Глава 13

Заплутала душа в лжи и самообмане

И бредёт, чуть дыша, словно путник в тумане.

Ей бы взмыть в небеса, где надежда сияет,

Счастья взяв два крыла, но грехи не пускают.

— Тебе не кажется, что нам пора купить машину?

Елена Николаевна с дочерью за две ручки несли тяжёлую сумку, наполненную огурцами и помидорами, к автобусной остановке, которая находилась метров за пятьсот от их садового участка.

— Мы не вьючные животные… таскать такую тяжесть. Зачем засаживать весь участок овощами? Нас с тобой — двое. Нам много не нужно.

— Дочка, это лишняя живая копейка в наш бюджет. И машина, без сомнения, нам была бы хорошим подспорьем. Да где взять денег на такую покупку? Разве только ты выйдешь замуж. Кстати… пошла уже третья неделя, как Саша уехал на похороны. Как он там?

— Не знаю…

— Почему не знаешь?

Елена Николаевна остановилась и опустила сумку на землю.

— Вы поругались?

— Мы расстались, — потупившись, призналась Милочка.

— Мне казалось, вы любите друг друга…

— Именно — казалось. Мне тоже так казалось.

— Он нашёл другую? Что же ты молчишь? — Елена Николаевна тревожно смотрела на дочь. — Ты всегда была замкнутой девочкой. Но сейчас приходится вытягивать каждое слово.

Милочка подняла на мать глаза и виновато улыбнулась.

— Успокойся, мамуля! Ничего страшного не произошло. Подумаешь? Полюбила. Разлюбила. Другого полюбила. В молодости такое бывает, правда? — она вновь вымученно улыбнулась. Но эти слова и виноватое лицо дочери ещё больше встревожили мать.

— Постой, постой! Кого ты опять полюбила? И когда? Вы же с Сашей постоянно были вместе. Он мне очень нравился. Надёжный, заботливый…

— Да, такой и есть. Но сердцу не прикажешь. Пойми! Оно потянулось к другому.

— К кому же? — допытывалась мать.

— Пойдём! Можем опоздать к отправлению автобуса, — сказала Милочка и ухватилась за ручку сумки, желая её нести дальше. Елена Николаевна потянула на себя другую ручку, и они двинулись к остановке.

— Зря хочешь увести разговор в сторону, Милочка. Кто он?

— Тимур.

Это являлось ложью, но ложью во спасение. Так она решила.

— Тимур? Который разбился? Я его видела несколько раз. Красивый парень… По-моему, чересчур был красив. Но он был женат. Ты хотела разбить семью?

— Мама, опять бросаешься в крайности. Я не собиралась разбивать его семью. Он хотел взять меня второй женой. Но всё закончилось… Он погиб. Говорить теперь не о чем.

— Мне его очень жаль… жену и родителей. А для тебя такой поворот оказался благом. Доченька! Саша будет более достойным мужем. Поверь мне! Материнское сердце чувствует.

— Ах, мама! Тимур, Саша… Всё в прошлом. Это мир мужчин, которые нас выбирают. Любят или бросают. Наслаждаются нами, или ломают наши души. Я не хочу быть чьей-то игрушкой, пусть даже — любимой. Хочу сама строить свою жизнь. Выбирать себе мужчин. Теперь я хочу приручать, наслаждаться и бросать.

— Хочешь играть чужими судьбами? Но такой путь — опасная игра. Она не принесёт счастья. Ты ожесточишься сердцем. Я на своём веку таких женщин встречала. Холодные роковые красавицы заканчивали жизнь брюзжащими завистливыми старухами.

— Скажи, мама. Почему им можно, а нам нельзя? Почему они считают, что делают дело? А мы должны лишь украшать их жизнь?

— Потому, что они до старости остаются детьми… играют в машинки, стрелялки, кулачные бои, фантики, кубики. Только с годами на эти развлечения денег, времени и усилий требуется всё больше.

— Пожалуйста! Не начинай о том, что мужчины — большие дети. Пусть дети, но — эгоистичные, жестокие, самовлюблённые.

