Глава 14

Князь Арош де Тюредор позвонил герцогу Остнорскому вечером и доложил, что в замке Уодвик паника — пропала невеста принца Крови. Вазар Вестмирский не поднимал охрану на прочёсывание близлежащей территории к замку как в прошлый раз, и камеры слежения не показали, что она выходила ночью из спальни. Но женщины нет — пропала, как в воду канула.

Гортон рассмеялся:

— Ха-ха-ха! Готовь, Михаил Владимирович, проигранного ахалтекинца и никогда со мной не спорь. Потому я так легко пошёл на соглашение, что немного изучил характер Ирмы. Такую кобылку мне с трудом удавалась удерживать, где уж Бобби — кишка тонка. У брата изначально шансы были нулевые. Здесь Ирма из-за пары фраз кормилиц так психовала, а Галла — мастер на болезненные уколы и насмешки.

— Как же она умудрилась уйти?

— А-а, это её секрет, который я знаю. Ирма сильная ведьма, может проходить в другие миры. Из-за этого её похищали Хранители. Она не согласилась сотрудничать, и они Ирму решили убрать.

— Игорь Валерьевич, где теперь нам искать герцогиню?

— Правильно мыслишь! Именно искать и найти первыми. За границей она не останется. Девочка английский плохо знала. Не думаю, что за два месяца в нём сильно преуспела. К нам Ирма не придет. Мы, ведьмы, гордые и независимые, на поклон к упырям не ходим… Если узнала условия сделки, тем более меня возненавидела, глупышка. Думает, наверно, что продал её. В других мирах в образе зверя долго жить не сможет — опасно. Ты вот что, Михаил Владимирович. Завтра отошли депешу о расторжении договорённостей. Теперь она моя законная жена. Даже хорошо, что так получилось. Уговорил бы Ирму уехать на церемонии снятия кольца — братец и мать свалили бы на меня все шишки. А теперь Вазичек, мамочкин подлиза, пусть пеняет на себя. Ха-ха! Не смог удержать птичку в клетке.

Герцог был доволен неудачами брата, но его проблему побег Ирмы разрешил лишь наполовину. Он посмотрел на обручальное кольцо, собираясь с мыслями, и продолжил инструктировать секретаря:

— Завтра распространи заявление по каналам нашей связи, что орден «Хранители ключей» похитил герцогиню Ирму Берг Остнорскую. Пусть весь алийский мир знает, на что способны эти сволочи. Убьём, таким образом, сразу двух зайцев: во-первых, сможем привлечь к ответственности, как пособников террористов, фирмы и отдельных алий, подозреваемых в сотрудничестве с ними; во-вторых, Его Высочество не посмеет забрать Ирму, если найдет первым, а Бобби против меня не пойдёт. Если что — раздавлю щенка. Он знает. Свидетельство о заключении брака и её паспорт готовы?

— Два месяца уже лежат в сейфе.

— Вызови адвоката. Я напишу заявление в милицию о похищении жены. Распорядись размножить её фото и отправить во все регионы страны. В ближнее зарубежье она, думаю, не сунется. Приметна. Да и там небезопасно для неё. В родной город Ирмы направь пару наших сыщиков на всякий случай, но там она вряд ли не появится. Так, что ещё… Ей нужна кровь, чтобы доходить до срока и родить ребёнка. На убийства не решится, но нужно проверять. Вдруг где-то будет похожее на серию, или резко поднимется статистика по криминальным трупам. Вернее, станет охотиться на диких животных, а на последнем месяце начнёт резать домашний скот. Обо всех случаях сельские участковые должны незамедлительно докладывать. И о нападении диких зверей — тоже. Что-то кому-то привидится, пройдёт слушок — сообщать незамедлительно. Главное — чтоб какой-нибудь олух её не подстрелил. Вот чего я боюсь.

— Надеюсь, Ваша Светлость, беда Ирму Генриховну обойдёт.

