площадку, где её коленки в тонких колготках чуть не зазвенели от холода. Ефим стоял на нижнем пролёте и ожесточённо тыкал пальцем в свой мобильник, под мышкой у него торчали свёрнутые трубочкой какие-то листы. Услышав её шаги, он поднял голову. Чёрные брови, насупленный вид и вся фигура — стопроцентное попадание в бизона.

— Идёмте ко мне в кабинет, — позвала она, даже не пытаясь придать своему выражению хоть какую-то приветливость.

Она провела таксиста мимо Бостона и показала Ефиму на один из стульев, но он так и не сел. Он стоял и мял в руках прозрачный файлик с отксерокопированными листками. Даша поставила чайник и воткнула вилку в розетку. Потом забрала у него эти файлы и кинула на стол. Пока он не истрепал их окончательно. Пусть Ниночка ими потом занимается.

— Не ожидал тебя здесь встретить…

— Вообще-то я тут как бы директор, — она влезла пятой точкой на стол, села полубоком, поставив каблучок на старый процессор.

— А как же… — начал было Ефим, и тут его взгляд остановился на фотографии в рамочке. — Не понял…

Ефим сморгнул пару раз и посмотрел на Дашу, она пожала плечами — да, вот так, мол. Он медленно провёл ладонью по волосам, опустив тяжёлую голову, и молчал какое-то время. Девушка изучала нежданного посетителя. Опрятная куртка, немного не по погоде. Но, говорят, крупным людям всегда жарко. Лицо угловатое, с глубокими ложбинками возле рта. А на лбу красовался вымазанный зелёнкой шрам, кое-как заштопанный. Кажется, возьми Даша степлер и обычные канцелярские скрепки, у неё даже аккуратней получится. Ей вдруг почему-то сделалось и стыдно, и сладко от того, что взрослый мужчина получил из-за неё шрам на всю жизнь.

— А как это произошло?

— Напали на дороге. Вы что, новости не видели?

— Мне последние пару лет вообще не до новостей было. — Он механически протянул руку и сгрёб со стола календарь, как будто хотел сверить своё текущее положение во времени и пространстве. У него были сильные руки с плоскими набитыми костяшками, и чуть выше запястий эти руки были покрыты тёмным волосом. — Мне очень жаль… Я не то, чтоб хорошо его знал, но многим ему обязан.

— Да, я ему тоже кое-чем обязана.

— Ну, что ж, по крайней мере, я нашёл тебя.

— А вы меня искали?

— Ну, а как ты думаешь, Леночка? У меня машину угнали. Менты особо не чешутся, а вот я бы задал тебе пару вопросов.

Голос у него был скупой на эмоции и чуть сварливый, как если бы он говорил с ребёнком. Чайник быстро вскипел, и мужчина выключил его. Ему было ближе. Потом он открыл банку с «Эрл Грей», покопался в ней ложкой и хмыкнул. В банке оказался растворимый кофе. Он насыпал его по кружкам, и зарядил их кипятком. И вообще вёл себя как дома. Самую яркую, жёлтую кружку подвинул к девушке. Но она не торопилась за неё браться.

— Я не Леночка. Я Даша.

— Ладно, один вопрос снят. Остаётся другой.

— Какой?

— Знаешь, там, на Чехова, где я тебя ждал… там стоит сигаретный киоск. Продавщица нас запомнила. И видела, что в такси садились двое — девушка и парень в кепке.

— Что вы от меня хотите?

— Уши бы тебе оборвать, директриса… — улыбнувшись сказал Ефим и наконец уселся, осторожно, будто боялся раздавить под собой стул. Отпил из кружки.

— Насчёт ушей — это вам надо в очередь становиться, — невольно призналась Даша.

— Так я о чём… выходит, что ты ещё и пособница. Вас двое было. А двое — уже преступная группировка. Вот теперь менты пошевелятся. Одно дело — случайный угон. А другое дело — целая банда.