— Очень плохо, дорогая. В них ты разглядела только негатив. Значит, не встретился ещё мужчина, который поведёт в страну настоящей любви и счастья. Там ты станешь полновластной хозяйкой. Сможешь дать ему всё. Или отобрать последнее. Тогда поймешь, в чём настоящая сила и власть женщины.

— А тебе такой встречался?

— Нет, дочка. Но ты такого обязательно встретишь. Я в это верю. Ты у меня такая необыкновенная…

«Правильно, мама. Я необыкновенная девушка. Ты попала в точку, — горько думала девушка. — Отбирать последнее уже научилась. А дать всё — выше моих сил».

— Ладно, — примирительно сказала девушка, когда они подошли к остановке. — Как ты говоришь: «Будет день и будет пища». Я сейчас о другом… Тимур оставил деньги. Они предназначались мне. Ну, чтобы пожила первое время в столице, пока он искал бы для меня квартиру.

— У вас так далеко зашло?

— Что значит — «далеко»? Он хотел создать вторую семью со мной. Но о прошедшем не стоит говорить. Всё закончилось. Я намерена деньги потратить на нас с тобой.

— Может, лучше отослать его семье?

— Да? И каким образом объясню происхождение этих денег? Мол, я, его любовница, извиняюсь, что не успела потратить денежки, оставленные мне на житье-бытье вашим мужем, сыном и так далее. Так? Пусть лучше думают, что он был верным и добропорядочным мужчиной.

— Не нравится мне твоя затея.

— Всё будет хорошо, мамуля. Купим машину, большой плазменный телевизор, трёхкамерный холодильник. Отправлю тебя на курорт. Хочешь на море? Загоришь. Отдохнёшь. Ты лет десять не отдыхала как все нормальные люди. Всё этот треклятый огород. Потом на рынке стоишь, торгуешь, унижаешься. Поживи немного жизнью не обременённой заботами женщины. Тебе это нужно! Ты столько для меня сделала! Тянулась в нитку, обувала, одевала, учила… Да?

— Ладно, дорогая. Но чужие деньги нам никогда не приносили ничего хорошего…

Милочка была довольна, что смогла уговорить мать и очень осторожно подвести к теме неожиданно появившихся денег.

— В субботу пойду на авторынок выбирать машину. Андрей Яцков мне поможет. Он хорошо разбирается в автомобилях. Водительские права, благодаря Тимуру, уже получила.

— Он тебе их купил?

— Не всё так плохо. Он и Саша несколько месяцев меня учили водить автомобиль.

— Боюсь за тебя.

— Не переживай. Буду ездить очень осторожно. Договорились?

Прошло два дня, а утром третьего — Елена Николаевна ходила как потерянная.

— Что с тобой, мам? Давление подскочило? — встревожилась дочь. — Утром таблетку выпила?

— Этой ночью плохой сон видела. До сих пор не отойду, — пожаловалась мать.

— Расскажи.

— Приснилась мне Тамарочка. Приходит к нам. А я дома одна сижу. Она и говорит: «Елена Николаевна, вам нужно спасать Милочку. С ней приключилась большая беда. Только вы можете помочь». Стала её расспрашивать: «Что?» да «Как?» А она меня зовёт: «Пойдёмте, я вам расскажу и покажу. Вы согласны помочь?» Отвечаю: «За счастье дочери готова жизнь отдать». «Хорошо, — говорит, — что вы это понимаете». Повернулась и пошла. Я за ней. Вышли на улицу. Потом — куда-то за город. Приводит меня в место, похожее на наши сады. Вокруг тишина. Ни души. Лишь бабочки с цветка на цветок перелетают, да пчёлы гудят. Подвела меня к свеженасыпанному холмику. Гляжу туда-сюда, а Тамара исчезла. На холмике — тумбочка. И я понимаю, что привела она меня на кладбище. Наклонилась к табличке, хотела прочесть фамилию — и проснулась. Милочка, девочка моя! Не нужна нам машина. Не покупай! Беда приключится.

— Причём здесь машина? — в глазах у Милочки стояли слёзы.

