Золото на красном

И вперёд поскакал Айболит

И одно только слово твердит:

"Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!"

К. Чуковский

Когда тебе жутко и очень страшно, а от тебя ничего не зависит, то очень хочется занять себя простым и обыденным действием. Например, в третий раз перепроверить содержимое своей маленькой сумочки. Документов нет никаких, и не надо, в армейской части их не спросят у племянницы полковника. Да и нельзя светить своё настоящее имя. Телефона нет по той же причине, что и документов. Есть бутылочка с водой, она занимает почти весь объём. Есть салфетки.

Солнце только-только взошло над розовой дымкой, окутавшей город, но задерживаться нельзя. Ведь внизу её ждёт, как говорится, вся королевская конница… Ничего, пару минут подождут, если хотят, чтобы она вышла к ним в адекватном состоянии, морально готовая к тому, что ей предстоит. Итак, есть маленький совсем новый блокнот, ручка, помада… Ну, нет, ей место совсем другом отделении, вот. Теперь понятно, как Слава докатился до такой аккуратности в мелочах. С его-то нервной работой…

Есть, кстати, ножик, подаренный Славой. Он просто всегда с собой, это уже стало привычкой. Конечно, он не мог по-настоящему защитить её. В сложенном состоянии он и на ножик-то не похож. Даша несколько раз раскрыла его, и снова защёлкнула. Ну, что ж, это успокаивает, а заодно развивает мелкую моторику.

Есть пудра. О, пудра ей сегодня определённо понадобится. Девушка последний раз взглянула на себя в маленькое зеркальце. Лёгкая благородная синева под глазом проступала сквозь толстый слой косметики. Осторожно потрогала щёку — больно, ни улыбнуться, ни поморщиться. Вдохнула, выдохнула, сумочку на плечо и на выход.

Слава встретил её у лестницы, обнял и погладил по спине. Она прижалась лицом к отвороту его летнего пиджака. Тут бы и спрятаться, во внутреннем кармашке. Спустились вниз, не говоря ни слова. В небольшом боковом фойе их ждал Рома вместе с Виктором Николаевичем. Сейчас, при свете дня его усталость приобрела более резкие черты — в глазах появился горячечный блеск, и под опавшими веками пролегли чёрные тени. Несмотря на свой болезненно-отчаянный вид, полковник был готов к действию. Сутки, проведённые с Лугачёвым в разъездах, в заботах по подготовке к штурму, явно заставили его поверить в правдивость их намерений, он больше не смотрел на них, как на базарных кидал.

Хотелось думать, что у мужчин всё схвачено, всё под контролем. Они выглядели собранно и уверенно, все в рубашках и пиджаках, а Рома ещё и с франтовским шейным платком. Он проводил их до машины, и, кажется, не заметил Дашин заштукатуренный фасад. Да уж, ранена, не дойдя до поля боя.

Они расселись, Лугачёв пожелал им успеха, и знакомый со вчерашнего дня водитель завёл мотор. Даша оказалась рядом с полковником, ладошки сразу вспотели от его взгляда.

— С вами всё в порядке? — спросил он, присматриваясь к своей вынужденной напарнице. Ему пришлось смириться с тем, что жизнь его дочери зависит от этой девчонки, которая выглядит не старше Ани. Мало этого, так она ещё и с фингалом, и трясётся вся, как с похмелья. Ей бы сейчас больше подошла роль юной алкоголички, чем роль племянницы полковника.

— Д-да, я… да, — промямлила девушка.

— Если надо, у меня есть успокоительное, — предложил он, вытащив из кармана крохотную упаковку с немецкими надписями. — Это мне друг вчера передал, он врач. Но я как-то про них забыл… вот. Жене помогло.

Ну, вот вам, пожалуйста… кто кого успокаивать должен?

— Нет, нельзя… иначе не смогу работать. Спасибо.

Виктор пожал плечами, отвернулся и больше не пытался с ней заговорить. Даже в его неподвижной позе чувствовалось с трудом подавляемое напряжение. Лучше бы послушал друга и выпил таблетки сам.

Дорога запомнилась Даше отрывками, она не могла сказать, сколько они ехали, долго ли. За окном проносился чужой город, здесь ей довелось побывать проездом — когда-то они всей семейкой ездили к морю. Той семьи нет. Есть чаши весов, в каждой всего понемногу. Есть Слава.

