Глава 1

От возникшей паники у Людмилы на миг пресеклось дыхание, мышцы напряглись, внутри живота похолодело. Она ещё не понимала причины, но попросила Тимура:

— Пожалуйста, не гони так.

— Самолёт приземлится через семь минут. А нам пылить не менее получаса, — пробурчал он.

— Карина не огорчится, если мы немного опоздаем. И не обрадуется, если попадём в аварию. К тому же… пока подадут автобус к трапу, выдадут багаж. Мы успеем.

Тимур недовольно зыркнул на неё, но Людмила не обиделась. Девушка понимала, что любимый нервничал. Ему хотелось оказать радушный приём своей тёте, которая, кстати, была его старше всего на три года.

Они заранее купили розы и свернули на Игнатьевское шоссе, ведущее в аэропорт. Вдруг зашелестело, застучало правое заднее колесо. Тимур выругался:

— Проклятие! Колесо прокололи… и так не вовремя!

Призрак грядущей беды в ней неожиданно промелькнул тревожной мыслью:

«Плохой знак».

Тимур хотел поменять пробитое колесо на запаску, но тут выяснилось, что балонник он одолжил соседу, а тот его так и не вернул. Людмила сидела тихо, стараясь не смотреть на Тимура: не было желания нарываться на резкость раздосадованного мужчины и вновь чувствовать боль от едва утихшей обиды. Им пришлось развернуться и искать шиномонтаж. Мастера управились за пять минут, но дорогое время было потеряно. И теперь они неслись по извилистой ленте шоссе со скоростью сто сорок километров в час, стараясь нагнать безвозвратно уходящие секунды.

Девушка глянула вправо, и сердце дало сбой: наперерез их джипу медленно, будто во сне, с второстепенной дороги выкатывался грузовик. Тимур нажал на клаксон — зазвенел, завыл сигнал. Водитель грузовика отреагировал не сразу — смотрел в другую сторону. На встречную полосу Тимур выехать не мог: из-за ближнего поворота, стремительно приближаясь, показалась иномарка. Уходя от столкновения, он свернул на обочину. Людмила только успела вскрикнуть и руками закрыть голову, как они, проскакав по кочкам и буеракам, врезались в дерево.

Она почувствовала страшный удар, отдавшийся сильнейшей болью во всём теле, услышала треск стекла, скрежет металла и натужный рокот мотора. А дальше — тишина, темнота и легкость, удивительная легкость. Боль ушла, ушел ужас. Она испытывала покой и облегчение, но недолго. Перед глазами стояла сплошная темнота, и в душу стал заползать страх от мысли:

«Я умерла?»

Вдруг в темноте загорелась маленькая светящаяся точка. Точка росла, принимая объёмность, и вскоре перед Людмилой, переливаясь в искрящейся зеленовато-розоватой гамме цветов, предстал шар до полуметра в диаметре. Она к нему осторожно протянула руку, но дотронуться не успела — шар начал трансформироваться в многогранный кристалл. Девушка отдёрнула руку, а кристалл стал медленно вращаться, теряя маленькие разноцветные частицы. Постепенно он совсем рассыпался на составляющие. Частицы складывались в красочный узор, рассыпались и неслись в вихре танца до следующего узора.

Вот кристаллики все разом изменились, превратившись в крестики и чёрточки, разлетелись в разные стороны, исчезли, а в темноте вновь появилась белая пульсирующая точка. Приближаясь, точка превратилась в колеблющееся пламя свечи, а над ним появились большие раскосые человеческие глаза с тёмно-коричневыми радужками и чёрными зрачками, вспыхивающими алыми отсветами. Они пристально вгляделись в Людмилу, моргнули и пропали, а пламя свечи увеличивалось и увеличивалось в размерах. Вернее, увеличивалось не пламя — девушку какая-то сила неумолимо понесла туда, к огню.