— Послушай мать хоть раз в жизни. Не покупай! Прошу!

— Хорошо, мама. Обещаю!

— Вот и ладненько, — Елена Николаевна стала успокаиваться и даже повеселела. Милочка смотрела на мать во все глаза, а сердце всё сильнее и сильнее сжимала ледяная рука страха — на лице матери явно проступала печать смерти.

«Они, — Милочка так называла высшие силы, — потребовали от мамы жизнь во спасение моей души. Или это месть погибшей Тамары? Что делать? Как её спасти? — мысли метались в поисках решения. — Ничего не говорить? Она скоро умрёт. Рассказать всю правду о себе? Всё равно, что убить. Она добровольно согласилась на жертву. Теперь ничего не исправить, ведь будущее многовариантно. Предотвратив одну беду, втравлю в другую. Смерть может придти в любую минуту. Не болезнь, так авария на дороге. Или нож бандита в подъезде. Вот оно — проклятие дара. Знать, что уходит единственная родная душа, и… и что? Молчать, ждать? Зачем, зачем я взяла с собой Томку? Дура! Трусиха и дура!»

В этот и последующие дни девушка даже мимолётно не смотрелась в зеркало. Она боялась там увидеть столетнюю старуху. Но чем дольше она размышляла о себе и своих поступках, тем яснее начала понимать, что все беды из-за её капитуляции перед личностью Матильды. Перчинка в характере, вначале казавшаяся невинной шалостью, обернулась ядом, отравившим её жизнь и будущее, дорогой, приведшей к преступлениям. Она возненавидела себя за глупость и малодушие, но в который раз покорилась обстоятельствам.

Через неделю Елена Николаевна простудилась, ожидая под дождём автобус в тоненьком летнем платье и без зонта. Вечером она попросила дочь поставить горчичники и, закутавшись в шаль, села в кресло смотреть телевизор. Милочка ещё прикрыла её шерстяным одеялом и пошла к себе в комнату. Она лежала на кровати, читала книгу и не заметила, как уснула. Ей приснился сон. Стоит мать у изголовья кровати и печально улыбается. Потом погладила её по голове.

— Девочка моя, теперь знаю, кто ты. Я тебя не осуждаю. Слушай своё сердце, оно никогда не обманет.

Милочка несколько минут лежала тихо. Бодрствовала ли, грезила — кто знает? Вдруг до сознания дошли слова матери «теперь знаю, кто ты», вернее, их значение. С криком:

— Нет! Не надо! — она проснулась, соскочив с кровати, кинулась в зал. Мать всё также сидела перед телевизором. Экран рябил. Она была укутана в шерстяное одеяло. Голова безвольно упала на грудь. Милочка кинулась её тормошить:

— Мама! Мамочка!

Бесполезно — она была ещё тёплая, но уже… мертва. Девушка зарыдала в голос. Сейчас она казалась себе маленькой девочкой, не понимающей как жить дальше. Почему её бросили на полпути, не показав направления? Милочка и не заметила, как стала человеком с душой, застёгнутой на все пуговицы. В свой внутренний мир она маме, любимому и друзьям не давала пройти дальше прихожей. Но мама знала, что требуется девочке, которую считала своей дочерью. Она могла взять за руку, обнять и помолчать, или по-особому тепло улыбнуться, и этого оказывалось достаточно для контакта их душ. Этого оказывалось достаточно для примирения Милочки с суровой, порой непонятной действительностью окружающего мира — и с собой. Но теперь она осталась одна, совершенно одна. Девушку душили слёзы жалости к себе.

— К чему устраивать истерику? Разве не ждала со дня на день её кончины? — прозвучал в её голове спокойный женский голос. От неожиданности Милочка затихла, прислушалась к себе, и неуверенно спросила:

— Кто ты?

— Ты меня удивляешь! А ещё ведьмой называешь себя? С тобой говорит второе «я».

— Что-то твои интонации не похожи на мой внутренний голос, — с сомнением прошептала девушка.

— Потому, что всегда разговаривала со своим первым «я» — своим эго.

— А Матильда?