Вчера он сказал: «Оставайся, мне так будет спокойнее». И она осталась ночевать в его номере. Воздух шёл в открытое окно, приносил свежесть поздних сумерек. Слава просто лежал, раскинув своё сильное тело, придерживая её у себя на груди, и разглядывал зыбкий рисунок теней. Она, тихая как мышка, наблюдала рисунок его души. Плавные, скупые линии, ничего сиюминутного. Но как бы он ни старался сдерживать свои чувства, отвлекаясь на планы и задачи, близость юного девичьего тела волновала его с каждой минутой всё больше. Непреднамеренная, незапланированная близость. Бедный Калинин. Он сам предложил Даше остаться, но сомнения в правильности такого поступка терзали его всё сильней. Не ожидал, что соблазн окажется так силён? То, о чём он думал, было неправильным, неуместным. Это могло всё осложнить. Но Даша показалась ему такой слабой и напуганной, а её черноволосая головка так уютно покоилась на его плече. Всему виной обстоятельства. Даша счастливо жмурилась. Ей было приятно подглядывать, как борется в нём покровительственная забота и упрямое животное влечение. Он не мог не знать, что она всё видит. Что стоит ей прошептать его имя, и он не удержится, подомнёт её под собой, под своими чувствами, под жадным напором. Ей открылись все его желания, и всё, что он хотел бы с ней сделать… Будто картинки на страницах в красивой книжке для взрослых.

В конце концов, победила томная, согретая их общим теплом, усталость. Даша уснула под его тяжёлой, и такой неудобной рукой. В чужом месте, на непривычной, накрахмаленной постели, на рубеже странных событий она спала глубоко и без сновидений.

— Даша, приехали.

Вереница улочек по одну сторону и высокий каменный забор по другую. От дороги тянется выщербленный асфальтовый рукав, и скрывается под большими серыми воротами.

— Готовность двадцать минут, — ответил Слава по мобильному, потом повернулся к притихшим пассажирам, — мы будем ждать вон там, возле аптеки. Идите.

Ну вот, никаких пафосных речей и долгих напутствий. Даша осталась стоять у ворот, один на один с отцом похищенной девочки, и самым большим экзаменом в своей жизни.

— Ну что, пойдём? — выдавил из себя мужчина, нервно пожевав губы.

На проходной никто им не препятствовал, полковник здесь явно частый гость. Внутренний двор выглядел просторным и малолюдным. Со стенда провожал их плоским взглядом нарисованный солдат, и надпись крупным шрифтом призывала буквально на каждом шагу приумножать воинскую доблесть.

Здание комендатуры спряталось за мачтами елей, туда и направился полковник. Даша за ним, след в след. Перед глазами — его короткие чёрные волосы с сильной проседью, и смуглый затылок в колодке твёрдого отглаженного воротника.

— Вон, это его, — мужчина кивнул на припаркованный автомобиль. Он был большой и чёрный, похожий на древнего ящера, греющего на солнце бока. — Бронированный, между прочим.

В светлом вестибюле обнаружился убитый стол и допотопная арка металлоискателя. Усатый дядька в форме встал из-за стола и сделал под козырёк. Ещё несколько военных переговаривались у окна. Тоже, наверное, пришли к начальству. Полковник с «племянницей» собирались пройти мимо, как тут же раздался капризный писк. Усатый извинился, но попросил их предъявить всё, что могло вызвать недовольство его аппаратуры. И, конечно же, выяснилось, что причина в Славином подарке. Даша растерялась, и не сообразила, что сделать — «оружие» пришлось оставить. А на лице Виктора Николаевича отразилась такая палитра выражений, что ей захотелось собственноручно отделить свой скальп от черепа. Сельчук последовал дальше, не взглянув на спутницу.

Обстановка в комендатуре держалась ещё советская, подуставшая. Высокие окна, кряканье половиц под ковровой дорожкой. На стенах плакаты, золото на красном. С фотографий смотрели пожилые ветераны, осеняя коридоры былой славой.

Девушке всё происходящее показалось нереальным. Вот она сейчас зайдёт в кабинет, и скажет: «Ну, что, генерал? Допрыгался? Давай-ка, звони своим архаровцам, чтобы немедленно убирались из питомника». Ну, или что-то подобное. А скорей всего она не сможет и рта раскрыть, или начнёт заикаться… Так, отставить панику! Сможет, потому что надо. Будет заикаться — ничего, будет говорить глупости — неважно. Она сюда пришла не умную из себя строить. А хорошенько потрясти генеральскую ауру, выбить из него этот звонок. И она это сделает, пусть бы ей пришлось всю Канву наизнанку вывернуть!