Вскоре пламя свечи превратилось в стену ревущего огня, то и дело выкидывающего языки протуберанцев. Она, всем телом ощущая нестерпимое, раскалённое дыхание адского костра, постаралась отшатнуться, притормозить, но справиться с влекущей силой не смогла. Девушке стало очень жарко, дышалось с большим трудом — огонь плясал уже вокруг неё. Однако самого страшного не произошло, и она всё ещё была цела: жар не переходил в нестерпимую боль и жжение, дыхание не пресекалось, сознание не терялось. Но через несколько мгновений, растянувшихся для неё в томительные минуты ужаса и ожидания страшной кончины, жар стал спадать, рёв пламени отдаляться — её затягивало в тёмную беспредельность с нарастающей скоростью. Свист ветра перешёл в рычание урагана, а впереди опять замаячил свет, оказавшийся квадратным проёмом. В него Людмилу и втянуло. Ветер сразу стих. С высоты птичьего полёта она постаралась рассмотреть открывшуюся картину.

Внизу катило волны изумрудно-зелёное море. Над головой неслись розовато-фиолетовые облака. Слева высилась гряда непреступных чёрных скал. Скалы походили на остроконечные пирамиды: наклонные гладкие стены почти без уступов и расщелин, грани ровные, будто выведены по линейке. Но видя, как они хаотично вписывались одна в другую, она отнесла их к творениям природы.

Девушку вновь подхватил сильнейший порыв ветра и понёс к скалам. Они быстро приближались, поблескивая искристыми вкраплениями в странном минерале, из которого состояли. Издали он походил на отполированный обсидиан, но с близкого расстояния казалось, что поверхность минерала — тонкое прозрачное стекло, скрывающее внутри черноту неба, усыпанного звёздами. Она безуспешно искала среди выступов, граней и стен расщелину или пещеру, в которой могла бы укрыться от порывов ветра, влекущего за собой лёгким пёрышком, не найдя, зажмурилась, предчувствуя удар. Удара не последовало. Когда открыла глаза — увидела, что находится в помещении.

Эта комната, скорее, просторный зал, была округлой формы со сводчатым потолком, освещалась рассеянным светом, без видимого источника его происхождения. В центре зала, в метре над полом, свободно парил очень тонкий лист серебристого металла. По обе стороны от листа клубились два туманных облачка в форме яиц, которые поочерёдно — как она поняла, немного понаблюдав, — воздействовали на лист. Лист вибрировал, издавая очень нежные звуки, сливающиеся в неземную мелодию. Облачка переливались в такт музыке всеми оттенками синего и жёлтого цветов с пробегающими алыми и оранжевыми искорками. В центре каждого равномерно пульсировал яркий белый свет, словно там стучало раскалённое сердце.

Людмила не посмела к ним приблизиться, а стала оглядывать весь зал и в глубине, в нише, увидела огромный кристалл, так похожий на появившийся перед нею вначале. Издали он напоминал зеркальный шар из ночного клуба или дискотеки: крутился и сверкал многочисленными гранями. Подлетев ближе, девушка увидела, что шар хоть и блестящий, но иссиня чёрного цвета. Неожиданно она услышала слова:

— Зачем ты явилась?

Она смутилась, помолчала, соображая, что ответить, и наконец произнесла:

— Я не сама. Меня сюда ветром занесло… А это что за место?

Кристалл перестал сверкать, по нему прошла дымка, и он стал похожим на опал. Из дымки появились знакомые глаза. Они увеличились, потемнели и вдруг перевернулись вертикально. Несколько мгновений — и это уже не глаза, а треугольники, поставленные один на другой: верхний — маленький, нижний — большой. Грани треугольников немного изогнулись.

«Напоминает тень монаха в сутане с капюшоном на голове», — такую ассоциацию у Людмилы вызвала трансформация глаз в силуэт. А «тень» заговорила, вернее, девушка воспринимала слова и понимала, что они исходят от «чёрного монаха»:

— Я — Страж Предела. Ты на пороге безвременья.

— Я умерла? — печально спросила Милочка.

— Серебряная нить ещё цела.

— Что за серебряная нить?

— Если просто и доходчиво — нить, соединяющая тело и душу. Ты должна вернуться назад. Твой срок ещё не пришёл.

Но Людмила медлила. Её волновал один вопрос, без ответа на который боялась возвращаться.

— Что с Тимуром? — нарушила она молчание.

