Сидя у камина

Ты думаешь, что это пёс?

Нет, это — старый Агафон,

Ваш деревенский почтальон.

К. Чуковский

На улице бушевала непогода. Обитатели дома на Дамировской укрылись в нём, как в осаждённом замке. Приступы ливня обрушивались на роллеты, заставляя их опасно прогибаться. В своей комнате Дарья слышала монотонный гул от удара тяжелых капель по стеклянной крыше зимнего сада. Казалось, какие-то непримиримые силы бьются за этот город, за каждый его метр…

Музейной, вычурной красоты дом сегодня вдруг наполнился зловещей тайной. Даша спустилась вниз, обхватив толстую папку с анкетой. Хотелось держаться поближе к людям. Обходить странные необжитые комнаты. И ни в коем случае не наступать в глубокие чёрные тени.

В зале сумрачно, огонь в камине еще не вошёл в силу. Пен Чан, сидя на корточках, ловко шуровала кочергой в разогретых углях. Пожилая тайка провела большую часть своей жизни в неприютных британских туманах, а теперь, по прихоти молодого хозяина, оказалась в диких евразийских широтах. Как следствие, она неплохо обращалась с камином. Скоро тут будет светло и жарко. Лучшего места в доме не найти.

Воицкий в тёмно-бордовом халате, полулежа на диване, разговаривал по телефону.

— Нет, мам, не волнуйся, морозы ещё не наступили… Если ты не веришь метеосводкам, то поверь хотя бы мне. Нет, я не езжу в гололедицу… Я правду говорю! Нет, я хорошо питаюсь. Пен Чан тебе сказала!? Пусть она для примера научится готовить! Да. Извини, мам. Я знаю. Of course I will. У меня просто сейчас запарка с… Ну, в общем… It’s the end of the year, you know how it goes… Да, поцелуй папу! Я… Да, я тоже… I love you too!*

Пару раз в неделю Воицкому звонили родители. Каждый разговор затягивался на час или полтора. Поблизости непременно вертелась Пен Чан, сопровождая разговор хозяина сердитыми комментариями: «Oh, that’s no true… I’ll tell Renya… I do have something to tell. Oh, she’s not gonna like it!»**

Реня, а точнее, Ирена, мама Воицкого, была полна страшных предчувствий о судьбе своего сына. Она прекрасно говорила по-русски, но никогда не бывала в этой стране. Ей вечно казалось, что здесь её «Sunshine»*** непременно растерзают медведи, или, на худой конец, огреет балалайкой какой-нибудь пьяница. Она не понимала, отчего её единственного сына с детства так тянуло туда, где предки его отца держали последних в Европе крепостных.

Ещё до революции прадед Михаила переехал в Англию со всей семьёй. Сам Михаил принадлежал уже второму поколению Воицких, родившихся в эмиграции. Тем не менее, он всегда мечтал уехать на историческую родину.

Родители сильно переживали, но отпустили своё единственное чадо, при условии, что он возьмёт с собой их тайскую домработницу. Всё-таки выпускник лучшей лондонской школы экономики не должен пропасть даже в такой дикой враждебной стране. Тем более с доступом к отцовским капиталам. И первым делом он выкупил этот дом. По словам Михаила Стефановича, когда-то особняк принадлежал его прадеду, который держал здесь светский салон. Он был известным литератором, и дом славился гостеприимством. Михаил старательно собирал утерянные фамильные ценности, и подолгу мог рассказывать о том, как жил его прадед, как его любили и почитали, и какие он устраивал приёмы. В такие моменты Даша думала лишь о том, как бы ей сбежать.

Сегодня у неё есть прекрасная отговорка — домашнее задание, которое ей было поручено выполнить в самые короткие сроки. Девушка тихонько обошла диваны и примостилась на широком кресле с кривыми, как у бульдога лапами. Тут намного теплее, чем в коридорах. Спортивный костюм из толстого зелёного плюша неплохо выручал и там, но мало что сравнится с близостью живого огня. Правда, при таком свете трудно читать, полагаясь только на глаза. Но Дашу это вполне устраивало. Её способности вернулись к ней в полной мере.

Попрощавшись с мамой, Воицкий глубоко вздохнул и повернулся к своей подопечной.

— Страшно наверху?

— Мм, — невнятно буркнула Даша, пытаясь поудобнее устроить папку на коленях. Второй этаж и вправду весь гудел от воя ветра под кровлей мансарды.

— Ещё не закончила?