Крупная табличка на дубовой двери свидетельствовала о том, что они пришли. Пока пожилой мужчина колебался, стучать или подождать, девушка смело надавила на ручку, дверь поплыла в сторону, являя им генеральский кабинет.

Только самого генерала там не было. За массивным столом, положив длинные ноги на стопку бумаг, сидел молодой офицерик. Хотя, наверное, «сидел» не подходящее слово, скорее он утопал в недрах огромного дутого кресла. Справа от него возвышались государственные флаги, укоренившиеся в позолоченной стойке, а над головой опасно нависал огромный портрет президента. Увидев посетителей, молодой человек совершенно не смутился, но ноги нехотя убрал.

— Сергей? — не слишком удивился полковник. — А где Анатолий Васильевич?

Молодой человек взирал на них своими ясными очами цвета поздней осенней листвы, губы дёрнулись в кислой улыбке.

— Ну, да… вы не знаете. Его не будет, он попросил меня отменить все встречи.

Говорил он так, будто ему за это утро пришлось повторить это в сотый раз.

— Как не будет? — сипло прозвучал голос полковника. — А меня ты почему не предупредил?

Сергей пожал плечами, мол, не вышло, и с интересом уставился на его спутницу. Девушка сделала несколько шагов к дивану и опустилась на подлокотник. Кабинет был очень просторный, по периметру выложен панелями из натурального дерева. Много вымпелов и грамот, всё призвано подчеркнуть особое положение хозяина. Вот только аура чувствовалась очень слабо, сам он тут явно бывает нечасто. Но «слабо» — это больше, чем ничего. Теперь Даша её узнает среди тысяч других.

Осмотревшись, она легко встала и направилась к причудливому столику, какие обычно называют «глобус-барами». Открыла круглую крышку. В бархатных лунках уютно пристроился кристальный штоф виски в окружении чистых стопок. Недолго думая, Даша вынула стеклянную пробку и положила её к себе в сумочку. Серёжа явно имел что-то сказать по поводу Дашиной наглости, но его отвлёк Виктор Николаевич:

— А машина почему здесь?

— И машиной и водителем я пользуюсь с разрешения Анатолия Васильевича.

— И где же он сам? — продолжал свой допрос полковник.

— Он, знаете ли, не просил сообщать, — раздражённо ответил Сергей. Совсем идиот, если не видит, что полковник вот-вот сорвётся, мало не покажется. Ту дыру, которую он способен проделать в Серёжиной ауре не залатает ни одна бабка-целительница. И все потом будут удивляться, как так вышло, что смертельная болезнь сгубила парня за пару лет. Но парень уставился на них развязно и нагло, как избалованный сынок наркобарона. Суровая армейская рубашка ничуть не мешала этому впечатлению.

Очевидно, что генерал ему покровительствует. Молодой пижон с красивыми глазами довольно прочно с ним связан. Потому и в кабинете распоряжается, как у себя. Наверное, он и есть тот самый заместитель, с которым Даша должна была встретиться в клубе, если бы всё не повернулось так, как повернулось. Ну что ж, с её талантом он всё равно познакомится. Даша улыбнулась грустно-сочувственно и заговорила:

— Анатолий Васильевич очень и очень разозлится, если ты, Серёженька, не поможешь его старому другу, Виктору Николаевичу, — сказала она, медленно и чётко произнося каждое слово. «Старый друг» нервно покосился на Дашу, но того, что произойдёт дальше он, наверняка, никак не ожидал.

Леность и самодовольство слетели с офицера, как тополиный пух от порыва штормового ветра. Тут уж он явил им другую свою сторону, которая, возможно, и привлекла в нём генерала. Офицер вскочил и вмиг отыскал какой-то буклет, угодливо протянул его Виктору Николаевичу.

— Вот, это очень большое мероприятие… круглый стол на высшем уровне. Понимаете, Анатолия Васильевича буквально в последний момент внесли в список гостей, поэтому так вышло… — принялся он оправдываться за своего начальника. — Он улетел с вертодрома МЧС, ещё вчера вечером. Думаю, он останется в Оленске до завтра.

