Глава 3

Мигают свечи от дыхания,

Вино в бокалах, тишина…

И ваше страстное признание,

И боль прозрения после сна.

Милочку мучило одно тайное желание — непременно услышать голос любимого, но врачи запретили любые волнения, угрожающие возможным инсультом. Можно подумать, не имея вестей от него, девушка меньше беспокоилась. Однако с мамой спорить было бесполезно, а брать мобильник у подруг не хотелось. Нежелание коренилось в неуверенности и страхах, опутавших её душу липкой паутиной. Она хотела, чтобы он сразу понял, кто звонит, — и ответил. Или не ответил. И тогда бы стало ясно: она — глупая, ошибочная страница в его жизни, которую решил перевернуть и забыть. Через неделю мама сдалась и принесла телефон. Когда она ушла, Милочка набрала номер Тимура. Послышались гудки — длинные, томительные. Сердце сжималось от страха и затрепетало, услышав знакомое:

— Здравствуй, милая!

Голос с хрипотцой.

«Его, поди, боли мучают. Тут я пристаю с разговорами. Балбеска!» — мысленно ругала она себя.

— Здравствуй, Тимур! Не говори ничего! — затараторила девушка. — Звоню, чтобы услышать твой голос. Прости меня!

— Это я должен просить прощения… Меня час назад перевели в палату из реанимации. Там держать телефоны запрещают… Ты как?

— У меня всё нормально. Голова уже не болит. Только небольшие мельтешки перед глазами. Говорят, что скоро пройдёт. Всё. Больше не буду мучить болтовней. Выздоравливай!

Она отключила телефон. После этого разговора они раз в день перезванивались, ведь больничные будни новостями не изобиловали. Однажды она рассказала ему о необычном сне или видении.

В тот день, после обеда, Милочка лежала на кровати с закрытыми глазами и думала о Тимуре. В палате стояла тишина: кто спал, кто читал книгу. Вдруг перед глазами засветился экран, и в нём смутно, а потом всё отчётливее и отчётливее проступала картинка; в ней двор их многоквартирного дома покрывала молодая зелёная травка, на которой игрались две таксы. Всю эту благостную сценку согревали тёплые лучи весеннего солнца. Ей захотелось поваляться на шелковистом травяном ковре. Только подумала — оказалась на траве, проплыв сквозь экран. В нос сразу же ударил пьянящий запах расцветающей сирени. Подумалось:

«Пока не расцвели одуванчики. Жаль».

Она погладила прохладные и мягкие травинки. Под рукой, будто по волшебству, из земли стали быстро пробиваться стебельки. На стебельках появились бутоны, которые распустились пушистыми жёлтыми шапочками. Происходящее было необычным и завораживающе прекрасным. Она, не веря своим глазам, потрогала цветы, сорвав один. Из стебля выступил белый сок. Девушка обмакнула в него палец, поднесла к губам и ощутила горечь во рту. Вдруг на газоне появилась огромная чёрная собака… ли волк?

«Какое-то дежавю», — промелькнуло воспоминание о волке и умершей бабушке. Страх пронзил мгновенно. Экран погас. Она открыла глаза. Сердце выбивало чечётку. Конечно, она не рассказала Тимуру про волка, иначе пришлось бы рассказывать про мистические видения детства, а девушка о таком рассказывать боялась. Ей казалось, что любимый посчитает её спятившей.

Тимур внимательно выслушал рассказ и сказал:

— Думаю — астральное путешествие. Я про такое читал.

Его слова девушку удивили. Такой человек, как Тимур, — практичный, деятельный, увлечённый радостями жизни — должен был, по её мнению, с сарказмом воспринимать иллюзорные теории и фантазии, являющиеся уделом мечтательных барышень да проходимцев от разных духовных и эзотерических учений.

Накануне выписки она позвонила и попросила разрешения навестить его. Тимур сказал:

— Приходи в любое время, но лучше перед этим позвони, чтобы нам не помешали.

Разумность условия девушка понимала.

Первый день в университете её взбудоражил. Ещё утром Милочка заметила, что стала местной достопримечательностью. Это совсем не радовало. Парни пристально оглядывали с ног до головы, девчонки, косясь в её сторону, перешёптывались. Сначала подумалось:

«Не в порядке одежда, причёска или тушь размазалась?»

С выпиской из больницы она стала бояться лишний раз подходить к зеркалу, казалось, оттуда на неё глянет незнакомое лицо. Тревогу подруги успокоила Ольга, объяснив, что сюжет об их аварии несколько раз показывали по местному телевидению — это и разожгло любопытство в студенческой среде.