Даша только и могла, что закатить глаза в немой досаде. Она трудилась уже третий день, чтобы выполнить это задание, а конца и края не было видно. Времени не хватало даже на то, чтобы вдумчиво перечитать материалы про хакибов. Но не в том суть, она бы потратила на анкету и месяц, если бы понимала, как это поможет найти её брата. Но зачем им знать, какую музыку он любил, или какие фильмы он смотрел?

— Ты давай, не затягивай, ладно? Люди ждут. И старайся. Не хочу снова за тебя краснеть, — возвестил опекун.

Даша фыркнула. Ага, как бы ни так. Ждут они… Небось, ищут способ, как от неё избавиться. Что-то у них там с гипнозом не заладилось, и теперь она им просто не нужна. Завалили бесполезной бумажной работой. Так, для статистики.

В качестве своих ответов она была уверена на сто процентов. Да, она прекрасно помнила, какую одежду предпочитает объект. И какие цвета. Ну, прям девчачий сплетник! Писал не князь, прости за грязь. Смешно. Ну и пожалуйста! Ей что, жалко? У неё такой херни наберётся хоть на три анкеты.

Но попадались и необычные вопросы — приходилось ли объекту оказаться поблизости умирающего человека? Как проявил себя объект? Что изменилось в его поведении?

Тут она задумалась. Неприятная смутная тень догадок проникла в душу. А мог ли Данила быть рядом с бабушкой, когда ей стало плохо? Вполне… Девушку всю передёрнуло, словно от холода, даже кресло скрипнуло под ней. Пожилая тайка бросила хмурый взгляд в её сторону и подкинула поленьев в огонь.

Но Даша не помнила, чтобы приёмыш хоть немного изменился. Да, в тот период они и правда, стали ближе. Впервые Данила начал вести себя как старший брат. Как взрослый. Можно сказать, заменил ей бабушку. Словно та передала ему напоследок свою любовь к маленькой внучке…

Ну, это уже ни в какие ворота! Какая любовь?

Он оборотень, он не настоящий! И любовь его никогда не была настоящей… Эти твари лишь приспосабливаются, умело копируя поведение людей. Имитируют их эмоции. Так сказано в другой папке, которую Даша получила от Абрама Петровича. Вот она, правда, суровая, как больничный умывальник. Её брат — не человек. И никогда им не был. Хакибы — это просто игрушки для богачей. Яркие, но искусственные…

Случается так, что они выходят из повиновения, сбегают на волю. Двуликие опасны в неумелом обращении… Даше просто не повезло, один такой попал в её семью. Стечение обстоятельств...

Всё, что она знала о своём брате, полностью подтверждалось. Идеальная память, высокая обучаемость… Отсутствие амбиций, переживаний, комплексов, слабостей… Не увлекаются, не обижаются, не мстят. Всегда ставят перед собой практические задачи. И способны, если надо, быстро подстроиться под любую ситуацию.

Вот и понятно теперь, почему Данила всем нравился… Все думали — умница, и такой скромный. А он — зверь, машина. И Даша видела в нём лишь то, что хотела в нём видеть.

Пусть уже слишком поздно, ну и что? Она всё равно узнает всю правду. Только ради этого стоило жить. Целый год она задавала себе сотни вопросов, и пока не ответит на все, они её не отпустят, будут переваривать её изнутри, как черви. Если, для того чтобы собрать по крохам информацию, ей придётся носить за Воицким тапочки, значит будет носить. Вот только вспыльчивость и несдержанность её подводили. После отмены таблеток Дашино настроение скакало вверх и вниз. Не то, чтобы раньше она отличалась покладистым нравом… Если быть откровенной, то она всегда заводилась с пол оборота! Просто раньше это были не её проблемы. Но теперь, каждый раз, совершив очередную глупость, она с ужасом понимала, что рискует всё потерять.

— Ну так что там? — снова спросил опекун, наливая себе виски.

— Что?

— Ну как что? До конца недели закончишь? Мне же снова надо всех собрать… Думаешь, это так просто?

— Да я уже почти закончила, — поспешила успокоить его девушка, — я только не понимаю, зачем такие вопросы?

— А тебе не надо ничего понимать. Просто отвечай. Пусть Абрам Петрович понимает, это его задача. Без тебя разберутся.

— Угу… как прошлый раз…

Михаил пересел на краешек дивана и устало развёл руками:

— Да что такое, в самом деле? Я должен спорить с тобой постоянно? Хватает совести у тебя? Вспомнила «прошлый раз»? Ну, что ж, и я помню! Тебя попросили простую вещь — рассказать про своего брата! А ты что делала? Пререкалась, как базарная девка! Представление устроила…

— Ничего не устроила. Я уже извинялась, это само вышло…

— … и мне пришлось дать Жанне полторы недели отпуска. Я столько на декрет не даю! Нормально, да? Одни убытки от тебя! Полторы недели!!! И неизвестно, вернётся ли она… Может, вообще, уволится…

— Не уволится, — вздохнула Даша.