— И я на это надеюсь. Но уповать нам, Михаил Владимирович, нужно на свою расторопность. Напряги всех! На местах службы занимаются своим бизнесом, а не работой. Вымогать взятки да крышевать — в этом они поднаторели, а разыскать человека — так у них и людей не хватает, и времени.

— Помню, как жена ходила беременная. То ей дай одно, то закатит истерику по поводу другого, — сказал Арош.

— А она сейчас одна. Помощи не попросит, — выказал озабоченность герцог. Он посмотрел на кольцо — камень светился ровно и ярко.

«Знаю, что не попросишь. Мне и не нужно. Лишь обозначь себя. Где-то засветись. Чуть намекни. Сразу приду, позабочусь. Почему ты такая упрямая? Правильно говорят, что женщины нам придуманы в наказание, а я раньше не верил», — мысленно герцог обращался к жене, пристально глядя на камень, будто желая в глубине увидеть лицо той, что завладела мыслями, поступками, желаниями. Потом сказал секретарю:

— Пока с ней всё в порядке. Действуй!

Он вглядывался в камень кольца, вспоминая те двое суток, которые провёл в буйном угаре после исчезновения жены.

Вначале, когда Роталл позвонил и доложил герцогу, что Ирма сбежала от охраны на мотоцикле, он подумал:

«Очередная проказа девчонки».

Но вскоре пришло сообщение, что за ней устремился мотоциклист. Гортон вызвал вертолёт для поисков. Он целый час испытывал дикий страх, что его «девочку» могли заманить и похитить Хранители, но вскоре понял — она обманула и предала его, ощущая в своём теле наслаждение, переходящее в оргазм. Как Гортон тогда Ирму ненавидел! Как мечтал, чтобы оказалась в его руках. О-о! Он бы её мучил и издевался. Как мог. Как умел. Как хотел. Он желал унижений, слёзных просьб, молений о пощаде на коленях.

«Хотя — нет. Ирма никогда бы не стала просить. Она бы предпочла смерть. Интересно… смог бы её в тот момент убить?»

Трудно сказать — он был дико зол и мертвецки пьян. Герцог изорвал все наряды жены и растоптал все украшения, представляя, что рвёт и топчет тело предательницы. Он жестоко изнасиловал трёх кормилиц, и хорошо, что Роталл с Карагеном увезли остальных, иначе мог даже кого-нибудь убить. Он вёл себя как бешеный зверь, мечущийся в бессилии. Гортон разломал перила лестницы между вторым и третьим этажом, узнав, что кормилиц увезли. Ему хотелось крови и страданий всех женщин мира — этих ведьм, дьяволиц в человеческом обличии. От Роталла пьяный герцог потребовал девственниц, «маленьких шлюх, которым только предстоит обманывать мужчин». Ему в помутнённый разум пришла идея поучить уму-разуму «хитрых бестий», преподать им урок на будущее. Выловив на улицах ночной столицы, пять девочек двенадцати-тринадцати лет от роду, Роталл исполнил приказание босса. Что он с ними делал, Гортон помнил лишь фрагментами, так как через каждые полчаса его дикой, кровожадной натуре требовалась новая доза спиртного. Опомнился герцог только утром третьего дня. Оглядев спальню и себя похмельным взором, алиус был шокирован: перевёрнутая мебель, разбросанные тут и там клочки одежды, гора пустых бутылок, постель и он сам перемазаны кровью. Первым делом спросил у Роталла: не убил ли кого? Оказалось все девочки живы, но ещё трое суток будут на лечении в закрытой клинике, откуда их выпустят, стерев воспоминания. От сердца герцога немного отлегло. Значит, не удалось ведьме из него сделать совсем уж дикого зверя и убийцу. А в офисе Арош показал ему фотографии со спутника, на которых запечатлелась встреча Ирмы с Альментом. Вскоре поступили распечатки от программистов, из которых Гортон узнал, что Ирма давно общалась с «Одиноким волком», а уж кто скрывался под этим «ником», герцог прекрасно знал. Проведя третью бессонную ночь в раздумьях, алиус осознал глупость своих претензий к Ирме:

«Она воспитывалась в человеческом обществе, где полным ходом идёт сексуальная революция. У неё могли быть друзья и любовники задолго до нашей встречи. Любить меня девочка не обещала, как не обещала быть верной женой, и уж чего греха таить — женой сделал хитро и неожиданно. Молодая ведьма находится в поиске и осознании своих возможностей. Чего я так разъярился? Неужели за несколько дней знакомства, ведьма смогла привить мне, высшему алиусу, иррациональные качества низшей расы? Дикая ревность. Даже не думал, что когда-то смогу такое испытывать. До чего я низко пал! В принципе ничего непоправимого не произошло. Знаю, где она находится, у кого. Племяннику Ирму не удержать, слишком молод, опыта маловато. Сорвётся при первой её проверке. У Вазара ахиллесова пята — Галла. Значит, нужно выторговать как можно больше времени. Пусть девочка сравнит и поймёт, что только я могу стать заботливым и милостивым мужем».

Потом невыносимо долго тянулись месяцы ожиданий, сомнений и холодящей сердце тоски. Тоски по завораживающему голосу, непокорному нраву, магнетическому взгляду. И сны о ней — горячей, неистовой, страстной.

Гортон вздохнул, его «маленькая вредина» затаилась: то ли ждёт от него действий, то ли хочет ещё помучить.

«Выпороть бы за такой фортель, — думал он, — но психанёт и сбежит. Вляпается ещё в какую-нибудь неприятность. На моё беспокойство ей плевать — у упырей же сердце — бесчувственное, мёртвое. Сделать пакость такому монстру, — он усмехнулся, вспомнив, с каким жаром объясняла, что он мерзкое, коварное чудовище, — праздник для души».

***

Мила, перед тем как шагнуть в портал, подумала о безлюдных просторах, чистом воздухе, полноводной реке, таёжных дебрях и склонах гор. Когда рассеялся серый туман и окрестности обрели резкость, она увидела зарождающиеся утро. Женщина огляделась. Рядом росли кедры, издали тянуло речной свежестью, на горизонте виднелись горные хребты. Пройдя немного по росной поляне, вышла к дороге, которая вскоре вывела её к первым домам села. На улице не было ни души, а в подворьях кое-где мычали коровы, гоготала гуси. Из-за ближней ограды забрехала собака. Минут через пять лязгнула щеколда, и на высокое крыльцо вышла дородная старуха в цветном фартуке, белом платочке и с подойником. Глянув удивлённо на Милу, спросила:

— Заблудилась, девонька?

— Нет, — ответила Мила. — Хожу, прошу подаяния по милосердию.

— Что? — изумилась хозяйка, пристально глядя на молодую женщину. — Как ты к нам попала?

— Люди денег дали — ехала на автобусе. Потом грузовик подвёз. Дальше шла пешком. Да вы, бабушка, не переживайте. Я на лавочке посижу, отдохну и дальше пойду.

— Ну-ну, сиди. Не жалко, — сказала старуха и пошла в хлев. Мила села на лавку. Из-за разницы в часовых поясах её клонило в сон. Собака за оградой не унималась. Тогда Мила зарычала на неё, подражая своему же львиному рыку. Собака залезла в будку и там примолкла. Мила положила сумку на лавку и привалилась спиной к забору, прикрыв глаза и закутавшись в тёплую кофту. Через полчаса со скрипом отворилась калитка, и к ней вышла хозяйка с бидоном молока. Старушка ещё раз оглядела молодую женщину с ног до головы и сжалилась:

— Ладно, девонька. Пойдём-ка в хату. Приляжешь на диван отдохнёшь. Вижу, притомилась больно.