В перерыве между парами они отправили Ольгу занять очередь в буфете, а сами — Наталья и Милочка — зашли в туалет помыть руки. Пока Наталья прихорашивалась перед зеркалом, Милочка решила сменить Ольгу в очереди. Ольга переминалась с ноги на ногу в хвосте пёстрой, извивающейся змеёй, длиннющей очереди. Недалеко от головы «змеи», сереющей кассовым аппаратом, стояла группка парней. Один из них, заметив нерешительность Милочки, улыбнулся и мотнул головой, предлагая присоединиться. Она, состроив удивлённые глаза, подошла.

— Вставай вперёд, — сказал парень, попятившись, наступив кому-то на ногу и буркнув извинение в ответ на недовольный девичий вскрик. Она замялась:

— Я не одна.

— Занимаешь на всю группу? — вмешался стоящий рядом рыжеволосый студент.

— Нет, нас только трое.

— Ну, тогда как-нибудь переживём, — успокоил рыжий, видя, что девушка мнётся под пристальными взглядами и недовольными репликами стоящих позади. Милочка оглянулась и помахала рукой стоящей в хвосте Ольге и вошедшей Наталье. Подруги подошли.

— Вставайте! Вставайте, девочки, вперёд! Сегодня я — добрый, — убеждал рыжий.

Когда они за стойкой пили чай с пирожками, Наталья заметила:

— Видишь, Лазаренко? Твоя популярность приносит дивиденды. А ты комплексуешь.

Милочка смущённо улыбнулась. С одной стороны, было приятно, что её стали замечать и выделять из общей толпы, а с другой — она чувствовала себя пойманным насекомым, которое придирчиво разглядывают под микроскопом, обмениваются мнениями и решают, как с ним поступать дальше.

Вечером, в пятом часу, она, прикупив пачку сока, в огромных шлёпанцах и одноразовом халате уже шла по коридору третьего этажа хирургического корпуса клиники. Тихо постучав в дверь с надписью «Сервисная палата» и услышав: «Да!» — вошла. Тимур в светлом спортивном костюме сидел за столом, на котором лежала стопка бумаги, калькулятор и свёрнутые в трубку чертежи.

— Не помешаю занятиям? — робко спросила она.

— Я ждал тебя. Иди сюда.

Милочка поставила сок на тумбочку и подошла.

— Присаживайся, — предложил Тимур табурет, пододвинув его ближе к себе. Когда девушка села, он обнял её и поцеловал.

— Что это? — спросила Милочка, кивнув на исписанные листы и трубку чертежей.

— Курсовая по железобетону. Сашка уже две курсовые за меня сделал, чтобы я вовремя получил зачёты и был допущен к экзаменам.

— Молодец! — воскликнула Милочка. — Настоящий друг.

— Это правда. Но четыре проекта за короткое время сделать не под силу и ему. Пришлось прикупить «негров». Вот сижу, их расчёты перепроверяю.

— Понятно…

— А у тебя с учёбой всё в порядке? Может, помощь нужна?

— Не беспокойся. У нас чертежей и расчётов в десять раз меньше. Мне подруги помогают. Успею к экзаменам сдать все работы.

Они помолчали. Он взял её руку и приложил к своей щеке:

— Есть разговор.

Милочка насторожилась, предчувствуя что-то неприятное, тревожное.

— Помню, как злилась из-за всяких мелочей. Хочу с тобой быть честным. Лучше всё сейчас узнаешь от меня, чем из сплетен других. Ты мне очень нравишься. Более того, из-за тебя голову потерял. Знаю, от моих слов будет больно, но случившегося не исправить. В конце лета у меня свадьба.

Милочку побледнела. Потом запылали её щёки. В сердце появилась жгучая боль, будто его обдало кипятком. Он понял её состояние, обнял:

— Девочка моя, как бы хотел всё изменить, но не могу. Обручён с прошлого года. Наверное, слышала причину, по которой оказался в вашем городе?

Милочка кивнула.

— Помог выкрутиться одноклассник моей матери. Он отказался от оплаты за услуги, — продолжил объяснение Тимур. — Я должен был выразить благодарность. Родителям он намекнул, мол, неплохо бы породниться нашим семьям. У него выход во властные структуры. У нас крупный бизнес. Я тогда не знал о твоём существовании. Дал согласие на брак с его дочерью. В этом году она заканчивает школу.