— Твоё третье «я». А есть ещё и четвёртое… Львицу забыла?

— И это всё… я?

Голос усмехнулся:

— Это всё — Я! И даже больше.

— Чего ты хочешь? — насупилась Милочка.

— Чтобы успокоилась. Перестала себя жалеть и ненавидеть. Полюби себя вновь. И половина дела будет сделана.

— Как можно любить преступницу, виновную в смерти матери?

— Вот когда себя любила, не навешивая ярлыков, тебя любили все вокруг. Заметила? У тебя были подруги. К тебе тянулись мужчины. Оберегала любящая мать. А когда себя возненавидела, не осталось никого. Оглянись!

— Неправда! — выкрикнула Милочка. — Ты путаешь причину и следствие. Из-за любви я получила в дар монстра, а уж потом возненавидела себя.

— Ты начала терять любовь и уважение к себе задолго до аварии. А зверь — лишь проявление внутреннего монстра, живущего в тебе. Такой монстр живёт в каждом человеке.

— Но только во мне он выходит наружу зверем.

— Ты уникальна.

— Что же мне делать?

— Кормить его любовью и состраданием. Тогда он превратится из хищника в ручное домашнее животное. А чтобы лучше понять себя, попробуй один несложный приём. Раньше ты смотрела внутрь себя и видела мир вокруг. Теперь попытайся раскрыть глаза и оглядеться вокруг. Через призму мира загляни в себя. То, что увидишь, — этим и будешь являться. И ещё. Не научившись прощать себя, не сможешь простить других и разорвать порочный круг. Надеюсь, поняла?

— Наверное, — согласилась девушка, вытирая слёзы.

— Дерзай! — где-то внутри неё затихали слова. Она тяжело вздохнула — впереди ожидали печальные хлопоты.

***

— С хандрой Милочки нужно что-то делать, — решительная Наташка, как всегда, пыталась взять ситуацию в свои руки.

— Да. После смерти матери у неё никого не осталось. Кажется, есть тётя, но уже пожилая. И у неё больной муж. На похоронах он часто задыхался. Видимо… астма, — печально согласилась Ольга.

— Мы должны взять о ней заботу на себя, — убеждённо настаивала Наталья. — Очень тяжёлый год для Милочки. Сначала погиб Тимур. Теперь умерла мама. Хоть бы Сашка быстрее вернулся. Как уехал в столицу, так ни слуху ни духу.

— Что ты! — замахала руками Ольга. — Не вздумай при ней завести разговор о нём! И так бедняжке тяжело. Представляю, что сейчас думает: Тимуру нужна была для забавы, Сашке — тоже. Может, охмурили его в столице? Деловых леди там, говорят, полно. А Сашка — классный парень. Такие либо ходят вечными холостяками, либо расхватываются как горячие пирожки.

— И не говори! Красивая и умненькая — а поди ж ты! — не везёт бедняжке. Правду говорят: не родись красивой, а родись счастливой.

— Ты права. Надо что-то делать, — поддакнула Ольга. — Она последнее время стала нелюдимой.

— Послезавтра суббота. Пойдите, развейтесь. Я бы тоже с вами пошла, но Андрей разобидится. Будет бухтеть целую неделю. Переночуешь у неё. В понедельник я приглашу вас в гости. Хорошо?

— Слушай, Натуль! А в субботу состоится концерт Малинкова. Рекламой целый месяц все щиты обклеены. Напряги мужа. Пусть достанет нам три билета. Милочке этот певец всегда нравился.

— Прекрасно, — обрадовалась Наталья. — Сходим втроём на концерт. Потом устроим у неё девичник.

***

В антракте Милочка отказалась идти с подругами в буфет или прогуляться в фойе. Она осталась сидеть в полупустом зале. После пения и исполнения музыкальных произведений любимым артистом, на душе скребли кошки. К её креслу, расположенному в третьем ряду партера, подошёл мужчина. Он поздоровался и передал записку. Девушка записку развернула. Размашистым мужским почерком было написано: «Сегодня я играю и пою для Вас».

— Могу ответить? — подняла она на письмоносца глаза.