— Спасибо вам, — сказала Мила, поднимаясь и следуя за пожилой женщиной во двор.

— Молочка будешь? — спросила хозяйка в горнице.

— Спасибо, не хочу. Мне бы поспать. Устала…

— Да ты, красавица, на нищенку-то не похожа, — усомнилась хозяйка, положив на небольшой диванчик подушку, которую вынесла из другой комнаты.

У Милы слипались глаза, поэтому вести беседу, оглядывать дом не было ни желания, ни сил. Она сняла кроссовки и легла, поджав под себя ноги и укрывшись кофтой. Минут через десять Мила провалилась в сон и уже не слышала, как хозяйка гремела посудой, готовя завтрак, как проверяла сумку нежданной гостьи, разглядывая вещи и украшения, и как выгоняла на улицу мычащую корову к сельскому пастуху.

Проснулась Мила далеко за полдень, оглядела комнату, в которой спала. Над диваном висел чёрный ковёр с большими алыми розами и зелёными листьями. На полу зеленел разводами палас. Рядом стояли обеденный стол и старинный буфет орехового дерева, напротив — печь, у противоположной стены — сервант. В углу, между сервантом и диваном, примостился небольшой цветной телевизор. По обе стороны от печи располагались дверные проёмы, закрытые цветными занавесками. Тут открылась входная дверь, пропуская в горницу хозяйку дома.

— Проснулась? — спросила она заспанную гостью. Лицо у пожилой женщины было строгим, а серые глаза излучали доброту.

— Спасибо, отдохнула на славу, — улыбаясь, ответила Мила. — Как вас зовут? А то неудобно получается. Выспалась в гостеприимном доме, а имени хозяйки не знаю.

— Меня зовут Мария Ивановна. А тебя как кличут, дочка?

— Мила.

— Ну, сказывай, Мила, как очутилась в наших краях? Что заставило бежать так далеко?

— Правду, или соврать? Если совру — оно спокойнее для вас будет. А скажу правду — подумаете, что сумасшедшая, и со страху меня прогоните.

— Да уж сказывай как есть, Я непужливая, — предложила пожилая женщина, поджав губы, отчего её лицо построжело.

— Расскажу вам полуправду. Не от того, что преступница, и меня разыскивает милиция. Милиция меня разыскивать будет. И не только милиция. Но правда вам покажется невероятной. Если пожалеете меня и оставите временно пожить — сами постепенно узнаете.

— Ну-ну, слушаю. Я пока на стол соберу, а ты сказывай, не бойся. Как-нибудь уж уразумею, — сказала женщина и стала расставлять тарелки на столе, накладывать картошку и вкусно пахнущие, домашние котлеты с подливом.

— Вы, Мария Ивановна, думаю, поняли, что я не нищенка.

— Да уж поняла… — отозвалась та из сенцев, куда ушла, неся в руках пузатый чайник.

— Я беременна, Мария Ивановна. Скрываюсь от мужа и любовника.

— Сразу от обоих? — донёсся голос хозяйки.

Грустно усмехнувшись, Мила уточнила:

— От троих. Двух братьев и сына одного из них.

Через несколько минут вошла хозяйка, неся исходящий паром чайный заварник.

— Как ты умудрилась, девонька, закружить такой хоровод?

— Есть у меня дар — очаровывать мужчин. Сама ему не рада, но ничего поделать не могу. В сущности, это моё проклятие. Беременна я от любовника, брата мужа. Чтобы заполучить меня, он подговорил своего сына имитировать любовную сцену и отдал фото мужу. Их семейство очень богатое, как сейчас говорят, олигархи. Муж продал меня, свою неверную жену, племяннику за очень большие деньги. А тот не хочет отдавать отцу. Ещё есть их конкуренты в бизнесе и политике. Те хотят меня убить, лишь бы не родила ребёнка — наследника огромной империи.

