Глава 17

Через месяц, приехав на обед, Гортон сказал:

— Вазар хочет с тобой поговорить.

— Зачем? — встревожилась герцогиня.

— Он поставил мне ультиматум. Первое — видеться раз в месяц с матерью ребёнка и контролировать, правильно ли она заботится о будущем наследнике. Второе — участвовать в воспитании наследника. Взамен он не станет официально его признавать, но отпишет земли, какие посчитает нужными. По закону он имеет на это право.

— А откажем?

— Будет добиваться через Верховный Суд. Это бросит на тебя тень.

— Ты дал согласие?

— Пока нет. Поговори с ним, а потом решим.

Но Ирма поняла, что Гортон уже принял решение, иначе Верховный Суд лишил бы его возможности стать отцом ламиаку со всеми вытекающими последствиями.

— А вдруг очередная афёра? — спросила она, надеясь, что он передумает.

— Вы встретитесь в нашем доме. Я буду в соседней комнате, — успокоил герцог.

— Ладно, — чувствуя в душе возрастающую тревогу, согласилась Ирма. Она ещё там, в селе, решила, что не станет Гортону открывать тайну брата, вернее, не совсем брата. Она Теймура любила и не хотела предавать, в каком бы теле он ни находился. Странная это была любовь, похожая на болезненную привязанность; страсть и потребность в нём перемешались со слезами, болью, ненавистью и виной за убийство. Своими чувствами она не хотела ни с кем делиться, даже с Вазаром. Герцогиня боялась, что Вазар догадается о её чувствах по лицу, глазам, голосу, ведь он — эмпат, знает её как облупленную, поэтому всячески старалась отдалить встречу.

Через час приехал Вазар. Он поднялся на третий этаж в бывшую комнату кормилиц. Теперь комната служила местом для переговоров. Там не было ничего лишнего; стоял стол и два кресла, стены украшали картины авангардистов, пол устилал мохнатый белый ковёр. Гортон вошёл в соседнюю комнату, проводив жену к брату, а двух охранников оставив в коридоре.

Почтительно поздоровавшись с монархом и склонив голову, как и подобает подданной, Ирма спросила:

— Чем могу служить, Ваше Высочество? Что привело Вас в наши края?

Принц Крови, любезно предложив ей соседнее кресло, ответил:

— Хотел узнать, как Вы себя чувствуете, герцогиня? Как к Вам относится герцог Остнорский?

— Хорошо относится. Он меня любит.

— А я не любил? Или Вы постоянно лгали о своей любви, а приходили лишь за «ключом»? Вот значит, какова Ваша месть, — глядя мимо женщины, спросил Вазар, нахмурив красивое царственное чело.

— Давайте уточним, Ваше Высочество. Я не приходила — Вы меня украли. Не любила бы, не стала бы заводить общего ребёнка. А насчёт мести… тогда Вас убила случайно, неосознанно, поверьте! — бесстрашно глядя в лицо грозному монарху, ответила она.

— Неосознанно? Интересно. Почему в этот раз сбежала? — загремел его голос, выдавая закипающий гнев в повелителе, решившем отбросить условности этикета.

— Сложный вопрос, — поёжившись, ответила Ирма и замолчала, обдумывая, что ещё сказать, как объяснить, чтоб не пытался вновь выкрасть.

«Как он не понимает? — думала она. — Любить можно и на расстоянии. Достаточно знать, что любимый жив-здоров, дела идут нормально, и быть счастливой… И душа на месте».

— Мне на родине комфортней. Есть романтика, и есть реалии жизни — Вы, как ни кто другой, должны это понимать, — сказала она хмурому принцу Крови первое, что пришло на ум.

— Комфортней с Гортном? Ты меня порадовала. И с Поспеловым тебе было комфортней. Один я ужасно некомфортный тип с ценной вещицей на пальце… да, птичка моя? Украла перстень, чтобы отомстить? Признайся! — допытывался разгневанный принц.

— Хотела открыть портал и скрыться от всех вас.

— Надо же какое откровение? Так поделись, детка, как смогла его открыть.

— У меня есть могущественный союзник, но это не имеет значения. Забирайте! — она сняла перстень с руки и отдала алиусу. Он надел его на палец, сжал руку в кулак, что-то прошептал, видимо, слова заклинания, но ничего не произошло.

— Подделка? Отвечай! — почти прорычал алиус, встав и подойдя вплотную к креслу, в котором сидела Ирма. О да! Она вновь увидела во всей красе ярость и властность принца Крови. Перед ней возвышался не влюблённый мужчина, когда-то уговаривающий точить об него коготки и плакаться в жилетку, а безжалостный повелитель подлунного мира. Ирме стало не по себе от его гневного взгляда и клыков, вылезших из-под верхней губы.

— Нет. Это Ваш перстень, — как можно спокойнее ответила она, почтительно склонив голову.

