Посетитель

И Крокодил на пороге

Целует у гостя ноги:

— Скажи, повелитель, какая звезда

Тебе указала дорогу сюда?

К. Чуковский

Духота сменялась холодом, пронизывающим до костей, а она жила тем днем, когда все остановилось. Картины за окном, как кадры немого кино, кроме них в палате почти ничего не менялось. Слева ещё держалась Надюша. Соседка справа умерла. Та, что была самая нормальная. Правда, с ней невозможно было поговорить — её мучили страшные боли. Рак желудка. Но койка долго не пустовала и всё пошло как обычно — стенания пациентов, жалобы, мучительные процедуры. Обязательные осмотры, бессмысленные измерения веса и роста.

Если вдруг кто-нибудь спросит Дашу, чем ещё ей запомнился прошедший год, проведённый в отделении для тяжёлых психически больных, она будет хмурить лоб и потирать беспокойно себя за шею. Потом её пальцы нащупают концы отросших волос, и она замрёт на миг. Ну, конечно, она вспомнит, как их обрили всех налысо, по одному сажая на стул в центре палаты. В целях борьбы с насекомыми, не занесёнными в Красную книгу. А вот когда это было? Зимой? Или раньше? На это она не смогла бы ответить.

Большую часть времени она просто молчала, повернувшись к окну. За окном, прикрученный к дереву, крутился желтый пластиковый ветряк, она любила на него смотреть. И чем быстрее он крутился, тем больше она погружалась в события того дня. Она вспоминала все детали, снова и снова, прокручивая их в своей голове. Как она вошла в комнату родителей, как лунный свет серебрил папину склонённую макушку…

Но иногда, из-за уколов, её охватывало непонятное беспокойство. Она дёргала ногами и вскакивала, но под грозным взглядом санитарки немедленно укладывалась назад. Ей хотелось двигаться, сотни безжалостных пружин толкали её тело прочь с кровати, и она намертво впивалась пальцами в матрас, не выпуская своё тело из-под контроля. В такие дни мысли не хотели держаться у неё в голове, и она тихонько проговаривала их вслух. И однажды не заметила, что перешла на крик.

— Я убью его! Я сама его убью, я клянусь!

Она уже поняла, что сплоховала, слёзы катились по её щекам, но она не могла остановиться, пока её не угомонила санитарка. А позже к ним в отделение зашла Елена Игнатьевна, остановилась возле Дашиной кровати. Она терпеливо ждала, пока не убедилась, что девушка её слышит и видит.

— Хуже болезни только паршивый характер. Не так ли, Белунина?

Даша ничего не ответила. Она поняла, что снова дала повод. Но к своему удовольствию, она успела заметить, что на гладком лице заведующей появился некрасивый белёсый шрамик.

После посещения Елены Игнатьевны ей назначили другие уколы, от которых в голове вообще не оставалось мыслей. Она даже перестала видеть ауру. Надолго впадала в забытьё. И всё реже случались просветления, когда она судорожно вспоминала, как тут очутилась. Когда впервые в её жизни появились больничные коридоры. Словно выныривала из проруби, вдыхая воздух над самой поверхностью тяжёлой свинцовой воды беспамятства.

Но в один день что-то пошло не так. Ещё до завтрака Дашу наскоро подняли, заставили одеться в принесённую одежду. Девушка, бездумно повинуясь, натягивала непослушными пальцами спортивные штаны. Она даже не сразу поняла, что это её собственные штаны, поскольку они оказались на два-три размера велики. За год она похудела. Ну, или, как говорят здесь, «вытянулась».

— К тебе посетитель, — благодушно сказала ей медсестра.

На ноги ей дали резиновые сапоги, а на плечи накинули какую-то болоньевую куртку с большим американским орлом, потом провели через многочисленные двери и вытолкнули на крыльцо. Это был маленький внутренний дворик, со всех сторон закрытый больничными хозяйственными пристройками, тёмный как дно колодца. Даша знала, что сюда часто отправляли пациентов таскать бельё в прачечную.

— Иди… Подожди вон там, на скамейке, — сказала ей в спину медсестра и захлопнула дверь.

Холод пронзил Дашу насквозь, она схватилась за перила и стала осторожно спускаться по ступенькам. Она была так слаба, что её голова клонилась вперёд, увлекая за собой всё тело. Сделав пару шагов, она опустилась на мокрую лавку. Огляделась. Прачечная закрыта, а в окнах больничной кухни темно, только поблёскивают края огромных котлов. До завтрака ещё далеко. Даша была абсолютно одна и ждала неизвестно чего. Она глубоко вдохнула терпкий, леденящий осенний воздух и подняла глаза к небу. Редкие облака заглядывали и торопились мимо. Первый раз за весь год Даша покинула своё отделение. Что-то происходило, где-то решалась её судьба, она чувствовала.

— Проходите… Да вон она, сидит… Вы уж извините, но только тут… У нас закрытый режим, сами понимаете… Пока нет заведующей, можете с ней поговорить.

