Глава 6. Каджол

Утро принесло головную боль, расстройство желудка и, в свете двух этих факторов — отвратительное настроение. Хуже всего было то, что я ни с кем не могла поделиться: мои подруги и сёстры далеко; мама, обычно внимательная, просто рассердилась на мой надутый вид. «Знаешь, что, папа потратил столько сил и денег, а ты не можешь потерпеть пару месяцев? Какая же ты эгоистка!»

Не знаю, у кого как, а у меня бывают минуты, кода весь мир кажется ловушкой. Всё вокруг чернеет, горло сжимает так, что нечем дышать, мне хочется ломать, крушить, бить всё вокруг… Но вместо этого на руках — оковы, на шее — камень, и на глаза наворачиваются злые, безсильные слёзы…

Стоя в ванной и рассматривая себя в зеркале, я насильно улыбнулась. Что ж. По крайней мере, у Сапны есть отдельный туалет, вход в него — через самый дальний угол её комнаты, и я могу бегать туда, сколько и когда захочу. С собой я беру томик «Howl’s Moving Castle» — единственное произведение, которое могу читать на английском без ущерба для психики.

Английский, индийский… дома, когда я во всё горло распевала Woman in Love вместе со Стрейзанд и прыгала по кухне в подаренном сари под Dola re Dola, всё казалось таким красивым, таким романтичным… Я жевала сосиски с чёрным хлебом, запивая их сладким чаем, пересматривала «И в печали, и в радости» и мечтала туда попасть…

Попала. И что? Оказалась именно там, где и ожидалось — по уши в … .

Нет, я не пессимистка. Я просто, оказывается, очень скромный человек с очень скромными потребностями. В детстве я мечтала о кораблях и путешествиях; теперь ясно — они не для меня. Буду, как и раньше, делать смешные поделки из бумаги, рисовать себе кукол и домики, и вязать прихватки крючком. Пусть у меня будет телевизор и DVD, чай и еда — вот предел моих сегодняшних мечтаний. Господи, дай мне продержаться два месяца! Два месяца — и я забуду всё, как страшный сон, а Салман, Ритеш и их разговоры покажутся далёким и неправдоподобным воспоминанием.

Не то, чтобы внимание со стороны мужчины меня возмутило и напугало. К этому я привыкла и научилась легко от него увиливать. Но ведь сейчас главное — Сапна! Бедная моя подружка, мой золотой колокольчик — она как в воду глядела. Я сразу вспомнила наш разговор, а ещё — своё пожелание: пусть Салман влюбится в другую! Но и при самом страшном раскладе я не предполагала, что «той, другой» буду я.

Времени на раздумья, пока я дежурила у туалета, оказалось предостаточно для принятия решения. Итак, нравится мне Салман, или нет, нужно всеми силами воспрепятствовать тому, чтобы он разбил Сапне сердце. А, главное — чтобы он меня в это не впутал. Не хочу показаться эгоисткой, или самовлюблённой, но и быть причиной скандала мне тоже не хочется!

Столько связей может разрушиться: моя дружба с Сапной, семьи Салмана и дяди Раджа, мой папа и его будущее… Я и дядя Радж!

Он же всегда так хорошо ко мне относился, а уж тут всё рухнет: как известно, вина всё равно падёт на женщину. Меня никто не пощадит.

Моё больное воображение уже рисовало, как дядя Радж с презрением смотрит на меня, а отец орёт, обвиняя в чёрной неблагодарности. Ах, Господи! Да все неудачи, потому что я — старшая!

Я почти плакала от жалости к самой себе (в воображении брошенной и униженной), как упавший бутылёк с розовой водой вернул меня на землю. Конечно, ведь моё будущее в моих руках! Я нарисовала одну действительность… но может быть и другая!

Фигушки я сдамся такому типу, как Салман! Не позволю я слезам коснуться нежных глаз Сапны, а дяде Раджу — презирать меня. Пусть уж лучше Салман страдает, ему полезно.

Итак, всё, что от меня требуется — это оставшиеся месяцы не попадаться им на глаза, отсиживаясь в доме, поедая сладости в неимоверном количестве. Днём они всё время работают, а я постараюсь не оставаться одна на случай их внезапного появления. Но как всё это объяснить Сапне?.. Я ломала себе голову, придумывая тысячу отговорок, и сошлась на самой правдоподобной — болезнь. Мой слабый организм так плохо переносил здешний климат, что я частенько теряла сознание от духоты. Сапну это вполне устроит, она станет вести привычный образ жизни, гулять со своими ребятами и веселиться. Никто не властен приказать человеку чувствовать одно вместо другого. Я не могу, как по мановению волшебной палочки, раскрыть Сапне глаза, чтобы она увидела истинное лицо человека, в которого влюбилась. Не очень приятный портрет: за улыбкой — фальшь, за незначительными фразами — лицемерие. Да о чём можно говорить, если он, даже не перебросившись со мной и дюжиной фраз, болтает о какой-то любви, свадьбе… Наверное, все чувства и помыслы этого человека заключаются в одном-единственном слове: эгоизм.

Да, он не сделал ничего плохого, но он и не сделал ничего хорошего; мне было страшно из-за его слов — казалось, он и в самом деле может пойти на что угодно.