Даша никак не могла понять, он это насмехается или всерьёз. Она бы уже триста раз могла проветрить ему память, чтобы не воображал себя сыщиком. Но никакой угрозы от него не исходило. Что подтверждала чистая, тёплого свечения аура. И в любой момент Даша могла её в такое макраме сплести, что этот бомбила до конца жизни будет считать себя вязаной салфеткой.

— Если б я была с «бандой», я бы скрылась и бросила вас у дороги.

— А ты меня не бросила, верно. — Взгляд его показался физически ощутим, как дружеский подзатыльник. — Смягчающее обстоятельство у тебя есть.

— И что дальше? — спросила Даша. — Станете меня шантажировать?

Он усмехнулся и вытащил зачем-то шариковую ручку из подставки. Дашу начала раздражать эта его дурацкая привычка — тянуть и лапать чужие вещи. Без лишних церемоний она вырвала ручку и кинула её обратно, попав с первого раза. Довольная своим маленьким спортивным успехом, она, наконец, взяла свою кружку. Перепалка с таксистом начинала её развлекать, она принялась усаживаться поудобнее, чтобы поза получилась достаточно надменная. Толкнулась ногой в корпус старенького замызганного процессора, но тот покачнулся, Даша дёрнулась, теряя равновесие, и содержимое кружки выплеснулось на неё, обжигая и стекая по бедру. От боли и неожиданности девушка чуть на воздух не взлетела, кружка грохнулась на пол.

— А-а… — простонала Даша, растопыривая пальцы, не зная, как себе помочь, и боясь к себе прикоснуться. Всё произошло слишком, до обидного, нелепо и стремительно. Большая часть попала на юбку, остальное на колготки. Кожа, облепленная горячим капроном, краснела на глазах, Ефим, ничего не спрашивая, полез к ней своими пальцами, грубыми, как горного тролля, вмиг оттянул и разорвал ткань. Даша успела только ойкнуть. Прямо на глазах красные пятна наливались припухлостью и отзывались болью на любое движение. Вот сейчас пойдут волдыри, и хорошо, что вовремя капрон убрали, а то потом можно было бы с кожей его отдирать. Даша кусала губы, стараясь не заплакать. В комнату сунулся было Бостон, но Даша рявкнула на него, что было сил.

— Пошёл вон! — дверь снова затворилась.

Ефим тоже исчез из поля зрения, Даша слышала как он вскрывает коробку и шуршит упаковкой, потом позади заскрежетала рама и стало понятно, что мужчина открыл окно. Волна холода заставила девушку на миг забыть о своём ожоге. А таксист уже вернулся с пакетом свежего снега.

Даша глухо мычала, сжимая губы и думая о том, что она теперь будет ненавидеть растворимый кофе до конца своих дней. Со всей силой и страстью молодой души. А таксист легонько придерживал холодный компресс своими мокрыми от снега пальцами.

В голове ещё плавали тёмные круги, и очень хотелось потерять сознание. Но как-то девушка удержалась. Наверное, всё дело в спокойствии и ловкости таксиста. Подумать только, обожглась горячим кофе и уже в обморок падает! А совсем недавно рвалась охотиться на сумасшедшего генерала, гоняясь за ним по греческим островам. Куда уж ей… Чувствуя как от холодного компресса немеет кожа, девушка подумала, что этот недалёкий бомбила, каким она его себе в представление записала, умеет, оказывается быть бережным и чутким, как опытная медсестра. Наверное, если остаёшься с больным сыном на руках, то подобное умение приходит само собой.

— Извини, я там взял, что под руку попалось… — пробормотал мужчина.

— Что?

— Ну, мне пакет был нужен, я повытряхивал, что было. А это бинты какие-то. Теперь уже, конечно стерильность нарушена. Что с ними сделаешь…

Она лишь слабо усмехнулась. Нашёл о чём беспокоиться! Ефим повис над ней в чудной позе, и, наверное, простоял бы так целую вечность. Постепенно боль отступила и Даша кивнула мужчине, чтобы убрал компресс. Волдыри так и не появились, что можно считать победой. А вот большую дыру на колготках уже будет не скрыть. Даша осторожно поднялась, но стоило краем юбки нечаянно пройтись по воспалённой коже, как она снова зашипела от боли. Ефим помог ей подвернуть подол ткани так, чтобы она не касалась обожённого места. Да ещё и закрепил её весёленькой розовой скрепкой.