— Ну и вляпалась ты в историю, — покачала головой хозяйка. — Садись, будем обедать, чем бог послал.

Мила подошла к рукомойнику, ополоснула руки, лицо и вытерлась чистым вафельным полотенцем, потом подсела к столу.

— Так вот и вляпалась, — с горечью констатировала она. — Бежала я, прихватив, что сумела. И те и другие будут искать. Одни, чтобы отобрать ребёнка и вновь закрыть в золотой клетке. Другие — чтобы убить.

— Ужель помочь тебе некому? Где твои родители?

— Родители умерли. Были бы живы и — что? Кто они против таких акул капитала? Сейчас у кого деньги — у того власть, — закончила Мила свой рассказ и принялась за еду.

— В этом ты права, — подтвердила Мария Ивановна. — Жуткие времена настали в стране.

Ели молча. Когда Мария Ивановна принялась разливать чай по кружкам, спросила:

— У тебя нет ни документов, ни денег?

— Пока нет, — ответила Мила, пододвигая к себе кружку с чаем и хлеб с вареньем. — Деньги я попытаюсь раздобыть. У меня припрятана банковская карточка, но деньги по ней следует получать в другом городе. Лучше — в другой области. Или продам украшения на рынке. Могу и по своему прежнему паспорту сдать драгоценности в ломбард. Я, Мария Ивановна, родом с Дальнего Востока. Там у меня квартира осталась, деньги, документы на девичью фамилию. Надеюсь, квартиру никто не прихватизировал за три месяца.

— Далековато за деньгами ехать. Как без паспорта добираться-то будешь?

— А это первая страшная тайна, которую нужно будет хранить, если разрешите пожить у вас. Только не думайте, что я какая-то инопланетянка.

— Ты, что же, сквозь стены проходишь? — спросила Мария Ивановна, с интересом уставившись на гостью.

— И сквозь стены, и сквозь огромные пространства, — подтвердила Мила, удивляясь себе за то доверие, которое выказала этой простой, деревенской женщине. — Я к вам прямиком из-за границы явилась. Пока мои преследователи не расчухали, наведаюсь к себе домой. Ну, так как, Мария Ивановна? Разрешите у вас пожить?

— Живи, — махнула рукой женщина и улыбнулась. — Ты — интересная. С тобой всё веселее мне будет. Мой старик год как умер, а сынок с семьёй живёт далековато.

— Спасибо! — поблагодарила Мила. Она достала расшитую бисером и алмазами сумочку с украшениями, выбрала колье и браслет, завернула их в платочек и сунула в карман брюк. — Только вы, пожалуйста, не бойтесь. Через пару часов вернусь.

Мила сжала правую руку в кулак, прошептала слова и представила интерьер своей квартиры. Окно, лицом к которому она стояла, размылось в очертаниях. Ведьма шагнула в открывшийся портал.

В её квартире стояла тишина. Все вещи лежали на тех местах, на которых она их оставила.

«Слава Господу и Деве! — обрадовалась Мила. — Никто не залез и квартиру не обчистил». Она взяла сумку с банковской картой, документами, ключами от квартиры и вышла из дому. В ближайшем банкомате получила пятнадцать тысяч. Поймала такси и, сунув водиле пару тысяч, объехала ещё четыре банкомата и два ломбарда. Через два с половиной часа Мила была уже в своей квартире. Быстро собрала осенние и зимние вещи, затолкала их в огромный баул и открыла портал.

На улице уже смеркалось. Хозяйки в доме не было. Мила, после путешествия почувствовала слабость, но совладав с собой, вышла на крыльцо. Увидела Марию Ивановну, ковыряющуюся в огороде.

— Я вернулась! — крикнула она пожилой женщине. Та вздрогнула, разогнулась и пошла к Миле, на ходу качая головой.

— Ну, дочка, ты меня действительно перепугала.

Мила улыбнулась:

— Оказывается, баба Маня, вас не моё исчезновение напугало, а крик?