Милочка высвободилась из объятий, чувствуя, что в груди образовалась пустота, заполняемая холодом.

— Я всё понимаю, — она, вздохнув, кивнула. Вдруг её обожгла догадка:

— Она здесь?

— Да. Она приехала на несколько дней с матерью и старшим братом.

— Тогда мне пора уходить, — быстро проговорила девушка, собираясь встать. Он удержал её:

— Не уходи. Они сегодня не придут.

Тимур помолчал, перебирая пальцы её руки, потом добавил:

— Осенью вернусь. Здесь буду защищать диплом.

Милочка накрыла его руку своей рукой:

— Знаю, что хочешь сказать… но — нет. Не гожусь в любовницы.

— Я скучаю по тебе, понимаешь? Нет, разве ты ещё способна такое понять? Ты меня околдовала, девочка!

Она забеспокоилась, предполагая, это и есть дар Стража — способность околдовывать мужчин.

— Когда понял? После аварии?

— Да. Стало страшно, что мог тебя потерять. Тогда и понял. Пропал.

Милочка, опустив голову, встала и проговорила неожиданно осевшим голосом:

— Не терзайся, Тимур. Это пройдёт. Думаю, знаешь лекарство от такой болезни. Прощай!

Быстро выйдя из палаты, осторожно прикрыла дверь. Она боялась потерять решимость, иначе перестала бы себя уважать. Слёзы туманили взгляд. Она их усиленно сдерживала. Меняя обувь и отдавая халат гардеробщице, твердила мысленно одно:

«Здесь нельзя разреветься. Дома. Всё дома».

Хорошо, что не встретился никто из знакомых, — она не смогла бы сдержаться, расплакалась. Начались бы расспросы, потом — сплетни и насмешки в стенах университета.

Милочка не села в троллейбус, а побрела домой пешком, почти не разбирая дороги из-за пелены слёз. В квартире стояла тишина. Мама куда-то вышла — это спасло от муки отвечать на вопрос: «Что случилось?»

Девушка закрылась в своей комнате, кинулась на кровать, зарывшись между подушек, и разрыдалась в голос. К тому времени, когда в замочной скважине входной двери звякнул ключ, основная волна горя и жалости к себе прошла. Милочка лежала в прострации, а слёзы потихоньку омывали щёки. На беспокойство матери:

— Доченька, почему не хочешь ужинать? — ответила:

— Поела у Наташки.

Мама больше не беспокоила, знала: у дочери наступает горячая пора перед сессией. Эту ночь Милочка провела без сна. Забытьё пришло лишь утром.

Ей снова привиделся экран телевизора. Рябь на экране сменилась показом незнакомого помещения. Казалось, кто-то ходит с видеокамерой и показывает комнату с разных ракурсов. В комнате на резной подставке тёмного дерева стояло большое зеркало. Стены покрывали панели с разноцветной инкрустацией. Вдоль них стояли кресла, небольшой столик и диван на гнутых блестящих ножках. Внимание привлекла цепочка, или колье, висящее на тёмном завитке рамы зеркала. Захотелось украшение разглядеть поближе. Один миг — и она в комнате подходит к зеркалу. Рассмотрев, очень удивилась — точно такое же колье ей купил Тимур. Отведя взгляд от колье, посмотрела в зеркало и обомлела. Оттуда на неё смотрела темноволосая девушка со слегка смуглой кожей и чуть прищуренными, карими глазами. Её она видела в том болезненном бреду после аварии. Одна бровь у отражения была приподнята, изогнувшись дугой, во взгляде сквозило удивление.

В дальнем углу комнаты мелькнул чей-то силуэт. Она резко обернулась. Тимур, но с волнистыми волосами до плеч, забранными под обруч, медленно шёл, вернее, крался в её направлении. Охотник! Увидев, что его заметили, остановился, гаденько усмехаясь, повернулся и пошёл к двери.

— Ты ещё пожалеешь, Матильда, — услышала Милочка его хриплый голос.

И вот он уже не человек — чёрный лев с большой мохнатой гривой, грозно порыкивая, выходит в дверь.

Она не пошла на консультации, проспав до обеда. В первом часу позвонила Наталья, заинтересовавшись причиной её отсутствия на занятиях. Милочка попеняла на головную боль, но убитый тон её голоса не понравился Наташке.

— Выкладывай, что произошло! — без обиняков выпалила подруга.