На обложке красовался недавно достроенный Дворец Городской Ассамблеи, программа, судя по расписанию, уже началась, но ещё не закончилась. Даша вскочила, схватила за рукав ошеломлённого полковника, и с невесть откуда взявшейся прытью потащила его прочь из кабинета. Мимо усатого они пронеслись уже бегом, пересекли напрямую плац, выскочили через пропускной пункт, и остановились на дороге. Даша сама не поняла, как она не свернула себе шею, или хотя бы каблуки на туфлях. Слава подъехал в тот же миг. Оба запрыгнули назад, и машина сорвалась с места.

— Куда? — спросил Слава.

— В Оленск… Дворец этой… Ассамблеи.

— Что произошло?

Даша рассказала, прерываясь, давясь воздухом, она всё ещё не могла отдышаться.

— Вот дерьмо! — выругался Калинин, и заговорил в трубку, — Рома, слышишь? Отбой, пусть ребята пока отходят… Нет, всё в силе, просто придётся перенести. Приезжай в гостиницу, если можешь. И ещё… нам нужен кто-нибудь, кто проведёт Дашу во Дворец Городской Ассамблеи.

Потом он договаривался с пилотом, потом звонил кому-то в «Кайман». События сегодняшнего дня развивались безо всякого логического сценария. Охотники припёрлись в Андару, чтобы подловить генерала, а он улетел в Оленск. Как чувствовал! Можно подумать, что всё закончилось? Нет, не закончилось, Даша не готова сдаваться. Она, как собака взявшая след, испытывала безотчётный азарт. Так бывает, волнуешься, медлишь, перед началом важной работы, а стоит начать, и будто течение подхватывает, придаёт сил. Неудача только подстегнула её, вскрыла резервы.

Чего не сказать о Викторе Николаевиче. Даша повернулась к нему и подумала, что надо бы его как-то поддержать. Выглядел он совсем неважно, прямо на глазах впадал в безысходность, как тонущее судно с пробоиной в полкормы уходит под воду — только с виду медленно, но в любой момент — бульк, и всё. Он явно не понимал, что происходит, кроме того, что план не удался, и страх за свою дочь разъедал его изнутри. Если бы Даша умела говорить с людьми, просто, без всякой Канвы, она бы попробовала его успокоить, убедить, что есть шанс. Но она не решалась, не знала, как начать, а в Канву лезть боялась. Сельчук смотрел прямо перед собой в пустоту, ноздри его раздувались, вены на висках вспухли. Кожа бледная, как тонкий слой краски на облупившейся иконе и покрыта мелкой испариной, пальцы себе комкает в исступлении. Человек на грани. В таком состоянии он мало чем будет полезен.

— Виктор Николаевич, — мягко сказала Даша, вытаскивая из сумочки бутылку воды, — вы хотели принять таблетки…

Ничего он, конечно, не хотел, но вкрадчивая интонация в сочетании с осторожной, тонкой работой в Канве заставила мужчину вздрогнуть, словно он только что проснулся.

— Да, да… конечно, — пробормотал он и полез в карман, зашуршал блистерами. Покорно взял у Даши воду и проглотил капсулу.

Она сразу заметила перемены в его ауре, свечение померкло, сполохи и разряды почти исчезли. Так он хоть никого не покалечит. Впрочем, если бы всё это обрушилось на Румянцева, никто бы не возражал. Но нет, не стоит желать генералу умереть от опухоли через пару лет, когда надо желать, чтобы он умер намного раньше.

Рома оказался рядом, как только они вышли на одной из гостиничных площадок, всучил им по бутерброду.

— Мои ребята на позиции, если вы не справитесь за два часа, мы начинаем штурм.

Он сейчас не сильно отличался от охранников гостиницы — пиджачок успел сменить на чёрную разгрузку, из левого кармана выглядывал толстый стебель передатчика. Всё правильно, он-то с этой самой «позиции» сюда и прискакал. Когда она случайно встретилась с ним глазами, она увидела в них неуместный, искрящий охотничий задор.

— Я справлюсь, — сказала Даша. Она и мысли не могла допустить, чтобы её участие оказалось напрасным.

— Справишься, или нет, но сегодня вся операция должна закончиться, — отрезал Рома. — А мне пора обратно в Семёновку.

— Я с вами, — откликнулся Сельчук. — Всё равно от меня в Оленске толку не будет. И не могу я… Здесь Аня. Я должен быть рядом.

Всё правильно, зачем ему в Оленск… Если в армейской части его все знают, и спокойно пропускают в любые кабинеты, то появление старого сослуживца во Дворце Ассамблеи, в разгар мероприятия сразу же вызовет у генерала подозрения. Конечно, пусть остаётся. Но злая, подспудная мысль твердила Даше совсем другое — он не верит тебе, не видит смысла тебе помогать! Потому и уходит.