— Ох, дочка! — тяжело по ступенькам поднималась старая женщина. — К исчезновению, ты меня подготовила. Сказала: «Не бойтесь, пожалуйста». А крикнула неожиданно, вот!

Ночью ведьме потребовалось открыть портал в мир второй сущности. Она хотела поохотиться, но сделать это не смогла — открываясь, портал тотчас схлопывался.

«Видимо, потеряла много сил, — решила она, — когда перенесла тяжёлый баул. Значит, следует охотиться в окрестностях».

Мила, стараясь не потревожить хозяйку, тихонько открыла щеколду входной двери и вышла на улицу. Дойдя по дороге до опушки кедрача, разделась и трансформировалась в львицу. В открывшейся из-за деревьев пойме реки, увидела мелькнувший силуэт крупного зверя. В серебристом свете луны он выглядел очень крупным волком, но был более мохнат, и хвост напоминал лисий. Зверь тоже почуял львицу. Она не стала прятаться в траве, а грациозно двинулась ему навстречу. Волк не двигался, только в свете луны поблескивали его зелёным глаза. Мила раньше никогда не видела такого крупного самца.

Когда между ними расстояние сократилось до двадцати метров, она попыталась проникнуть в сознание зверя — увы, не получалось. Хоть её звериная сущность окрепла за два месяца, но способность проникать в сознание людей и животных так и не восстановилась. Тогда она попыталась обострить все чувства. И вскоре поняла, что от волка идут волны непонимания и враждебности. Такого зверя, каким предстала перед ним ламия, волк никогда не видел в этих краях. Тогда львица опустила ниже голову, немного прикрыла светящиеся голубые глаза и стала активно посылать волку мысль, что она друг и нуждается в помощи. Коричневато-рыжий волк гордо приосанился, его широкая грудь стала ещё мощнее выглядеть. Волк тихонько заскулил. Львица постаралась в ответ очень нежно рыкнуть. Получилось почти ласково.

Волк не страшась нападения, видимо, приняв посыл дружелюбия, отвернулся от неё и потрусил к ближним деревьям. Львица, пригибаясь, следовала за ним. Так за деревьями, кустарником и высокой травой они пробежали вдоль реки полкилометра. И тут львица почуяла, что среди запахов леса и реки появился другой запах — запах животного, пищи. Он приятно щекотал ноздри. Её вожак остановился, прислушался, а потом сделал короткий прыжок в её сторону, как бы преграждая путь. Львица остановилась. Тогда волк, забирая круто вправо, в лес, крадучись двинулся вперёд. Львица вся подобралась для прыжка и затаилась. Она поняла, что волк собрался гнать на неё животное, пасущееся где-то неподалеку у реки. Так оно и оказалось.

Вскоре в лунном свете показалось животное по размерам сравнимое со средней собакой. Задние ноги у него были намного длиннее передних. Животное, похожее на маленького оленя, бежало прыжками, отталкиваясь сильными задними ногами. Это помогало ему преодолевать небольшие валуны и кусты, попадающиеся на пути.

Когда оно почти поравнялось с львицей, та одним огромным прыжком преодолела разделяющее их расстояние и сшибла странного, безрогого, но клыкастого оленя с ног. В следующее мгновение львица клыками разорвала ему горло и погрузилась пастью в бьющую струю горячей крови. Недалеко от них появился волк. Львица, не отпуская шею ещё живого животного, издающего хриплые стонущие звуки, глянула злым, предупреждающим взглядом на волка. Тот остановился, переминаясь передними лапами, поскуливая, но, не решаясь подойти. Через несколько минут животное затихло. Львица, насытившись кровью, отошла от добычи и легла невдалеке, облизываясь. Наступила очередь для пиршества красному волку.