— Нет, ничего… — промямлила Милочка.

— Не придуривайся! Меня не проведёшь! Это не из-за любимого ли Тимура?

— Да, — выдохнула Милочка.

— Жди! Через пятнадцать минут приду.

Наташка всплеснула руками, увидев зарёванное лицо подруги:

— В зеркало смотрела? От слёз так опухли веки — глаз почти не видно. Ну, рассказывай.

И Милочка, горестно вздохнув, всё рассказала.

Наташка сидела на стуле, положив ногу на ногу, и рисовала пальцем на столе всякие замысловатые фигуры.

— Он же горец, подруга. У них свои законы. Сходи в церковь и поставь толстенную свечку Святой Деве, что этим всё закончилось. А представь, если бы он женился на тебе. Его народ, сдаётся мне, исповедует ислам. Пусть даже неверующий, всё равно жена для них — «поднеси, подай, знай своё место, женщина». Такая жизнь не для тебя.

— Да я всё понимаю, — ныла Милочка.

— А понимаешь, так вырви с кровью и мясом эту любовь из сердца! Возьми! Принесла тебе экзаменационные вопросы по строительным материалам.

— Уже вырвала, Натуль. Но больно. Так больно! — жаловалась Лазаренко подруге, сжимая листы с машинописным текстом.

Наталья тяжело вздохнула и погладила её по щеке:

— Я знаю, Милочка. Крепись! Время залечивает и не такие раны… Ну, мне пора. Не раскисай!

И для Милочки начались тяжёлые будни. Сессия помогала отвлечься от горестных мыслей. В коридорах университета, завидев издали Тимура с другом, она старалась скрыться, нырнув в ближайшую аудиторию, свернув в другой рукав коридора или повернув назад. Она не появлялась в буфете и кафетерии. Девушка следовала принципам поговорки: с глаз долой — из сердца вон. Подружки, злясь на неё за трусость, приносили пирожки и минералку, которыми закусывала на ходу или в аудитории, конфузясь и пряча съестное в сумке под столом. Хотя делала она это зря, сплетни о том, что «Стрельцов бросил Лазаренко», быстро разлетелись по университету, а её уловки только их подогревали. А потом наступали летние каникулы.

Наталья с Ольгой собирались поглазеть на достопримечательности соседей. Звали с собой Милочку, но у неё не было денег и загранпаспорта. Если недостающие деньги на туристическую путёвку мама могла занять у знакомых, то от подачи заявления до получения загранпаспорта следовало ждать целый месяц. Наталья ворчала, что подруга — «рассеянная копуша», и со своими страстями совсем забыла о летнем отдыхе; что она, Наталья, знала, чем всё обернётся, и должна была заняться сама оформлением документов «этой растяпы». Однако время ушло, и перебранка по этому поводу помочь делу не могла. Подруги уехали, а Милочка устроилась продавцом кваса к одному частному предпринимателю.

Теперь целыми днями она сидела под большим разноцветным зонтом и наливала холодный вкусный квас в бутылки, бидоны, большие и малые стаканчики всем страждущим. Когда стояла ясная, безветренная погода, а асфальт почти плавился под ногами, возле её бочки выстраивалась очередь. В пасмурные деньки или дождик покупателей почти не было. Тогда она читала книги, удобнее устроившись на раскладном стульчике.

В один из таких пасмурных дней, читая мистический любовный роман и подкрепляясь пирожками, она не заметила, как недалеко от бочки остановился серебристый двухдверный автомобиль, смахивающий на ракету. Из него вышел высокий, атлетически сложенный мужчина. От описания сцены знакомства героини с демоном её отвлекло лёгкое покашливание. Милочка вздрогнула. Поднимая от книги взгляд, вначале увидела белые сетчатые туфли и светлые брюки, потом — белую майку в черных разводах и загорелые руки, и наконец — лицо в тёмных очках и светло-каштановые волосы.

Привычно спросила:

— Вам бокал или стакан?

— Если можно, то… бокал, Людмила, — услышала девушка глубокий баритон. На лице у мужчины появилась лёгкая улыбка.

— Мы знакомы? — удивлённо спросила Милочка. Она оглядывала внушительные бицепсы под загорелой гладкой кожей, аккуратную модную причёску, твёрдо очерченные губы.

— В общих чертах, — ответил он и снял очки.