Тут же смачно грохнула раскрытая дверь, ударив по расписанию на стене. Даша хотела снова прикрикнуть на своего назойливого хакиба. Но это был не Бостон. На пороге вырос кошмар иных её бессонных ночей — Роман Андреевич Лугачёв. В белой куртке и чёрных перчатках, сияющий, как новенький холодильник.

Более идиотской ситуации и не придумаешь. Даша Белунина, выпускница столичной психушки, с одной лишь оценкой по злобности в дипломе, стоит, задрав юбку, перед таксистом в кабинете погибшего журналиста. Под его же портретом и в окружении детских инвалидных колясок. И всё это на глазах у Лугачёва.

— Ага, я вовремя? — весело осведомился Рома. Он дал отмашку Бостону, тот помаячил бритой макушкой и скрылся в коридоре. Мирный атом на страже порядка.

— Ты бы научился в двери стучаться, парень. — Ефим развернулся к Лугачёву и оказался с ним вровень. В кабинете стало совсем тесно.

— О, гляньте… — протянул Рома, обращаясь непонятно к кому, — а вот и сообщник нарисовался. Не девка, а чертовщина в юбке. Только из дома вылезла, а уже снова что-то затевает.

— Какой сообщник, Роман Андреевич? — слабо отозвалась Даша. — Тут, у нас, вообще-то, благотворительный фонд.

— Да, я заметил… благотворительность в действии… Ну что, Дашуня? Что нам с тобой делать, а?

Низкий, вкрадчивый, чуть надтреснутый голос. Так всё обычно и начинается. С Ромой, как со сворой гопников — что ни скажешь, всё будет использовано против тебя.

— А что вы мне сделаете, Роман Андреевич? — устало переспросила Даша. — Мне теперь уж точно терять нечего.

— Да, уж. Ты уже всё растеряла. — Рома выудил небольшой аккуратный предмет, блеснувший серебристой гранью. Тихо щёлкнула задвижка, и тонкое лезвие выскочило на всеобщее обозрение. Ефим среагировал, отгородив собой Дашу. Но она не испугалась, узнала ножик. Красивый складной и с клипсой. Её ножик, подаренный Славой. Последний раз она держала его в руках, когда оставила на проходной в Андарской воинской части.

— Откуда он у вас? — спросила девушка и протянула руку. Лугачёв умело защёлкнул лезвие и передал ей вещь.

— А ты бы спросила у Бостона.

— А при чём тут ваш Бостон?

— При том. Он до того, как нашим стал, был Румянцевский. А этот ножичек использовал, чтобы тебя найти. Румянцев его по следу послал. Задача тяжёлая, но не безнадёжная. Долго он тебя искал, месяцами… и почти нашёл. Вот только неудачно натолкнулся на одного из наших людей с амулетом. И теперь, как понимаешь, сменил Хозяина.

Даша обречённо кивнула, потёрла ножик в ладони. Следы её ауры на нём, конечно, оставались. И при некотором терпении вполне реально найти владельца. А двуликим терпения не занимать. Вот тебе и мирный атом.

— Нехорошо терять личные вещи на задании. На мелочи погореть можно.

— Я больше не буду, — буркнула Даша.

— Это точно, — язвительно процедил Рома.

— А вы сами кто такой? — спросил Ефим, который совершенно запутался в происходящем.

При взгляде на Рому не стоило усилий догадаться, что его предновогодние сюрпризы ещё не закончились. Вечер сатиры и юмора в самом разгаре.

— Я кто такой? Ну, раз тут благотворительный фонд… то я, видать, спонсор! Ищу вот, кому бы подарить машину… Девятку… цвета как закат, только зелёная… Тебе часом не надо?

— Ну, допустим, у меня угнали машину. Вы её нашли?

— Нашли. Видок у ней, правда, не фонтан. Вмятины на капоте, кровища на бампере…

— Хм. Ну, вмятины, понятно. А кровь откуда?