— Он умирает. Хочешь увидеть?

Она ничего не успела ответить, как открылось окно в живой зелёный прекрасный мир, её мир.

Тимур неподвижно лежал на капоте, наполовину высунувшись из кабины, врезавшейся в дерево машины. Видимо, он не пристегнулся ремнём, а подушки безопасности не сработали. Его голова была в крови, капот — усеян мелкими осколками стекла.

— О, не-ет… Тимур! — зарыдала девушка. — Он… жив? — спросила она, боясь услышать страшное известие.

— Пока жив, но ему недолго осталось. Полчаса, не больше.

— Это невозможно! Я… я не смогу без него жить, понимаете? Его нужно спасти… как-то. Прошу, помогите!

— Нельзя, — услышала она вкрадчивый голос. — Пришёл его срок. Парень расплатился за беспечность и многочисленные серьёзные грешки.

— Есть же какой-то выход? Есть! Должен быть! Отдай ему мою жизнь! — вдруг выпалила девушка от безысходности. Она даже представить не могла, что будет жить дальше, веселиться, встречаться с подругами, обниматься с чужими парнями, а её возлюбленный хладным трупом отправится в могилу… по её вине. Она его расстроила капризами и обвинениям — ей и держать ответ.

— Ты сказала. Я не принуждал.

Через мгновение её подхватил и закружил чёрный вихрь. От страха и головокружения девушка потеряла сознание.

Очнулась она, чувствуя ноющую боль в груди. Мотор ещё натужно гудел. По рукам и груди текло что-то тёплое, липкое. Голова раскалывалась, не хотелось двигаться, даже открывать глаза. Издали послышались чьи-то голоса, треск ломающихся веток, а рядом — стон. Девушка мгновенно всё вспомнила:

«Тимур».

Собрав остаток сил, она закричала:

— Помогите! Кто-ни-бу-удь! По-мо-ги-ите!

— Кажется, оба дышат… живы, — услышала девушка хриплый мужской голос. Чьи-то сильные руки осторожно вытащили её из машины и положили на траву. Мотор заглох.

Приоткрыв глаза, она увидела: двое мужчин пытались очень осторожно достать Тимура из машины, он стонал.

— Не трогайте его до приезда «Скорой». Вдруг что-то повредите, — сказала женщина, склонившаяся над пострадавшей.

— Тимур, — прошептала девушка.

— Ничего, ничего, дорогая. «Скорая» уже в пути. Потерпи немного…

Жаркая боль охватила голову, и сознание повлекло в клочковатый серый туман. Она в нём тонула, тонула и не понимала: есть ли выход, а вдруг туман бесконечен и вечен.

Но самое ужасное было в… шёпоте. Она слышала тихие голоса обитателей серой мглы. Вот где-то совсем рядом прозвучало: «Она сама сказала». Голос женский, и в нём слышалось осуждение. «Ха-ха-ха! Новая жертва и новая ведьма», — издали донёсся насмешливый детский голосок. «Да нет же! Несчастное, глупое существо», — пояснил поодаль баритон. Его хозяин, казалось, испытывал жалость и сострадание. «Зря-зря-зря», — разносилось эхом. — «Ну и что, ну и что, ну и что», — вторило ему.

«Обо мне шепчутся? Или о ком-то другом? Но очень неприятно. Жутко», — думала девушка, испытывая страх ещё и от того, что туман непроницаемой завесой отгородил от реальности; однако в нём блуждали люди — это давало надежду, что не одинока, ей помогут. Боль в теле исчезла, девушка поднялась и побрела на голоса. Она шла то в одну сторону, то в другую, но никого не встречала. А туман всё клубился, то неожиданно разрываясь и открывая проход, то уплотняясь, будто загораживая дорогу. И голоса не умолкали: смеялись, жаловались и плакали, что-то обсуждали. Вскоре ей надоело блуждать, терпеть шёпот липкого тумана, и она закричала:

— Замолчите! Вы… все!

Голоса смолкли, и туман медленно стал отступать от неё в разные стороны. Вскоре она увидела то, что скрывалось за клубящейся пеленой.