Перед ней стоял Александр Поспелов собственной персоной. Из-под широких тёмных бровей на Милочку смотрели слегка прищуренные серые глаза. Под сверлящим взглядом она внутренне съёжилась. Этот парень и раньше её пугал пронзительным, стальным взглядом. Она побледнела, растерянно глядя на покупателя. Тот самодовольно ухмыльнулся. Его ухмылка вызвала в душе девушки протест и злость:

«Осклабился, мажорчик. Напугал и рад. Как же, как же. Мы — пуп Земли! Дрожи, всяк встречный-поперечный!»

Милочка опустила голову, взяла большой стакан и подставила его под кран. Эти действия помогли справиться с неожиданно нахлынувшим раздражением.

— С детства меня называют Милой. Я привыкла, — сказала она недовольно, но получилось — будто оправдываясь, а подавая стакан, уже спокойно глянула в его глаза. Серая сталь встретилась с голубым льдом. Это было не сражение, всего лишь проба сил. Секунда — и Милочка смущённо потупилась, а парень, напротив, продолжал внимательно разглядывать продавщицу.

— Значит, если позову: «Людмила!» — ты не обернёшься? — спросил он, подавая деньги. Разыскивая в жестяной баночке серебро для сдачи, она ответила:

— Вероятнее всего.

— Но мне нравится это имя. Оно тебе подходит. Буду Людмилой тебя называть.

«К чему бы это вдруг? — подумалось ей. — Качку своих фанаток мало, что ли? Так зря старается».

А отдавая парню сдачу, Милочка ответила:

— Пожалуйста! Но не удивляйся, что не стану на него реагировать.

Поспелов криво усмехнулся и, быстро выпив квас, бросил одноразовый стакан в корзину.

— Хорошо. Тогда не пугайся, если вначале тронут за плечо, а потом назовут по имени, — облокотившись на бочку, предупредил он.

«Всё страннее и страннее, — бесцельно перелистывая страницы в томике Булгакова, размышляла девушка, не рискуя посмотреть парню в глаза. От «поцелованных судьбой» мальчиков она старалась держаться подальше — эгоистичны, циничны, жестоки, — и опыт показал, что не зря.

— Но так внезапно можно и до смерти напугать, — ответила девушка, надеясь, что опасный мажор уберётся восвояси. — «Особенно вечером», — представила она сценку.

— Заметил, ты немного боязлива. Кажется, тебя напугал? — поинтересовался Поспелов, внимательно глядя на продавщицу и не торопясь уходить.

«Ещё бы не напугал. Смотрел так, будто хотел прихлопнуть надоедливого комара», — с опаской покосилась на него Милочка, а вслух пояснила:

— Ну, скажем так — тебя здесь увидеть не ожидала.

— А кого ожидала?

«Чего цепляется к словам?» — подумала она и, прочистив горло, начала мямлить объяснение:

— Кха… в общем-то… никого. Так, глупость сморозила… — И уже собравшись и даже растянув губы в улыбке, обвела рукой пространство вокруг. — Я ведь торгую на бойком пятачке.

— Думаю, ты не только боязлива, но и не очень наблюдательна, девочка.

— Что? — опешила Милочка. Его обвинение, сказанное с надменно-презрительной усмешкой (как показалось), вновь наполнило её раздражением:

«Какого чёрта?! Стоит тут. Самодовольно ухмыляется. Обвиняет. Мало дружок натешился? Захотелось и ему поиздеваться?»

— Второй день подъезжаю — вон туда! — Поспелов ткнул пальцем в противоположную сторону дороги. — Наблюдаю. Ты уткнулась в книгу и ничего вокруг не замечаешь.

«Ах, красавчик! Тебя и твою замечательную машинку девушки должны замечать за три квартала. Задыхаясь от счастья, кричать: «Привет!» — и махать руками, словно ветряные мельницы», — язвительно подумала Милочка о гипертрофированном самомнении парня, но вслух сказала с некоторым удивлением, стараясь скрыть за ним иронию:

— Не понимаю… почему сразу не подошёл? Или только сейчас пить захотелось?

— Видишь ли… До этого дня ты целый месяц пряталась, ещё издали заметив нас. Не мог предвидеть твою реакцию. Вдруг убежишь опять. И что мне делать? Садиться и торговать вместо тебя? Охранять бочку, чтобы никто не спёр? — насмешливо обрисовал ситуацию Поспелов.

Милочка густо покраснела, словно оказалась застигнутой на месте преступления.

«Какой стыд! Они замечали всё. Наверное, ржали надо мной».

Опустив голову, она тихо спросила:

— Зачем наблюдал за мной?