— А на твоей девятке человека сбили, не знал? А потом ему, ещё живому, на ногу накинули петлю от буксировочного троса, и протащили по асфальту пару кварталов. Твой же трос, между прочим. Крепкий был парень, спецназовец. Долго мучился. Расследовать будут до победного конца, я уверен. Даже если убийцу не найдут, то кого-нибудь по-любому посадят. Понял, Фима? Или как там тебя.

Вот и подробности про майора подтянулись. Даша ничуть не сомневалась, что если б не её брат, то такая или похожая участь ожидала Титанина всё равно. А, судя по тому, что в голосе Лугачёва при описании этой картины звучала самая натуральная зависть, он бы с удовольствием проделал всё собственноручно. Но рассказ про девятку — чистой воды блеф. Её наверняка давно сожгли, поскольку никому, как известно, правда не нужна. Лугачёв их провоцировал, и всего лишь затем, чтобы указать Белуниной на её место.

Но для Ефима всё это прозвучало совсем не так очевидно. Его только что назвали соучастником в убийстве, да ещё и пригрозили уликами в виде угнанной девятки.

— А ты что, мент? — пробасил Ефим, делаясь литым и суровым, как несгораемый шкаф.

— А лучше был бы мент? — вызывающе осведомился Лугачёв, и по тёмным глазам его пробежал острый блеск, как по грубому сколу разбитой бутылки.

— Оставьте его в покое, — чуть не зарычала Даша. — Он здесь вообще ни при чём!

— Вот видишь, девочка… — Рома усмехнулся, — бывает, сама облажаешься, а отвечать приходится другим. И никогда не говори, что нечего терять!

— Не надо, пожалуйста, — Даша была достаточно знакома с Лугачёвым, чтобы знать, что он не воюет с девушками. Покошмарит и уйдёт. Рано или поздно это должно было произойти, и она где-то даже смирилась. Но сейчас готова была умолять его со слезами, лишь бы эта неприглядная ситуация не происходила на глазах у Ефима. — Я знаю, что виновата. Но, прошу вас, Роман Андреевич, пускай он уйдёт, и мы поговорим, я вам всё объясню.

— Вот ты как за него активно вписалась… Отличился, видать, где уж нам, дуракам, — не унимался Рома. — Ну что за несправедливость! Я тут хожу за ней, лужи подтираю. Хоть бы слово ласковое… А этот — залез под юбку — и первый кореш…

Следующее событие уже никак нельзя было предотвратить — Ефим выбросил руку и въехал кулаком Лугачёву по челюсти. Если бы в последний момент Рома не успел хоть немного увернуться, то на стенку полетели бы его зубы. Но удар получился смазанный, и Рома, споткнувшись о какую-то коробку, потерял равновесие и грохнулся всем своим весом на инвалидные коляски. Даша схватилась за лицо. Теперь уж их отношения с Лугачёвым несомненно приобретут всю ту глубину взаимопонимания, которой им так не хватало до сих пор. В кабинет ворвался Бостон, но Рома расхохотался и остановил его едва обозначенным жестом, усылая прочь.

— Мы любим отважных! — довольно смеялся Рома, утирая разбитую губу. — Мы ценим задорных!

Ефим недоверчиво смотрел на него, готовый к любому повороту. Поднявшись, отряхнувшись, Рома полез во внутренний карман и, неловко удерживая в перчатках, вытащил чёрную с серым тиснением визитку и бросил её на стол.

— Я слышал, что тебя, уволили, кучер. Позвони как-нибудь, поглядим, на что сгодишься.

Когда он ушёл, бывший таксист повернулся, снова включил чайник, и уселся на стул, потирая плечо. Даша сходила, вымыла кружки и по дороге заглянула в приёмную за настоящим чаем. Притихшие работники ни о чём её не спросили.

Даша и Фима пили чай, смотрели в окно.

— Тоже мне, спонсор, едрить его налево, — усмехнувшись, пробурчал Ефим.

— Ничего, — вздохнула Даша. — Он мне сначала тоже не понравился.

За окном падал снег, а тёплый пар вился над кружками, как ему и полагалось.