— Как пожелаете. Вам дать ручку?

— Большое спасибо!

Она взяла ручку и на обороте записки написала: «Я безмерно благодарна, что своим талантом Вы согрели холодное сердце». Девушка сложила бумажку и отдала мужчине. Письмоносец вышел из зала а, она поднялась и, пробираясь сквозь толпу зрителей, постепенно заполняющих концертный зал, пошла в гардероб.

По дороге домой в голове крутились строчки одной глупой песенки: «Ах, если бы! Ах, если бы! Не жизнь была, а песня бы».

Её сердце разрывалось на части и в данный момент представляло настоящее поле брани, где сошлись в кровавой схватке божественные и дьявольские силы. Исход битвы пока был не совсем ясен — с переменным успехом наступала то одна, то другая армия. Осознание греха, голос совести и беспомощность в ней боролись с гордыней, непокорностью и яростным гневом.

Благодатные слёзы, успокаивающие душу и сердце, куда-то исчезли, внутри всё горело, сердце колотилось. Милочка решила принять душ. Однако ни контрастный душ, ни чай с мятой и мелиссой не принесли успокоения. Громкая трель дверного звонка пронзила её электрошоком. Это пришли встревоженные подруги узнать, что случилось. Почему она ушла в середине концерта.

— У меня разболелась голова, — сказала Милочка, желая в данный момент только одного — покоя и одиночества. — К тому же от Малинкова пришла записка.

— Что он написал? Ну? — торопила нетерпеливая Наталья.

— Что сегодня пел для меня.

— А ты?

— Встала и ушла.

— Ты — сумасшедшая? Зачем так поступила?

— А вы, дорогие подружки, как себе это представляете? — зло сощурилась Милочка. — Я стану фанаткой, таскающейся за ним по городам и весям? Или буду закидывать любовными письмами? Или согревать постель, пока он гастролирует?

— Могла бы не убегать с концерта, — спокойно ответила Ольга на раздражённые вопросы подруги.

Ведьма чувствовала: волна гнева, поднявшаяся в душе, захлёстывает с головой, но не могла остановиться.

«Зачем глупые слабые людишки путаются под ногами? Что они понимают? Для чего живут?»

Кажется, последние фразы, она произнесла вслух, потому что Наталья спросила:

— Кто… «они»?

— Вы. Кто же ещё? Хотите, расскажу вашу дальнейшую судьбу?

Девчонки от изумления молчали. Они не узнавали в этой фурии спокойную, доброжелательную подругу.

— Вот ты! — Милочка указала пальцем на Ольгу. — Удачно выйдешь замуж. У тебя будет крепкая семья. Двое детей. Но однажды вы — ты, муж и сын — поедете зимой в деревню к родственникам. На повороте муж не справится с управлением. Ваша машина перевернётся. Вы с мужем останетесь живы. Сын погибнет. От горя муж запьёт, и вы разойдётесь. А через десять лет у тебя обнаружат рак в запущенной форме. Он — следствие удара в той аварии. Ты умрёшь совсем молодой. В возрасте тридцати восьми лет.

Потрясённая Ольга часто-часто моргала глазами, готовая расплакаться.

— А ты, — продолжала ведьма свои жуткие предсказания уже Наталье, — смотри за своим драгоценным Андреем. Он, в конце концов, разбогатеет и даже создаст свою фирму. Но уведёт его молодая стервочка-секретарша. Ты к тому времени растолстеешь. Будешь ревновать его к каждой юбке.

— Замолчи! — пришла в себя Наташа. — Возьми сейчас же свои слова обратно!

— Что ты испугалась? — зло усмехнулась предсказательница. — Я рассказала ваши судьбы. Вы же их так хотели когда-то узнать. Всё гадали да у черта спрашивали. А зачем спрашивать у чёрта? Перед вами ведьма. Я лучше знаю, что будет.

— А что ждёт тебя? — спросила возмущённая Ольга, промокая покрасневшие глаза платочком.

— Меня, дорогая подруга, ждёт такая судьба… — она замолчала. Однако решив, что «людишкам» ни к чему знать её будущие неприятности, закончила:

— Да какая разница?! Все там будем.