— Ты так уверена? — скептически добавил он, оправляя на себе халат.

— Жанна вас любит…

— Что? — замер Михаил.

— Поэтому не уйдёт. Ни за что… А вообще, лучше бы она влюбилась в Калинина, — девушка почувствовала неистребимое желание хоть как-то досадить своему надменному опекуну.

— Вот как? — усмехнулся хозяин дома, покачивая бокал, — Но не думаю, что у неё с ним были бы шансы…

— Он на неё смотрел.

— Правда? Не замечал… Страсти по-мексикански! Может быть, ты как-то на них повлияешь? Соединишь сердца? Пусть она Славу полюбит, а? Хоть какая-то польза от тебя появится.

— Нет, не буду…

— А, ну ясно. Калинин у нас парень видный, неженатый… Он тебе самой нравится, верно?

— Да. Нравится, — легко призналась Даша. — И вам тоже.

Воицкий осушил залпом бокал и отвернулся к огню, будто забыв про девушку. Ну вот, опять… Кто её дёргал за язык? Она чувствовала гнетущую неуместную паузу — сама виновата. Не её дело…

В коридоре раздался звонок. Соломон прошёлся по скрипящим половицам, как по стонущим нервам, и несколько раз громко щёлкнул замком. Ещё через минуту на пороге зала стоял высокий, приятной наружности мужчина. На нём был чуть мятый, но хороший, ладно сидящий тёмный костюм. Верхнюю одежду он успел отдать Соломону. Несколько чёрных прядей смешно слиплись у него на лбу от влаги, говоря о том, что гость успел слегка намокнуть под дождём.

— О, Валентин Викторович! — обрадовался хозяин дома. — Проходи, располагайся…

— Добрый вечер… — поприветствовал их гость. Его лицо засияло застенчивой улыбкой, он вытянул вперёд коробку, покрытую переливчатой восточной вязью, — а я со сладостями… Они настолько хороши, что способны извинить мой поздний визит…

Пен Чан была уже тут как тут, забрала коробку и исчезла в коридоре.

— А где Алекс? — поинтересовался Михаил. — Ты его в машине оставил? Может, пусть зайдёт?

— В другой раз… Алекс поехал по разным делам, позже меня заберёт. Ты же сам видишь — я после твоего звонка всё бросил…

Голос у него был глубокий, он немного растягивал слоги, как иностранец, хорошо выучивший русский язык, но желающий подчеркнуть свои достижения. Судя по его манере держаться, по его простоте и любезности, он был намного старше Михаила. Но, когда он повернулся так, что отблески огня наиболее ярко осветили его лицо, Даша отметила, что оно ровное и молодое.

— Ну, никуда бы мы не делись… — отмахнулся Воицкий. — Присаживайся!

Удивительно, что ради этого нежданного гостя Воицкий строил из себя образец галантности конца восемнадцатого века. Да что ж такое?

— Дарья… как приятно увидеть рядом с Михаилом новые лица, он такой… нелюдимый, — говорил Валентин, направляясь в сторону девушки.

Безумие. Комната звенит и съёживается вокруг Даши. Сигналы сразу бьют по всем радарам. Она ни с чем бы не спутала этот хищный плотный сгусток — ауру двуликого. Девушка вскакивает, листы бумаги разлетаются по ковру. И непонятно, всё это происходит ещё тут или уже в другой реальности… Последнее, что она видит чётко — испуг на лице Михаила. Она шепчет одними губами: «Оборотень». Но что он успеет? Звуки все исчезают. А потом приходит гнетущая пустота, девушка пытается удержаться на ногах, защищая себя смертоносными шипами ненависти. Она швыряет их в оборотня. Ненависть — её самая верная гвардия, но она растворяется в нём без остатка, в этом бездонном тумане. Всё напрасно. Липкая слабость разливается по телу. Даша чувствует, что медленно заваливается назад, что голова её съезжает по спинке на подлокотник, под щекой смялся печатный лист. Руки и ноги, как будто перестали существовать… Пустота сгустилась, укутала её белым.

— Святые угодники! — доносится издалека голос незнакомца. — Твоё чутьё тебя не подвело, мой мальчик.

— Она что, видит тебя?

Нет, она уже ничего не видела и не слышала.

*… Конечно, сделаю… Конец года, ты же понимаешь.

** Ох, ну это неправда… Я скажу Рене… А у меня есть, что сказать. Ей это не понравится!

*** Солнышко.