Всё, чем он держится, это надежда на спасение его дочери, Анечки, позднего и такого любимого ребёнка. Штурм виделся ему единственно возможным, понятным решением. Да, это риск на грани отчаяния, но там он мог быть полезен, сделать хоть что-то, мог применить свои знания. Даша не сомневалась, что он сам не раз участвовал в вооружённых конфликтах, многое повидал. А вот чего он ещё не видел, так это чтобы мелкая соплячка сумела обмануть матёрого генерала. И явно не понимал, почему они потратили время на поездку в армейскую часть. После неудачи в комендатуре, полковник рассчитывал только на штурм, и на Лугачёва. На Дашу никто не рассчитывал кроме Славы.

Взлетать во второй раз оказалось так же страшно, как и в первый. Но теперь Калинин сел рядом, и когда они оторвались от земли, он взял её за руку, и Даша успокоилась. Почувствовала себя вдруг под защитой, под броней. В конце концов, она ездила с Воицким, после этого глупо чего-то бояться.

Но вскоре накатила тошнота, съеденный бутерброд просился обратно. Снова пролетели над Оленском, развернулись хвостом, так что Даша еле сдержала позыв. Покачиваясь, опустились на площадку, приросшую на высотке, как древесный гриб на осине. Кто-то помог Даше сойти, а потом их провели через здание прямо до чистенькой парковки под открытым небом. Несколько машин стояли особняком, возле них переговаривались парни с нашивками службы безопасности РУДК. Слава моментально влился в разговор, и вот они уже что-то раскладывают на капоте, какие-то бумаги, схемы, отрывисто переговариваются. Мобильный офис в полевых условиях.

Дашу усадили в салон одной из машин, и оставили ей кондиционер. Она привалилась к спинке сиденья и достала из сумочки стеклянную, остро пахнущую пробку, сжала в кулачке. Ей уже предлагали фотографию, но Даша отказалась. Только личная вещь способна передать информацию о хозяине. Девушка прикрыла глаза и расслабилась, растворилась в тонких потоках. И вот уже в руках у неё не просто стекляшка, а маленькое досье на Румянцева. Для начала следует упорядочить все следы и отметины, оставленные генеральской аурой. Липкие обрывки буро-коричневой паутины говорят о стяжательстве, что неудивительно. Совсем уж мелкие волокна разбирать не хочется, тут и разочарования, и застарелые угрызения совести, сухие и бледные, как потухшие фитили. На них не сыграешь. В наличии невероятная грызущая мнительность, заставляющая всех подозревать, и самых близких в первую очередь. Что ж, пригодится. И самое главное — неутолимая жажда могущества, похоть вседозволенности… Ну, вот и познакомились…

Она очнулась, когда услышала, как подъезжает ещё одна машина, старенькая лада. Столько засохшей грязи и дорожной пыли, сколько она привезла, местная парковка, наверное, ещё не видела. Из Дашиных знакомых только Артём Хустов мог на такой приехать. Чего, чего? А он что тут делает? Даша тряхнула головой, прогоняя остатки видений.

Хустов вылез из машины, демонстрируя скромный, немного линялый костюм. Зато рубашка сияла белизной. Он ерошил волосы и боевито поправлял очки, всем видом показывая свой рабочий настрой. Они поздоровались со Славой и сразу склонились над схемами. Даша открыла дверцу, и тепло удушливой волной облизнуло салон. Артёма с недоумением уставился на подошедшую девушку.

— А… ч-что с лицом? — смущённо выговорил он.

— Это мы вчера планы обсуждали, — невозмутимо ответила Даша.

— Ага, — согласился Хустов, — понятно.

— А что ты здесь делаешь? — спросила она в свою очередь.

Калинин взялся отвечать вместо него:

— Артём профессиональный журналист, он хорошо знаком с протоколом подобных мероприятий, и отлично ориентируется в здании.

— У меня даже пропуск есть, — заявил Артём с гордостью и покрутил в руках ламинированную карточку. — Он ещё действителен.

— Дай сюда, — резко потребовал Слава, забрал карточку и сунул себе в карман. — Там твоё имя. И тебя быстро вычислят. Нам это надо? Не надо. Соберись.

Девушка протяжно выдохнула. Май Пен Рэй.