— Пошли отсюда! — потянула Ольгу за рукав Наталья. — Она свихнулась.

В ответ ведьма зло расхохоталась и, презрительно глядя на бывших подруг, сказала:

— Какие вы все трусливые, людишки. Думаете, хозяева своей судьбы? Как бы ни так! Марионетки. Там, — она ткнула пальцем вверх, — составили сценарий и расписали вам роли.

— Ты права. Это сумасшествие, — согласилась Ольга, отступая к входной двери. — Такие подруги нам не нужны.

— Абсолютно верно, — подтвердила обиженная Наталья. — Говорят ещё, что сумасшествие заразно.

За девушками захлопнулась дверь.

С их уходом силы покинули Милочку, и она опустилась на диван.

«Ну, вот и всё. Последняя ниточка, тянущая меня к миру людей, оборвалась. Впрочем, так даже лучше», — безразлично думала она, глядя в потолок. В душе наступил относительный покой, воевавшие армии, вероятно, объявили временное перемирие.

С этого вечера между ней и обществом людей появилось выжженное пространство, которое никто по доброй воле не хотел переступать. Люди чувствовали презрительное к себе отношение, а девушке не хотелось их разубеждать. Она стала внимательно вглядываться в окружающую действительность, но эти видения ещё больше отталкивали от «людишек».

Вот бредёт парочка: он — бухой мужичок, она — толстая кошёлка средних лет, издерганная жизнью. Она на чём свет ругает своего горького пьяницу, и её тело окутывается красным облаком гнева.

— Чтоб тебя черти унесли, проклятый пьянчужка! — бросает она в сердцах.

И ведьма видит, что из её облака выплывают два зелёных отвратительных рыла со свиными пятачками и козьими рожками. Они тянут лапы, с коричневато-зеленоватой шерстью и длинными кривыми когтями, к тёмно-пурпурному облаку пьяницы, разрывая его ауру в клочья.

Муж в этот момент не слушает надоедливую ругань жены. Он мечтает о молодой фигуристой девице, которую не прочь заполучить вместо толстой тётки, тянущей его домой. Из его облака выглядывает голая пышногрудая и толстозадая блондинка с кроваво-красными губами. С жеманными минами, плотоядно изгибаясь в непотребные позы, она начинает завлекать зелёных чертенят. Те затевают с ней любовную игру. Мерзкая процессия бредёт через толпы спешащих людей, задевая и строя им отвратительные рожи.

А вот из шикарного авто выходит солидный господин, ведя под руку молодую стройную брюнетку лет двадцати. На лице у неё написана надменность от его больших капиталов и высокого положения в обществе. Она, глупенькая, не догадывается: престарелый вампир давно запустил свой хоботок в её энергетическое поле и взахлёб пьёт живительные силы молодости и здоровья. От того, что он так удачно встал на подзарядку, маленькие глазки на толстой морде затянулись поволокой почти сексуального наслаждения. Лет через десять господинчик будет всё ещё полон сил, а его молодую супругу станут одолевать болезни да немощи.

Их будущее ведьма узнаёт, сосредоточив взгляд на паре.

На город опускаются сумерки. Улицы светятся витринами магазинов и вывесками увеселительных заведений. Их двери то проглатывают, то выплёвывают толпы весёлой молодёжи. Выходит и парочка качков-брутелл. Футы-нуты-пальцы-гнуты! Самодовольные «хозяева жизни» не догадываются, что окутаны мертвенно-бледным саваном.

Ведьма понимает: жить им осталось не более месяца — до первой крутой разборки.

Мимо спешит домой желчный неврастеник, распространяя во все стороны волны недовольства, раздражения и зависти. Если бы он знал, что притягивает к себе, словно магнит, паразитов тонкого мира. К нему бабочками на свет лампы слетаются отвратительные маленькие амёбы и кружатся вокруг верхней части кокона. Сам энергетический кокон сплошь покрыт дырами, в которых шевелятся покрытые шерстью толстые черви-плазмоиды. Дома заживо гниющий человек тиранит семью, а потом удивляется, что весельчак-сосед, хоть и не дурак выпить стопарик-другой, но на здоровье не жалуется. А он, соблюдая диеты, ведёт, как ему кажется, здоровый образ жизни, но мучается холециститом, язвой желудка, и давление прёт — будь оно неладно!

