Пришелец

Робин Бобин Барабек

Скушал сорок человек…

К. Чуковский

Даше было четыре года, когда её родители усыновили ребенка.

— Дашуля, ты хочешь братика?

— Хочу. А когда ты его родишь? — в представлении девочки «братик» — это что-то круглощёкое, с маленьким носиком. Его можно подержать на руках, как большую куклу, а можно поить из бутылочки.

— Понимаешь, Дашенька, у нас с папой не получится родить, поэтому мы возьмём его из детского дома.

— Я знаю, я знаю, там папа жил, когда был маленький!

— Да, твой папа тоже когда-то жил в детском доме. Мы скоро привезём оттуда одного мальчика. Он не такой, как другие мальчики, но он очень хороший. И он очень хочет стать твоим братом.

— И у меня будет братик? А можно я буду его катать на коляске?

Но ей не дали никого покатать. Тем более кормить из бутылочки. Новый «братик» смотрел на Дашу сверху вниз немигающими прозрачными глазами. Его звали Даниил, и ему было шесть лет. Изучив внешний вид своей сестры, пришелец принялся за изучение обстановки.

— Дашенька, идём, покажем Дане твои игрушки.

Очень быстро Даша поняла, как она ошибалась. Такой братик был ей совершенно не нужен. Данила почти не разговаривал. Не понимал простых вещей, не умел играть.

— Что ж они вам дебила подсунули? — ворчала бабушка, она никогда не поддерживала идею с усыновлением. — Вот почему они так быстро документы оформили…

Мама тут же принималась на неё шикать. Напоминала, что её любимый зять тоже детдомовец. Просила, хоть при внучке так не говорить. А папа хмурился, но в перепалку своих женщин не встревал. С ними всегда так — душу отведут, пар выпустят, а потом опять — мир и согласие. Обе уставали, так чем на детях срываться, пусть между собой разбираются. Жена почти всё время занималась Данькой по новейшим методикам, а три дня в неделю работала, бухгалтерию разных фирм вела. Говорила, ну всё, завтра в офис, отдохну! Бабушка хоть и резкая на словах, но на ней весь домашний быт держался. Зять много раз пытался нанять ей кого-нибудь в помощь. Он, ведущий специалист в известном конструкторском бюро, мог себе это позволить. Но тёща твёрдо отказывалась.

— Ещё чужих в дом? Хватит с меня приёмыша.

Даша по малолетству мало что знала о тех трудностях, которые взрослым приходилось преодолевать. Но позже, вспоминая атмосферу, взгляды, вздохи, оговорки, она постепенно воссоздала в памяти даже то, чему не была свидетельницей.

Тогда она ничего не видела и не хотела видеть, кроме того, что с её миром произошла катастрофа. Весь семейный уклад Белуниных подчинился приёмышу. По выходным с Даней занимались родители. По будням приходил логопед. Он шутил с Дашей и говорил, какая она умница. Но интересовал его только брат, с которым он проводил минут по сорок. Обычных гостей наоборот отваживали — чтобы мальчику легче привыкнуть к своей семье, и так слишком много новых лиц. Перестали ходить в зоопарк — Данила боялся подобных мест, даже запах, принесённый на одежде, заставлял его прятаться. Комната, которая прежде называлась «Дашина комната», стала «детской», в ней появились чужие вещи, дурацкие трансформеры. Вторая кровать «съела» всё свободное пространство. Туалетный столик для принцесс разобрали и сложили в коробку. Ну и что, что Даша с ним никогда не играла? Это её столик, он стоял там, сколько Даша себя помнила! Всё из-за Данилы! Всё ей в нём не нравилось, даже его белые отросшие волосы. Даша тоже хотела бы такие светлые кудри вместо своих чёрных, как галоша, косичек. Но достались они почему-то Даньке! И хуже всего то, что мама часто целовала приёмыша в эту ослепительную макушку, а папа читал ему Дашины книжки.

Данилу никогда не ругали, а все «воспитание» доставалось только ей. И чем больше его защищали, тем больше Даша проказничала, каждый раз стараясь выставить брата виновником. Кто разбил банку с компотом? Данила! Кто на стене нарисовал рожицу? Данила! Старшие Белунины горестно качали головами и объясняли в сотый раз:

— Дашенька, ты ведь хочешь, чтобы Дане у нас было хорошо?

— Нет, я его не люблю! — выкрикивала Даша свой последний аргумент.

— Он — твой брат, и вы обязательно подружитесь.

Только бабушка оставалась на Дашиной стороне. Новоиспечённого внука за родственника не считала. Обращалась с ним терпимо, как с гостем, который скоро уйдёт. А когда родителей дома не было, сразу становилось понятно, кто у бабушки любимчик. Они с Дашей — в одной комнате, а Данила — в другой. Кушать ему в комнату носили, правда, он почти и не ел ничего. Тайком, как вор, тащил потом сам тарелки на кухню — мыть за собой. Только бабушка быстро ему объяснила, кто на кухне хозяин. Больше мальчик инициативы не проявлял — сидел в детской, на своей кровати. А ещё любимое место у него было — на балконе. Оттуда смотрел, как бабушка на кухне тесто раскатывает для Дашиного любимого печенья — голубков с орехами. Это он умел — сидеть на одном месте сутки напролёт, не уставая.

Что там, на уме у детдомовского воспитанника — никто не знал. Привычек странных у него было достаточно. По квартире Данька передвигался бесшумно, за всеми подсматривал. Умел прятаться так, что родители после нескольких часов поисков, были уверены, что он сбежал из дома. Запирали окна, даже форточки, входную дверь открывали с осторожностью — вдруг, выскочит? По той же причине бабушка его на прогулки не брала, боялась, что не уследит. Однажды папа повёл детей в цирк, приёмыша в толпе потеряли. Дарья навсегда запомнила папин испуг и невзлюбила брата ещё больше. Разрешилась история благополучно — оказалось, шестилетний мальчик вернулся домой сам через полгорода. Выяснили впоследствии, что Даня просто боится цирков, зоопарков и любых зверинцев. И хоть больше он не убегал, но под рукой у домочадцев имелось готовое заявление о пропаже ребенка с подробным письменным портретом и несколько фотографий. Мало ли что? На одной из фотографий — серьёзный, худощавый мальчик с гладко причесанными белыми волосами и в чистой, лимонной свежести рубашке. Ни дать ни взять — первоклашка. Только в школу его пока отдавать не собирались.

Один раз Даша увидела, как мальчик запрыгнул с места на подоконник, не задев цветочных горшков. Обо всём таком она тут же рассказывала бабушке, та только вздыхала. Ни дочь, ни зять, не стали бы слушать ни её, ни внучкиных жалоб. На всё у них один ответ — Дане пришлось нелегко, но он теперь наш. Дайте ему время. Бабушка кивала, соглашалась. А наедине с внучкой говорила:

— Дашенька, ты моя кровиночка, я тебя в обиду не дам. Ты одна к Даньке не подходи, мало ли чего он вытворит?

Даша, впрочем, никого и ничего не боялась. Но ей нравилось вместе с бабушкой против Даньки «дружить», следить за ним и пакостить ему по мере своих детских сил. Бывало, торчит Данила на балконе, через стекло на улицу пялится. А Даша тем временем в детскую зайдёт, дверь за собой прикроет. Игрушки его достанет, ломать начнёт и детальки разбрасывать. Обернётся выйти — а он тут, у стены встал, голову набок склонил…