— Кто произвёл обряд переориентации? Кто этот Хранитель… или пророчица? — допытывался Вазар, нависнув на ней мрачной громадой.

— Нет, не они, — вставая и смело глядя разгневанному монарху в глаза, проговорила Ирма.

— Кто же? Имя! — буравя её пристальным взглядом, настаивал он. — Имя, герцогиня!

— Если оно Вам что-то скажет? Пожалуйста! Йалдабаоф.

— Что? — у Вазара от удивления широко раскрылись глаза. — Сам Демиург?! Кто ты?

— Человек… женщина, — растерялась Ирма.

— Ты не человек, Матильда, — оглядывая её с ног до головы, будто увидел впервые, констатировал Вазар.

— She is a sly witch. Do you not see, Your Highness?* — раздался позади них женский певучий голос. Ирма и Вазар оглянулись. Окно, возле которого стояла черноволосая красавица, ещё хранило размытость очертаний.

— Why you are here, Galla?** — недовольно пророкотал Вазар.

— For this,*** — ответила алийка и, вытащив из-за спины руку с большим пистолетом, произвела несколько выстрелов в ведьму. Последним выстрелом она хотела застрелить своего мужа, но промахнулась, схваченная вбежавшими охранниками. Ирма схватилась за живот — почти все пули попали туда. Вазар, зажав одной рукой своё простреленное плечо, подхватил падающую женщину.

— Детка, детка! — растерянно твердил он.

— Say goodbye to your Hummingbird,**** — сказала Галла, улыбаясь, и добавила:

— And the illegitimate child.*****

Вбежал Гортон. Первым делом он выхватил у охранника пистолет из кобуры и выпустил весь магазин в жену брата. Потом повернулся к Ирме, от боли скорчившейся на руках Вазара.

— Сейчас вызову врача.

— Поздно, — прошептала она.

— Нет, не поздно! — взревел Вазар, и уже не обращая внимания на своё плечо и Гортона, протянувшего к нему руки, чтобы забрать жену, понёс Ирму из комнаты к лестнице.

— Отпусти меня, Теймур, — тихо попросила она. — Наш ребёнок погиб. Мне незачем жить. Отпусти… Забирай перстень… уходи пока…

У Ирмы на губах появилась кровавая пена, и она стала задыхаться.

— Мне не нужен перстень! Мне нужна ты! Ты!!! — взмолился мужчина.

— Надень его… мне… я вер… — еле слышно проговорила она — и замолчала на полуслове.

— Понял, — кивнул он, но увидев, что женщина перестала дышать, торопливо стёр кровь с её лица и легонько встряхнул.

— Милочка, детка!

Потом опомнившись, стянул с руки перстень и торопливо надел на палец герцогине, вопрошая:

— Слышишь? Слышишь меня?!

Её рука с перстнем безвольно упала, а он всё тряс тело, не желая смириться с потерей.

— Детка, слышишь меня?! Я буду искать и ждать! Всегда! Верь мне!

_____________________________________________________________

* Она хитрая ведьма. Разве вы не видите, Выше Высочество?

** Почему вы здесь, Галла?

*** За этим.

**** Скажите до свидания вашей Колибри.

***** И внебрачному ребёнку.

— –––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

***

Тимур проснулся сентябрьским дождливым утром. Настроение подавленное. Во сне его бедная, маленькая, близорукая Мышка настойчиво просила отпустить, отпустить навсегда. После аварии прошло четыре месяца. Четыре месяца, как она лежит в коме. Четыре месяца, как он оплачивает её содержание в больнице, надеясь на чудо, которое ему не обещают врачи. Из той майской аварии он выбрался. Выбрался со сломанными рёбрами, раздробленной левой рукой и с сильным сотрясением мозга, а она, его Мышка, — нет. Выписавшись из больницы и сдав экзамены, он забрал документы из местного университета и улетел домой в Москву. Не мог дольше оставаться в губернском городке, напоминающем ему об умирающей любви. Да-да, — любви, или болезненной привязанности через вину, как считал его отец. Она вошла в его сны и прочно поселилась там, но и днём он иногда слышал, как окликают её голосом. Недавно он услышал песню группы «Ночь». В ней были такие слова:

«Ты в моей голове. Ты там сходишь с ума.

Ты рисуешь свободу, сама как тюрьма.

Ты с желанием жить и надеждой в груди

Есть во всех моих мыслях, на каждом пути».

Да, Людмила была для Тимура именно такой, и четыре прошедших месяца вобрали в себя свет надежды и тьму отчаяния. Но этой ночью она настойчиво попросила:

— Отпусти меня, Тимур!