«Заживо гниющий человек. Тьфу, гадость!» — морщится ведьма, отворачиваясь от прохожего.

Наблюдая подобные сцены, Милочка обычно бурчала себе под нос:

"Смешные и жалкие людишки. Сами создают демонов, сами же их боятся. Изгадили не только природу плотного плана, но и тонкий мир».

Она сторонилась людей, а если бывала в общественных местах, то старалась скользить взглядом по лицам, не задерживаясь ни на одном более нескольких секунд. В университете, разговаривая с преподавателями, почти всегда взгляд не поднимала выше груди, а на сокурсников обычно смотрела поверх голов. Впрочем, такая предосторожность была излишней, ведь с лёгкой руки бывших подруг сплетни о ней, как о злобной, чокнутой ведьме, быстро разлетелись по университету, и люди старались без необходимости с ней не общаться. Отчуждение, опасения и даже проблески скрытой либо явной ненависти окружающих ведьма восприняла спокойно, понимая, что так и должно быть. Панибратство только бы навредило и им, и ей.

Теперь свободное время отдавалось чтению книг и поездкам за город на новенькой машине. За городом начиналось царство природы. Здесь дышалось легко и свободно. В ночной тиши она парила над землёй подобно большой сове, выискивая притаившуюся добычу, или бегала в образе зверя по полянам и перелескам. Ночью у неё острее становилось зрение, улучшались слух и обоняние.

Ей было странно вспоминать, что раньше боялась боли от трансформации, будто бы вызываемой ею. Боль не ощущалась. Чувствовалась сильная вибрация в теле. Потом тело немело, словно от сильной анестезии. Сердце колотилось. Жар охватывал голову и все члены. Их распирало. Кожа чесалась перед тем, как между клеток эпителия появлялась шерсть. Она на несколько мгновений слепла и глохла; страх пропитывал сознание, как перед чем-то неизбежным, чрезвычайно неприятным, ещё секунда — и вот она уже в теле зверя. Ощущения, моторика, инстинкты становились звериными, но разум частично оставался человеческим. Она превращалась в зверочеловека. Размышлять как современный человек, конечно, не могла, но различать понятия свой-чужой и можно-нельзя ей вполне было по силам. И сны Милочке стали сниться больше звериные. Из некоторых статей и фильмов, увиденных в Сети, она уяснила, что мир, каков он есть, людям и животным «показывает» мозг, преобразуя сигналы в разные образы и объекты, тактильные и звуковые переживания. Это обстоятельство немного успокоило, ведь в образе зверя она его воспринимала иным. Ей даже казалось, что на самом деле она — животное, захотевшее стать человеком. Такие мысли иногда пугали, чаще — веселили.

Борьба двух армий в её душе потихоньку сошла на нет, уступив место тихой грусти. Ведь после яростных сражений земля всегда усеяна трупами. Эти трупы уже не противники, не враги — жертвы, а земля, пропитанная кровью, не спорная территория — общая могила, над которой вместо флага победы летает вороньё.

А осенью зарядили дожди, желтел лист, жухла трава, и тоскливое одиночество навалилось на неё вязкой серой массой. Сильнее одиночества давила жажда крови, с которой постоянно боролась. Мелкие зверьки, пойманные во время ночных прогулок, жажду не заглушали. Или глушили на время: день или два, не более того. Ещё следовало сдерживать в себе агрессию, чтобы не началась трансформация, — это главное. Хорошо, что «сила» могла пока уравновешивать жажду зверя, рвущегося наружу.

Однажды туманным утром она сидела перед зеркалом и расчёсывала волосы. Вдруг заметила, что верхний край зеркала помутнел. Сквозь помутнение, как сквозь туман, стали проступать черты знакомого лица. Милочка от неожиданности ахнула:

— Сашенька?