— Завтра улетаю в столицу. Прошвырнёмся с Тимуром по клубам и барам. Отдохнём на взморье.

Упоминание о бывшем бой-френде в Милочке вызвало сердцебиение, но она постаралась не выказать волнения, злясь на себя, что не может до сих пор спокойно слышать его имя, и сказала с еле скрываемым ехидством:

— А-а? Перед свадьбой ему нужно развеяться?

— Не только ему. Мне тоже не помешало бы. Ему что-нибудь передать?

«Мда. Теперь понятна причина интереса», — догадалась она о подоплёке странного поведения Поспелова, захлопнула книгу и, расплывшись в деланной улыбке, ответила:

— Разумеется! Любви и счастья в семейной жизни.

— О какой любви ты говоришь? Этот брак по расчёту.

— Ничего, — она пренебрежительно махнула рукой. — Стерпится — слюбится.

— А ты жестока. — Он смерил взглядом голубоглазую блондинку-продавщицу.

«Думал, сейчас распущу нюни? Буду ныть, как мне плохо без него? Не дождётесь! Особенно ты, хлыщ», — ей претила сама мысль, о возможности, путь даже гипотетической, показать боль души циничному красавцу. Девушка спокойно, даже с некоторым вызовом, выдержала взгляд парня и ответила:

— Не я — жизнь жестокая штука. Она заставляет нас выбирать. А за каждый выбор приходится платить.

Поспелов покачал головой:

— Ну да, ну да… Что ж, так и передам. Но должен заметить, Мила — куцее звучание прекрасного имени, воспетого великим поэтом, — при последних словах взгляд его слегка потеплел: исчезли два опасных прицела.

— А Милка — кличка для коровы, — поддакнула девушка, лишь бы он поскорее ушёл, оставил её в покое. — «Езжай, доложи другу, чтоб не тревожил меня больше. Глупая тёлка смирилась и продолжает жевать сено с превеликим удовольствием» — говорила за неё вымученная улыбка. Девушка хотела показать, что знает своё место и на большее не претендует.

— Вот и выходит — я прав. Людмила — звучит красиво и достойно. До свидания, Людмила! — улыбаясь, попрощался Поспелов. На миг ей показалось, что парень искренне хочет приободрить, считает достойной уважения, но эти мысли девушка отбросила, зная, что альфа-самцы не способны сопереживать и что он успокоился по одной причине: понял, что она не доставит неприятностей другу.

— Пока, — вновь уткнувшись в книгу, буркнула Милочка.

Он удалялся уверенной походкой, красивый и сильный. Милочка искоса глядела вслед, а внутри ворочался червячок тревоги:

«Всё это не к добру. Будь с ним осторожнее».

«Глупости! — возразила она себе. — Наши дороги всего лишь параллели, и то временно».

Однако человек — полагает, а судьба — располагает.

Постепенно жизнь Милочки стала меняться. Она разделилась на две несхожие части: бодрствование и сны. Безусловно, это есть в жизни любого человека, кроме одного странного явления: сны, красочные и почти сказочные, были подчинены единой логике и имели продолжение. В них Милочка себя видела темноволосой девушкой, вернее, молодой женщиной с огромными, почти чёрными глазами, или наблюдала за ней со стороны. Женщину звали Матильдой, и она, не в пример Милочке, знала себе цену. Матильда обладала железной волей и острым умом, внешне казалась нежной или упрямой, откровенно доступной или целомудренно застенчивой, но в душе — коварной, надменной, жестокой. Всегда. Просыпаясь после тяжёлых сновидений, Милочка сомневалась в наличии души у Матильды — такие страшные дела та творила, не раскаиваясь и не сожалея о содеянном. Именно тогда она стала свой ночной образ называть ведьмой.

В одном из снов девушка увидела Матильду, сидящей в просторной карете. Та была одета в коричневое дорожное платье. Напротив неё сидела молоденькая блондинка с нежным личиком в форме сердечка и сияющими серыми глазами. Блондинка смеялась, и её смех походил на перезвон хрустальных колокольчиков.

— Вы прелестны, моя дорогая! — улыбаясь, сказала Матильда блондинке. — Хотите, погадаю? В нашем роду все женщины умели немного предугадывать будущее. Дайте левую ручку и снимите перчатку. Посмотрю на ваши линии судьбы.