Девушка привстала. Даниил?! Сердце совершило дикий скачок, выдернув её из сонной апатии. Нет, показалось… Молодой светловолосый мужчина, чем-то похожий на её брата, остался на крыльце, когда медсестра опять исчезла за дверью. Наверное, это кто-нибудь из знакомых её родителей. Она попыталась вспомнить, но у неё не получилось. Яркий, элегантный блондин. Как его можно забыть? Он был тепло и со вкусом одет, его серое, жемчужного оттенка пальто стоило, наверное, как зарплата всего больничного персонала. Блондин озирался с лёгким недоумением на красивом лице. Когда он заметил девушку, торопливо ковылявшую к нему, придерживая штаны, его брови поползли вверх. Кажется, он не ожидал увидеть такое.

Но Даша не могла упускать свой шанс, не имела право. Как только она достигла перил и прочно за них уцепилась, она заговорила. Торопливо, тщательно выговаривая каждое слово:

— Пожалуйста, заберите меня отсюда. Умоляю вас…

Она смотрела на него снизу вверх, он был очень высокий. А стоя на три ступеньки выше, он просто парил над ней, как светлый ангел.

— Э-э… Я просто хотел с тобой поговорить. И… ничего не могу обещать, — ответил ангел, спускаясь вниз. Он остановился чётко на последней ступеньке.

И Даша теперь смогла бы рассмотреть каждую пуговку и безупречную вставку на ткани его пальто. Ей хотелось схватиться за него и не отпускать. Он единственный, кто пришёл к ней, за всё это время. Долгие месяцы взаперти, без единой весточки из внешнего мира. Словно о ней все забыли, словно она больше не существовала. Что значит «просто поговорить»? Разве он не заберёт её отсюда? Она опустила глаза, туда, где тёмно-синие туфли замерли в полуметре от её резиновых сапог.

— Но мне больше некого просить… У меня же никого не осталось.

— Да, да, я понимаю… Кстати, это ужасно, что произошло с твоими родителями… Прими мои соболезнования.

У него был не слишком приятный, с неровной интонацией голос, как у человека, в любую секунду готового сорваться на крик. Вряд ли она слышала его раньше.

— А вы не знаете где их похоронили?

— Не знаю.

Даша посмотрела ему в глаза. Он старше, чем ей показалось сначала… А может и нет… Просто весь этот лоск придавал ему солидный вид.

— Вы же друг моего отца?

— О, нет… Я не имею к твоей семье никакого отношения.

— А кто вы?

— Михаил Стефанович. Пока это всё, что тебе нужно знать. А дальше посмотрим…

— Меня зовут Даша.

— Мне это известно. Я пришёл сюда, потому что мы друг другу, возможно, могли бы помочь. Но сначала… давай просто поговорим. Расскажи мне что-нибудь о себе.

Даша не сомневалась, что этот мужчина точно мог бы ей помочь, если бы захотел. Возможности у него есть, без сомнения. Это было в его внешности, в повадках, в том, как к нему обращалась медсестра. В конце концов, его сюда пустили. А ведь он даже не родственник. Даша понятия не имела, зачем она могла ему понадобиться.

— Что рассказать?

— Что хочешь. Мне нужно понять, насколько ты… адекватна. Поверь, я хочу думать, что это так… Но твоя история болезни… Покушение на лечащего врача… Есть ли смысл иметь с тобой дело?

— Но я не знаю, Михаил Степанович…

— Стефанович.

— Михаил… Стефанович… о чём рассказывать?

Даша на секунду представила себя со стороны и ужаснулась. Наверное, она выглядела, как зомби — в спадающих штанах, в чужой куртке и с ёжиком немытых чёрных волос. Её речь звучала так, словно у неё полный рот пшеничной каши. Она слегка подвигала челюстью, чтобы онемение прошло. Заметив это, Михаил Стефанович не сумел скрыть брезгливость на породистом лице.

— Рассказывай о чём хочешь, но у нас мало времени, — холодно поторопил её мужчина, — Что ты сегодня делала, например?

— Сегодня я… Ничего.

— Вообще ничего?

— Ничего. До завтрака положено всем лежать.

— Ладно… Расскажи мне, чем бы ты хотела заниматься. В будущем, например… О чём ты мечтаешь? Чего бы ты хотела больше всего?

Она чуть не заплакала, это какое-то изощрённое издевательство. Единственное, что в Дашиной ситуации можно было хотеть — это отсюда убраться. Налегке, босиком по шпалам, без документов, как угодно. Неужели этот заносчивый тип ничего не понимает? Ничего не знает о том, что происходит с людьми в психушке? Или он просто не хочет знать? По какой бы странной прихоти он сюда ни пришёл, до её проблем ему нет абсолютно никакого дела. Даша хотела раскричаться ему в лицо, выпустив, наконец, всё чувства, что накопились. Но она вовремя спохватилась. Надо выглядеть нормальной, как можно более нормальной. Но как? О чём бы она ни подумала, всё казалось таким далёким от её реальности.

— Я… хотела бы жить на берегу моря.

— Та-ак… — поддержал её Михаил Стефанович, давая понять, что она на правильном пути.

— Прямо на причале. В деревянном домике, — продолжала мечтать Даша, — Чтобы в окно смотреть, а там — море. И окна чтобы большие, такие, знаете… И занавески жёлтые, в цветочках. И на полу — шкура...

— Какая шкура? — переспросил он.

— Белая. Просто белая.