Через полчаса львица встала и двинулась по своим следам обратно. Когда подошла к тому месту, где оставила одежду, увидела, что её нагнал волк. Львица повернулась и грозно рыкнула. Волк остановился и залёг. Ламия нашла свою одежду и трансформировалась в человека. Волк от неё лежал в пяти метрах. Он возбуждённо привстал на передних лапах и активно втягивал в себя воздух, стараясь запомнить, как пахнет это невиданное существо — то ли человек, то ли зверь. Мила, не торопясь, оделась, помахала волку рукой и сказала:

— Пока, волчок!

Волк в ответ тихонько заскулил.

После совместной охоты красный волк почти каждую ночь приходил к их дому, и, прячась за кедрами, подвывал и повизгивал, вызывая подружку на прогулку. Пёс Шарик заливался лаем, хозяйка сердилась и удивлялась:

— Надо же, какой нахальный?

Мила смеялась и отвечала:

— Нет, он хороший. Меня вызывает на прогулку.

Мария Ивановна сокрушённо качала головой:

— Странная ты, дочка. С волками гуляешь, сквозь стены проходишь.

В ответ жиличка обнимала старуху за плечи и говорила:

— Не переживайте, баб Мань. Всё будет хорошо.

— Дай-то бог, — вздыхала старуха.

А когда Мила уходила в ночь, она тихонько осеняла спину «странной дочки» крестом.

Через три дня после появления Милы в доме у бабы Мани, в криминальных новостях по федеральному каналу телевидения сообщили, что у бизнесмена Игоря Бахметьева похитили жену.

Мила в этот вечер не собиралась на охоту. Предыдущей ночью она выпила достаточно крови кабарги, которой ей хватило бы на трое суток. Она готовилась ко сну, когда из-за занавески услышала своё имя. А потом Мария Ивановна позвала её:

— Иди сюда, дочка! Посмотри! Твоё фото показывают.

Мила вышла, полюбовалась на фотографию.

— Интересно, — сказала она. — Какую цель Игорь преследует этим сообщением?

— Значит, тебя Ирмой кличут?

— Вообще-то меня Людмилой кличут, баба Маня. Ирмой Берг меня назвал этот самый Игорь Бахметьев.

— Отчего так?

— Я и сама бы хотела знать — отчего? Он постоянно мне лгал.

— Полюбуйтесь на моего мужа, — сказала Мила и ткнула пальцем в экран. Там как раз показывали, что репортёры хотели взять у него комментарии по поводу похищения. Их отгоняли Роталл и трое охранников.

— Красивый мужчина, прям киноартист, — сказала Мария Ивановна.

— Вся их семейка — красавчики. Хитрые, подлые, безжалостные. Люди для них — мусор, рабы. — Мила вздохнула и пошла в свою комнату.

Через некоторое время приоткрылась занавеска, и в комнату заглянула Мария Ивановна. Мила лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и беззвучно плакала. Старушка подошла к кровати, присела на край и стала гладить вздрагивающие плечи жилички:

— Ничего, дочка, как-нибудь всё образуется.

— Ах, баба Маня! — Мила повернула к ней заплаканное лицо. — Ничего уже не образуется. Вся жизнь пошла наперекосяк. Был у меня муж — погиб. Был его друг — я его убила… вернее, думала, что убила. Он стал другим. Этот ребёнок от него. Да только купил он меня у нынешнего мужа. Понимаете? Купи-ил! И так грязно купил. Ненавижу их всех!

— Выходит — не любит тебя муж, раз согласился продать?

— Выходит так. Хоть клялся, что любит, — Мила горько усмехнулась, вытирая слёзы. — Все они говорили о любви. Но никто из них никого не любил и не полюбит никогда. Их любовь — деньги и власть, абсолютная власть. Ради неё готовы на всё. Я необычная, и ношу в себе необычного ребёнка, поэтому им нужна. Поэтому ищут и перекупают друг у друга.