Перед девушкой расстилался сумеречный мир. Темнеющие небеса прикрывали свинцово-фиолетовые тучи. Вперёд уходила широкая дорога, кое-где покрытая лужицами от недавнего дождя. Слева до самого горизонта простиралось поле из удивительных цветов. Цветы казались тонкими резными разноцветными кристаллами, затейливо собранными в соцветия. Но, несмотря на кажущуюся окаменелость, они одуряюще сладко пахли. Справа от дороги, прямо от обочины, начинался хвойный лес. Разлапистые ели и стройные сосны выглядели тоже немного подозрительно. Бахрому игл покрывал глянцевый искрящийся налёт.

«Неужели и они из кристаллов?» — поразилась она, стоя на бетонном покрытии дороги и рассматривая удивительный, загадочный мир.

Но не только странен был мир вокруг, странное чувство тревоги постепенно охватывало всё её существо.

— Оглянись! — услышала она панический крик. Девушка резко обернулась. На неё в упор из-за высокого куста смотрели чьи-то прищуренные глаза. Сам человек прятался в поблескивающей листве, мужчина или женщина — непонятно; а глаза — ох, уж эти глаза! — горели ненавистью, словно прожигая насквозь. Ей хотелось крикнуть:

«За что?! Что я сделала вам?»

Но в следующую секунду сработал инстинкт самосохранения: она подпрыгнула и полетела к лесу. Поступок оказался разумным и своевременным, так как человек высунулся из-за куста и выставил вперёд руку, в которой блеснул странный предмет. Из него в то место, где секундой ранее стояла девушка, вырвался белый пронзительный луч света, выжигая кристаллы травы в радиусе метра. Человек поднял руку и вновь навёл предмет в сторону удаляющейся фигуры. В этот раз он оказался более меток: луч скользнул рядом с летящей девушкой, чуть опалив ей левое плечо, и потерялся в тёмных облаках. От неожиданности и боли несчастная дёрнулась, оглянулась, сбившись с плавной дуги, стала падать меж деревьев, ломая ветви, царапая лицо и руки, разрывая в клочья блузку.

Упала она очень неудачно, подвернув правую ногу. Слабо вскрикнув, здесь же зажала рот ладошкой, услышав, что преследователь ломится сквозь кустарник, разыскивая её. Мысли разбегались в разные стороны, вновь сбегались и неслись по кругу:

«Что делать? Он преследует. Найдёт — убьёт. Где спрятаться? Где?»

Девушка слышала, что незнакомец останавливался, шумно вбирал в себя воздух, как хищник, и шёл по направлению к ней — жертве заклания. Она поползла, стараясь сильно не тревожить ноющую ногу, но, увы, силы были не равны — преследователь быстро приближался.

Хотелось закричать, позвать на помощь. Но кого позовёшь, попав в беду в незнакомом мире? Только дашь прочную ниточку в поиске охотнику да приблизишь миг своей кончины.

«Хорошо, хоть кто-то предупредил, а то бы уже лежала куском поджаренного мяса на дороге».

А треск веток всё ближе, ближе. Где спрятаться от человека, обладающего звериным нюхом?

Взгляд упал на высокую разлапистую ель впереди. Внутреннее чувство влекло девушку к густым ветвям пышной ели. Преодолев ещё полметра по жёстким, царапающим шишкам и колкой, остекленевшей хвое, она остановилась. В голове почему-то закружились воспоминания о детских сказках. Припомнился Киплинг, и она неожиданно для самой себя горячим шёпотом выпалила:

— Ты и я — мы одной крови.

А рассудок, взращённый на скепсисе практического опыта, ужаснулся:

«Что ты болтаешь? От страха совсем с ума сошла».

Однако один быстрый взгляд на ель успокоил: не сошла. Она из последних сил заползла под гостеприимно приподнявшийся лапник, скатилась с бугорка и затаилась в ямке за стволом. В ямке противно воняло. Здесь издохло животное — бурая шерсть с остатками сгнившей кожи была разбросана тут и там. Омерзительно, но жизнь дороже — девушка торопливо положила несколько комочков шерсти на голову, на плечи, затолкала за пазуху, натёрла поцарапанные руки, лицо и даже джинсы. Опалённое огнём плечо горело, плавилось болью, но она, стиснув зубы, подтянула лоскут от разорванного, оплавленного рукава и осторожно прикрыла рану.