Матильда взяла в свои руки ладонь девушки и легонько погладила. При этом движении с руки Матильды неожиданно сорвался тяжёлый браслет и упал девушке на колени. Блондинка взяла его и стала разглядывать. Это был массивный золотой браслет. Большой изумруд в середине лба страшной, клыкастой личины и цепь небольших рубинов и алмазов, вплетённых в затейливый узор по краям, украшали его.

— Странная работа! — воскликнула блондинка. — Ничего подобного раньше не видела.

— Тем не менее, — пустилась в разъяснения Матильда, — браслет принадлежит нашему роду с седой старины. Всегда передавался от матери к дочери как свадебный подарок и оберег от зла. Видите старинную вязь? Она — заговор от сглаза. После скоропостижной смерти мужа, я не собираюсь вторично выходить замуж, иначе потеряю всё в пользу его старшего сына. Так указал в завещании мой покойный супруг и — мир его праху! — сообщил Его Преосвященству. Детей мы не нажили. Передать браслет мне некому. Лучше подарю его вам, моя дорогая. Вы прелестны, удачно выходите замуж. Это привлечёт чужую, чёрную зависть. А браслет сможет отпугнуть всё людское зло. Давайте я помогу с застёжкой. Так… на чём мы остановились? Ах, да! На гадании…

Девушка кивала головой на речи Матильды, но в большей степени была поглощена браслетом на своём запястье.

— Линия сердца у вас прямая и отчётливая. Прекрасно! Вы любите и любимы. А линия жизни — прерывистая. Вы не больны? Случайно не заразились чёрной немочью, появившейся откуда-то в наших краях?

До сознания блондинки наконец-то дошли слова попутчицы — глаза от испуга округлились, и она ими часто заморгала:

— Что Вы?! Что Вы?!

— Успокойтесь, красавица моя! Простите за неудачную шутку, но… — Матильда сделала многозначительную паузу, — следите за своим здоровьем. Это очень важно и для вас, и для королевства.

Продолжение сна Милочка увидела через несколько дней. Она оказалась в огромном зале со стрельчатыми окнами и высоким потолком, украшенным фресками. Здесь находилось множество нарядных людей. Женщины были в длинных платьях из поблескивающих лёгких тканей, мужчины — в костюмах, сшитых из материала, похожего на замшу. В зале стоял гомон. Присутствующие что-то оживлённо обсуждали, то сливаясь в большие группы, то рассредоточиваясь по залу. По разрозненным фразам Милочка поняла: предстоит важная церемония — свадьба принца Ангэра и Элеоноры; та приехала со свитой три дня назад, но до сих пор не вышла из своих покоев, вроде бы занемогла.

Вдруг слуги распахнули украшенные золотистым узором двери, и в зал быстрым уверенным шагом вошёл богато одетый молодой человек — высокий, широкоплечий, с шевелюрой пшеничных волос и волевым подбородком. Он растерянно оглядел собравшихся: лицо выражало печаль, в глазах затаился испуг.

— Свадьба откладывается, — сказал он притихшей толпе. Люди загалдели, а он пояснил:

— Элеонора нездорова. Лекарь сказал, что у неё признаки серьезной болезни. Возможно, чёрной немочи.

При этих словах люди замерли, охваченные ужасом.

— Меня лекарь даже не впустил в её покои. Хотелось издали взглянуть на невесту и попрощаться. Я немедленно уезжаю. Советую и вам здесь не задерживаться.

Присутствующих не нужно было дважды уговаривать — все поспешили к выходу. Увлекаемая толпой к выходу из зала двинулась и Милочка. Проходя мимо большого зеркала в нише, взглянула на своё отражение. Там улыбалось лицо Матильды, а в глазах горело мстительное торжество.

Проснувшись, девушка поняла, что это дело рук Матильды. Элеонора и была той молоденькой нежной девушкой, которую загубила ведьма с помощью браслета и жутких чар.

От подобных снов Милочка отходила, словно от тяжёлой болезни. Она несколько дней ходила рассеянная, с головной болью, всё валилось из рук. Но иногда снились чудесные сны, в них она летала и тем была счастлива.