Он не мог отпустить её из своих мыслей, из памяти и из сердца, и не потому что не хотел, — никак не получалось, но мог вместе с Еленой Николаевной, её матерью, дать согласие на отключение системы жизнеобеспечения. Елена Николаевна уже дважды звонила и просила «не мучить доченьку» — дать согласие на отключение. Она вполне могла бы дать распоряжение сама, ведь она — мать, а он — приятель дочери, любимый, виновный в её смерти. Тимуру не хотелось произносить слово «смерть» даже мысленно — тянущая тоска и холод поселялись в сердце от него. Забава, игра в ухаживание за скромницей вдруг вылилась в страдание и боль, в тоску по наивной, нежной девчонке. Кто бы раньше ему сказал, что так будет — не поверил бы, поднял на смех, вот только от проблемы не спрятаться. Даже уходя в загул и напиваясь в стельку, он помнил о ней, своей Мышке, думал, как бы она отнеслась к тому или иному его поступку.

Он умылся и быстро оделся. В борсетку положил паспорт, сигареты и банковскую карту. Из спальни вышла мать.

— Ты куда так рано, сынок?

— В аэропорт. Надеюсь, будут билеты на сегодняшний рейс.

— Всё-таки решился.

— Она ночью попросила.

Мать с тревогой взглянула на сына.

— Правильно. Нечего девочку так долго держать между жизнью и смертью. Душе нужно вновь возрождаться, Тимур. Что ж поделаешь, раз так случилось. На своём веку ещё встретишь хорошую девушку. Женишься, детишек заведёте.

— Я её буду ждать, — глухо произнес Тимур, спускаясь по лестнице в прихожую.

— У тебя паранойя, сын! — возмутился отец, появляясь на площадке второго этажа, и глядя вниз на сына, одевающего куртку. — Билет мог бы заказать по телефону. Вылет только в шесть часов вечера.

— У меня ещё есть некоторые дела, — ответил Теймур, открывая входную дверь.

Он прилетел в десять часов утра на следующий день и из аэропорта сразу позвонил Елене Николаевне на работу. Та ответила, что отпросится у начальства и приедет в больницу через час. Часа ему вполне хватало, чтобы доехать до микрорайона, в котором находилась больница, и успеть попрощаться с любимой. Тимур «поймал частника» и через тридцать пять минут был у дверей приёмного покоя. Идя по коридору к её боксу, он представлял себе любимую, какой помнил до аварии, — сердитой и обиженной его подарком. У него от волнения подрагивали руки, страшно хотелось курить.

Девушка, лежащая на кровати, закрытая простынёю до подбородка, казалась маленькой и худой, с заострившимися чертами лица и пергаментной кожей. Под глазами темнели большие круги.

Он взял холодную пухленькую бледную ладошку и прижал к своей щеке.

— Здравствуй, Мышка! — прошептал Тимур, целуя её ручку. — Вот я и прилетел. Сделаю, что просишь… и с перстнем тоже. Помни, малыш! Я не откажусь от тебя никогда. Буду искать и ждать… всегда… Верь мне!

Он погладил её свалявшиеся светлые волосы, поцеловал в холодный лоб и бледные губки. Сзади скрипнула дверь — вошла Елена Николаевна. Он встал с колен, снял с пальца перстень и передал Елене Николаевне:

— Возьмите. Она просила положить его рядом со своей фотографией.

— Откуда ты знаешь? — удивилась женщина.

— Сегодня ночью она сказала мне.

Перстень Тимур выловил в колодце деда Джамлата, а тот во время Отечественной войны получил его от умирающего солдата. Перстень Милочке очень понравился, она говорила, что видит, как поверхность серебристого металла играет золотистыми искорками. Что за металл был впаян в золотой перстень, Тимур не знал, но последнюю просьбу умирающей девушки безоговорочно решил выполнить. Он залез в борсетку и отдал Елене Николаевне толстую пачку денег:

— На похороны и памятник из мрамора. Я буду приезжать на могилу каждый год, но сейчас остаться, простите, не могу. Хочу помнить её живой.

В бокс вошёл лечащий врач с бумагами. Тимур поставил свою подпись в указанных местах и вышел из палаты.

Позвонив в такси «Вояж», заказал машину в аэропорт.

В ожидании рейса на Хабаровск, позвонил Сашке Поспелову.

— Привет!

— Привет! — ответил Поспелов. — Ты откуда?

— Из аэропорта звоню. Через пятьдесят минут вылет на Хабаровск.

— Приезжал проведать.

— Нет, Спелый. Проститься.

— А чего ко мне не зашёл?

— Извини, брат. Не то настроение, чтобы языком чесать. Я что звоню. Помоги Елене Николаевне с похоронами, памятником, ну и прочим. Деньги я оставил.

— Какой разговор? Само собой!

— Приеду на годовщину. Съездим не могилку, помянем. Вот тогда и поболтаем… Будет легче. Пока, брат! Звони.

— Пока.

Тимур закрыл телефон и двинулся к накопителю — дикторша объявила посадку на рейс.