Злобный незнакомец появился через пару минут. То, что девушка увидела из-под еловых ветвей, повергло в смятение и ужас. Преследователем, охотником, гнавшим её, словно израненное животное, оказался — Тимур! Она чуть не вскрикнула, чуть не вскочила, не позвала на свою погибель, но за мгновение до этого кто-то шепнул на ухо:

— Это не Тимур.

Парень был на целую голову выше её любимого. Под плотной курткой из кожи играли мощные бицепсы. Чёрные курчавившиеся волосы спадали на плечи. Их придерживал обруч из светлого металла с прозрачным камнем в середине. Карие глаза незнакомца были прищурены. В них читался азарт охотника. Но лицом он очень походил на Тимура — просто брат-близнец.

На мгновение показалось: она спит и видит дурной, кошмарный сон. Девушка зажмурилась и вновь открыла глаза — сон не исчез. Охотник повернулся к ней спиной, прошёл вперёд, остановился, прислушался, втянул носом воздух. Жертва лежала, не шелохнувшись, стараясь не дышать. Он вернулся, покружил на месте, внимательно оглядывая каждый ствол, кустик, пенёк и бугорок.

— Вот же ведьма! — воскликнул её враг, в сердцах сплюнул себе под ноги и грязно выругался.

Он ушёл, осторожно и мягко ступая по остекленевшей хвое.

Девушку душили рыдания: до сих пор не верилось, что смогла избежать гибели. Сердце разрывала боль, мозг жёг вопрос:

«Почему Тимур или человек, похожий на него, так сильно ненавидит меня?»

Брезгливо скинув с себя клочки шерсти, она лежала, свернувшись клубочком в схроне, гостеприимно предоставленном доброй елью. Помощницы, дважды предупредившей её об опасности, не было ни слышно, ни видно.

«Наверное, показалось», — решила она. До аварии ей часто слышалось, что окликают, снились странные сны и появлялись странные мысли.

Идти никуда не хотелось; да и куда одинокая раненая девушка могла пойти в страшном, сумеречном мире. Слёзы беззвучно текли и текли по щекам, промывая в грязных пятнах и корочках засохшей крови светлые зигзагообразные дорожки. Не было сил, не было желаний — одно отчаяние. Отчаяние поглотило её целиком, и, будто подчиняясь ему, окрестности вновь стал окутывать густой серый туман.

«Куда я попала? Какой странный мир? — тоскливо думала девушка. — Ничего не понимаю — в каком направлении теперь двигаться? И надо ли куда-то идти? Здесь вокруг опасность и… морок. Почему так несправедлива ко мне судьба?»

Отчаяние разрасталось в ней подобно раковой опухоли. Вскоре почувствовала: опять потянуло куда-то вниз, но сил для страха уже не осталось, она смирилась с участью жертвы обстоятельств, пылинки, носимой по пространствам и мирам. Вдруг девушка услышала голос, спокойный мужской голос с саркастической ноткой:

— Такое могло случиться как раз с тобой. Разве не понимаешь?

— Нет, — она растерялась.

— Спроси себя: почему ты не любишь смотреться в зеркало? Только ответь себе абсолютно честно.

— Ну… — девушка на мгновение задумалась, — иногда бывает, я не всегда быстро себя узнаю. Особенно при некотором скоплении людей перед ним.

— Да? Хм, — голос хмыкнул, кажется, ему было весело. — И такие непонятки лишь с зеркалами?

Она заволновалась, начиная подозревать что-то.

— Ещё с моими фотографиями, если искать их в большой стопке среди чужих снимков.

— Вот.

— Что — «вот»? Не понимаю. Можно пояснить?

Голос, будто не слыша её умоляющего тона, продолжал:

— А что ты помнишь из своего детства?

— Школа. Детские лагеря отдыха. Фото-кружок. Волейбольная секция… А в чем дело?

От нетерпения она начала злиться:

«Он голову морочит?»

— А что было перед школой, помнишь?