— Понимаю — это больно. Деньги портят людей, особенно большие деньги, а власть — тем более, — сказала Мария Ивановна, поглаживая плечи жилички. — Вот у нас в деревне. Был Горбушкин председателем сельсовета. Потом разбогател, стал фермером. А ему всё мало и мало. Кто пьющий — того споил и выманил земельный надел. Кого припугнул и скупил долю за копейки. Его сын приехал домой после окончания техникума с женой. Девушка — красивая, ладная. Отец им поставил дом. Да что-то у них не сладилось. Стал пить Иван, и жену бить. Она соберётся к родителям уезжать — он в колени падает. Лариса опять останется, пожалеет дурня. Родился сынишка. А этой зимой ушёл он на охоту и сгинул, — старушка вздохнула. — Старший Горбушкин стал Ларисе помогать по хозяйству, деньгами. Всё бы ничего, да стали соседи замечать, что он у неё допоздна засиживается. Пошли сплетни по деревне. Катерина, свекровь Ларисы, однажды пришла, побила у неё окна. Пригрозила Катерина Горбушкину, что подаст на развод и раздел имущества. Тогда он забрал у Ларисы сына, а самой приказал убираться из деревни…

Мила повернулась на бок и слушала невесёлую историю чужой беды, украдкой вздыхая, сочувствуя, качая головой.

— Жаловалась Лариса в милицию, в суд — что толку?! Он взятку дал, и Ларису признали плохой матерью. Лишили, значит, материнского звания. Она уезжать из деревни без сына не хочет, ходит по инстанциям, доказывает своё. Только кто её слушать будет? Горбушкина выбрали депутатом нашего района. А свекровь с дочкой грозятся её вместе с домом сжечь. Так-то, дочка. Нет правды ни наверху, ни внизу.

В это время на улице завыл волк. Жутко завыл, неприятно. Баба Маня стала креститься:

— Свят, свят! Летом только волков не хватало.

Мила встала с кровати, умылась, и начала спешно собираться.

— Ты куда? На ночь глядя? — удивилась старушка. — Волк, слышишь, за оградой балует.

— Всё хорошо, баба Маня, — успокоила её Мила. — Пойду прогуляюсь, у реки посижу. А этот волчок — мой друг. Звери, баба Маня, намного честнее и лучше людей.

Мила вышла в ночь. Рядом с ближним кедром светились два зелёных глаза. Она повернулась и пошла по дороге к реке. Волк тенью следовал за ней на расстоянии около десяти метров. Так они дошли до высокого бережка. Женщина села на самом краю, свесив ноги вниз. Волк улёгся в тени куста. Она смотрела на трепетание лунной дорожки на поверхности струящейся воды, и в душе рождались стихи:

— Одинокая волчица…

В поле холод, в поле ветер…

Одинокая волчица

Громко воет на луну.

Радость ей уже не снится:

По любви печаль и голод.

И срывает из глазницы

Ветер павшую звезду.

И зачем ей лес дремучий,

Небо в россыпи алмазов?

И зачем счастливый случай —

След добычи на снегу?

В её сердце лёд колючий…

Где надежда ветра сказов?

Кровь не станет уж кипучей

От восторга на бегу…

Красный волк лежал под кустом и внимательно вслушивался в грудной тихий голос, чутко поводя мохнатыми ушами. Иногда косил на красавицу вспыхивающими зелёными глазами. Но в основном смотрел, как и женщина, сидящая рядом, на лунную дорожку и дальше, где на горизонте чёрные отроги гор сливались с тёмно-синим бархатом неба, усыпанного блестящими звёздами. Ему очень хотелось взвыть — протяжно, громко, жалуясь притихшему миру и луне на неспокойную долю, ища собрата, пугая потенциальную добычу. Но он боялся своим воем прервать монолог странного существа, сидящего рядом. Существа странного, но почему-то ему близкого неизбывной грустью, яростным желанием жить для детёнышей, страстью охотницы. Он не понимал слов, но своим звериным сердцем разделял её душевную тоску.