Почти всегда видела себя, стоящей на вершине высокого обрывистого утёса. Внизу шумел морской прибой, растекаясь пеной по округлым камням. Сумерки наплывали жидкими фиолетовыми чернилами. Легкий ветерок трепал её длинные волосы. Размеренный шум волн прерывался резкими криками птиц. От дикой, девственной красоты внутри просыпался, заполняя целиком, восторг. Радостное чувство росло, углублялось, от него больно колотилось сердце, хотелось петь, кричать и носиться над бурунами волн. Девушка воспаряла над землёй, поднимаясь в воздух силой желания слиться с красотой окружающего мира, наполненная безусловной верой: полёт возможен. Паря подобно большой летучей мыши, низко проносилась над волнами, и брызги пены падали на лицо. Потом улетала от утёса всё дальше, дальше. Счастье полёта и полной свободы распирало изнутри до тех пор, пока во весь голос она с восторгом не кричала:

— Я лечу! Лечу!

О, это были волшебные сновидения! Просыпаясь и понимая: чудо полёта — всего лишь сон, а не действительность, Милочка сильно огорчалась. Ей хотелось вернуться назад, в ту зыбкую реальную нереальность, и носиться, носиться над полями, лесами, горами и озёрами, ощущая себя неотъемлемой, а может быть, самой главной частицей мироздания. Именно тогда, после первого полёта во сне, она обнаружила в себе искру поэтического дара, и первое четверостишие было таким:

О, эти чудные мгновения!

Боль от немого изумления

Божественной природы сей,

И жажда побороться с ней.

А перед началом учебного года ей приснился уже знакомый высокий красавец с копной пшеничных волос. Принц и она скакали верхом на лошадях. Принц, вырвавшись вперёд, улыбался и кричал, обернувшись к ней:

— Эгей, вперёд! Догоняй!

— Куда же Вы, мой принц! Обогнали хрупкую женщину и рады?! — смеясь, укоряла Милочка-Матильда, но, не желая проигрывать, подзадоривала мужчину:

— Ангэр! Берегитесь! Я Вас обгоню! — заливаясь призывным смехом дьяволицы. Не зная, на что способна женщина и её демон-конь, он кричал в ответ, подгоняя шпорами несущегося галопом гнедого скакуна:

— Попытайтесь, Матильда! Попытайтесь!

Она наклонилась к уху крупного серого жеребца и властно шепнула:

— Вперёд, Ровельвольф! Властью нашего господина лети стрелой! — а потом бросила поводья, вцепившись в густую гриву коня, и громко крикнула, подражая принцу:

— Эгей, вперёд!

Её грудной сочный голос эхом прокатился по притихшему полю, и в ответ громыхнуло где-то позади. Конь взвился на дыбы и понёсся галопом. Он почти не касался копытами дороги, и пыль позади лишь слегка приподнималась. Всю эту картину Милочка видела в двух ракурсах: наблюдая со стороны и одновременно находясь в теле Матильды. Матильда обогнала принца и первой влетела на подъёмный мост замка.

А потом Милочка себя увидела на широкой кровати под алым балдахином. Из-за занавеси слышались чьи-то шаги, поскрипывал паркет. Вот полог приоткрылся — рядом с кроватью стоял принц.

Она приподнялась на локте, разглядывая его растрёпанные кудри над высоким, слегка выпуклым лбом, властное лицо, будто вырубленное из камня, бугристые мышцы груди в вырезе распахнутой сорочки. От движения покрывало немного сползло, обнажив нежное округлое плечико и полную грудь с рубином соска. Он, присев на край постели, нежно погладил её грудь и, наклонившись, поцеловал.

— Любите меня, мой принц. Так хочу Вас, что внутри дрожит каждая жилочка.

— О, Матильда! — его голос охрип и срывался от желания. — Всякий раз Вы — другая. Уже не знаю, какая Вы на самом деле, моя чаровница!

Слияние их было бурным и страстным. Потом он лежал опустошённый и расслабленный, а она, обвив его тело стройными ногами и руками, — так лиана обвивается вокруг могучего дуба — шептала ласковые слова, про себя решая, как лучше подлить в вино яд замедленного действия и поднести бокал. В последнее время принц стал подозрительным. Приходилось разыгрывать спектакли с клятвами любви и преданности, чтобы ничего не заподозрил. Хорошо, что принял вторую дозу яда и через месяц «загнётся» — скучна роль дурочки, влюблённой в венценосного эгоистичного самца.

После пробуждения Милочка ещё долгое время чувствовала внутри себя сильное сексуальное возбуждение, которое смешивалось с ужасом от цинизма и хладнокровия Матильды, медленно убивающей любовника.

Реалистичность снов, сочетаясь в сознании с обыденностью будней, делали чувства более яркими, острыми, даже болезненными, путали разум, пугали возможностью проникновения жестокой и хитрой Матильды в добрый и искренний мир её души.