— Детский садик… наверное. Воспоминания смутные. Но что вы хотите сказать?

— Тебе разве не странно? Твои воспоминания начинаются с семилетнего возраста.

— Да, но…

Вспышка света озарила глаза. Девушка вздрогнула, очнувшись от одного кошмарного видения, а перед ней уже возникло другое: толстый альбом в обложке, обтянутой синим бархатом. Альбом открылся, и его страницы стали быстро перелистываться, но остановились, видимо, открыв нужную. К этой странице была прикреплена большая цветная фотография девочки — светленькой, с голубыми глазами и двумя смешными хвостиками в виде рожек. Вдруг фотография ожила, и девушка увидела себя бегающей с детьми во дворе.

Вот она лезет на крышу гаража, потом подходит к краю и смеётся, корча рожицы. Мальчик в белой футболке и голубых шортах, повыше и постарше девочки, тоже залазит на гараж. Он хочет её поймать. Она бежит, мальчик — за ней, хватается за подол платья. Девочка разворачивается и толкает его с крыши. Они падают с гаража. Она неудачно приземляется: кроме синяков на коленках, сломан палец на правой руке. Очень больно. Она ревёт и трясёт рукой, а мальчик убегает, прихрамывая на правую ногу.

Страница перевернулась.

К ней подходит женщина. Образ до боли знакомый: каштановые волосы, забранные в пучок, загорелая гладкая кожа, опушенные длинными ресницами серые глаза, полные, ярко-красные от помады губы, золотые серьги в ушах.

— Мама?!

«Кто-то рядом вскрикнул? Или показалось? — прислушалась девушка. — Мама не оглянулась — значит, послышалось. Странно, во сне она почему-то снится всегда тёмноволосой и смуглой».

А мама, меж тем, ведёт её к такси, усаживает, осторожно придерживая руку со сломанным пальцем. За окнами проплывают дома, деревья, люди — и это отвлекает от боли. Они выходят из машины, идут по дорожке больничного сада, заходят в здание и на лифте поднимаются на третий этаж, где принимает детский травматолог. Перед кабинетом небольшая очередь, и Милочка… Стоп! Мама называет её Люсенькой.

Девушка удивилась, хотела сконцентрироваться на данном событии, но клубок забытых воспоминаний начал стремительно раскручиваться: различные сценки из детства, обрывки фраз, близкие и родные лица.

Вот она сидит на плечах отца, а тот смешно подпрыгивает и произносит: «Иго-го», подражая лошадиному ржанию. Бабушка в сердцах называет её дьяволицей из-за красного пятна в середине лба, «поцелуя дьявола» — как, хмуря брови, утверждает старая травница. Мелькает тонущий жеребёнок — его боль, отчаяние и тоскливое ржание в последний раз. И более страшная картинка: огромный чёрный волк, неизвестно откуда появившийся в доме и преградивший путь призраку, вышедшему из тела умершей бабушки к ней, испуганной маленькой девочке. Волк скалится, рычит.

Вскрик:

— Какой ужас!

«Это я так закричала? Хорошо, что только вскрикнула. А тогда я потеряла сознание от страха. Стоп, стоп! Мама про это мне не рассказывала… но я помню, как умирала бабушка, и этого волка помню. Спокойно! Он на меня не кинется, он охраняет».

— Тихо, волчок, тихо… призрак меня не тронет.

Но сердце колотится, как безумное.

«Я уже большая. Я не трусиха. Мама учила считать до десяти и дышать».

Вдох — выдох, вдох — выдох.

«Как напугал меня этот страшный волчище. С телёнка, точно. Боже правый, с меня достаточно Тимура в образе злобного охотника. Нужно думать о хорошем. О детстве, например»

Девушка попыталась сосредоточиться на милых картинах детства: розарии, цветущих каштанах, пёстрых бабочках на лугу за домом, но открыв глаза увидела себя у окна. Рядом двухэтажное здание. Все окна забраны железными решётками. В одном из них, на втором этаже, она видит… Страх ледяной рукой сжимает сердце, но отвернуться не даёт любопытство. Там женщина извивается в руках мужчин в белых халатах. Женщина что-то кричит. Девочка видит, как напряжено её лицо, как открывается и закрывается в крике рот, как заламывают ей руки. Ужас от увиденного мутит сознание, и она падает в темноту и тишину. И вдруг — крик, дикий крик, её крик.

Больно, страшно. Два демона связывают руки. Сейчас — она точно знает — будут колоть гадкое лекарство, и тогда всё тело начнёт грызть и корёжить ломота, жаркий огонь разъедать мозг, пальцы рук и ног сводить судорогой.

— Нет! Нет! Не хочу! — кричит девочка, пытаясь вырваться из огромных сильных рук мужчин.

«Что происходит?» — непонимание ужасает, паника накатывает волнами девятого вала, ведь минутой ранее она сидела рядом с мамой — и вдруг привязывают к кровати, больно выворачивая руки, и голос у неё чужой, и в голове каша: свои и чужие мысли, образы знакомых и незнакомых людей, событий.

— Отпустите! Мама! Ма-моч-ка-а!

— Не дёргайся! Прекрати, дура! — твердят страшные дядьки в белых халатах. Но животный страх затмевает осторожность и понимание, заставляет бороться, кусаться и пинаться.

— Ах, стерва! — один дядька с размаху бьёт её по лицу.

Боль от удара и страх опрокидывают сознание вновь в чёрную яму. Она борется с тяжёлой и вязкой тьмой, стремится назад, к маме, хочет, чтобы ужас закончился.

— Пустите! Не надо! Мамочка!

Но темнота не отпускает, и когда она уже теряет надежду — далёкий голос мамы:

— Милочка! Деточка!

Ей хочется крикнуть:

«Мама! Я здесь!» — хочется вырваться из лап тьмы, но та — вязкая, липкая, как трясина… затягивает всё глубже, глубже, высасывая последние силы.

Отчаяние заставляет биться, сопротивляться:

«Нет, не хочу! Наверх!» — Она из последних сил делает рывок… и начинает подниматься вверх, крича:

— Ма-ма-а!

Вдох — выдох.

«Девять… Голова кружится, или меня кружит? Хоть бы не потерять сознание. Досчитаю до десяти и открою глаза. Надеюсь, волк ушёл. Как напугал меня, поганец? Так же и в больнице… появлялся будто из стены».

Вдох — выдох

«Десять. Ху-у… пульс реже, чуть легче дышать. Голова будто чем-то стянута. О, и левая рука привязана. Я лежу, что ли? А что это попискивает?»

Вдруг новое ощущение: кто-то осторожно трогает её руку.

«Мама?!»

— Мама, — тихо позвала она, разлепляя запёкшиеся губы, открыла глаза… рябь.

«Отчего в глазах рябит? Я ослепла? Спокойно! — Глаза начали слезиться, и она их закрыла. — Главное, не нервничать, а попробовать ещё раз. Зрение восстановится. А если не восстановиться? Не паникуй!»

Рядом кто-то ходил. Слышалось позвякивание стеклянной посуды. Вновь приподняв веки и сфокусировав взгляд, девушка с трудом разглядела окружающее пространство.

В палате их было двое: напротив неё лежала женщина с левой ногой в гипсе и забинтованной головой. Но повернув голову в другую сторону, увидела рядом со своей кроватью зелёные брючки. Милочка посмотрела вверх — к ней склонилась медсестра, проверяющая положение иглы в вене.

Это немного успокоило:

«Значит, в больнице после аварии… живая. Хорошо, что ни как в детстве».

Тогда был ужас, паника и всё как в тумане: волк, слёзы, уговоры, врачи, медсёстры, таблетки, уколы, злые ребятишки и чужая женщина — ласковая, с игрушками и вкусностями. Устав от бесконечного кошмара, девочка потянулась к ней — источнику любви и заботы.

Будучи взрослой, однажды спросила маму о том времени и получала ответ:

«Это произошло из-за моего недосмотра. Тебя сильно испугала сумасшедшая. Их корпус рядом с травматологией. Лето, окна открыты, она лезет к окну, орёт. Страшная, глаза дикие. Тычет в тебя пальцем. Ты вся побелела и упала без сознания».