Ах, если бы только была у меня волшебная палочка! Я бы изменила страсть Салмана, переместив с себя на Сапну. Пусть бы она увидела, насколько он уверен в собственной неотразимости, богатстве, известности. Таким людям, как Салман, не противоположный пол нужен, а зеркало. Вот с ним бы он нашел общий язык!

Магия отражения, магия зеркал… что мы видим в них? Просто ли бездумную копию картин, сменяющих друг друга сообразно движению времени… Или это наши двойники, переполненные отчаянием и любовью настолько, что ничего им не остаётся, кроме как соглашаться с каждым нашим порывом, с каждым нашим движением…

Вера моя колеблется, я чувствую неустойчивость своего положения. Я ведь лечу с одним крылом; но я прошу, Боже — устрой всё так, чтобы не пришлось мне краснеть перед Сапной за своё невольное предательство!

Пусть всё в её жизни сложится хорошо, и пусть я сумею выбраться из этого положения, не запятнав своей чести.

Салман, как мне кажется, волен делать всё, что ему придёт в голову, но я здесь буду ни при чём.

Первой моей мыслью было позвать Ритеша с собой, а парочку отправить восвояси — но чувство ответственности взяло верх. Конечно, Сапна влюблена в Салмана, но разве я не её интересы поддерживаю?.. А лучшее, что с ней может случиться, это если она выкинет дурака Салмана из головы и влюбится в Ритеша. Нет, я не буду им мешать, пусть себе гуляют втроём!

Итак, едва Сапна вернулась из университета и прибежала к себе в комнату, как я прыгнула в кровать и состроила несчастное лицо (учитывая все обстоятельства, сильно притворяться не пришлось). Сапна с беспокойством кинулась ко мне.

— Ты что?

— Голова болит, — пожаловалась я, — просто не хочу сегодня никуда выходить…

— Ну, вот… — разочаровано потянула подружка, — а к нам мальчишки зайти собирались…

Я не удивилась. Тоже, новость! Да они каждый день приходят, а если нет, то Сапна только о них и говорит.

— Не надо менять свои планы. Идите без меня! Я всё равно хочу поспать.

Сапна вытаращилась на меня, как на сумасшедшую.

— Да ведь день! Ты что, как я уйду?!?

— Ногами. И прекрасно уйдёшь, а то я точно заболею — от угрызений совести! — я сделала ошибку в предложении, и Сапна машинально меня поправила.

— Хочешь, таблетку принесу? Или чай? А, может, тебе виски помассировать?

Я отмахнулась, едва не выдав своё реальное состояние.

— Сапна, перестань! Одевайся и иди гулять, это приказ. Когда вернёшься, я буду совсем здорова, и ты мне всё подробно расскажешь.

Сапна нахмурилась.

— Не знаю… Развлекаться вместо того, чтобы тебе помогать…

— Уж поверь, помощь в том, чтобы закрыть глаза и уснуть, мне не нужна. Только извинись за меня перед ребятами!

Мне удалось уговорить Сапну; через час за ней зашли ребята, и она убежала, долго обнимая меня на прощание.

Убедившись, что они ушли, я вылезла из кровати и стала слоняться по комнате, придумывая, чем бы себя занять.

Интернет (воспользовавшись случаем, я тоннами скачивала индийские картинки и с любопытством копалась на индийских сайтах) мне ещё днём надоел. Читать книги на хинди я не умела, на английском мне не нравилось, а на русском здесь ничего не было. Дома я бы нашла себе сотни дел, на худой конец, вязать села, но здесь, в жаре, мой организм работал на износ. У него была одна задача — не отключиться; на большее меня не хватало.

Я дошла до того, что собрала все игрушки Сапны, рассадила парами и стала декламировать стихи.

Господи, как прекрасна русская речь! Благослови русский язык и не дай ему кануть в пучине сквернословия! Самый богатый и прекрасный, самый щедрый и мудрый — это осознаёшь однажды и навсегда. Как чужой звучал в тишине комнаты мой голос.

Я читала Есенина, Плещеева — от стихов последнего мне захотелось плакать.

Не представляю, как люди решаются уехать из России, и жить, скажем, в Европе? Не просто в чужой стране — в чужом и ужасном мире, где всё любимое и взлелеянное нами давно не имеет никакой цены.

Я встала и тихонько запела песенку о берёзке, и лишь в конце заметила, что у меня появился слушатель.

Резко обернувшись, я увидела в дверях ту девочку, что каждое утро незаметно приносила нам свежий напиток.

— Привет! — я позвала её на хинди, размышляя, знает ли она английский — за всё время, что я здесь жила, мне так и не удалось с ней поговорить. — Привет, ты Каджол? Входи! Ты говоришь по-английски?

Она смущённо кивнула и вошла поближе, мягко улыбаясь.

— Да, госпожа. Я принесла вам пить; вам уже лучше?

Мне краска прилила к лицу, так было неловко.

— Не зови меня госпожой. Лучше просто по имени — Ясенька! — тут я подумала, что она не выговорит, и упростила: — Лика. Скажи: Ли-ка!

— Лииика… — потянула она. Нелюбимое имя прозвучало до странного нежно.

— Слушай, — резко обернулась я к ней, — что ты сейчас делаешь?

Девочка явно растерялась.

— Ну… я на кухне помогаю.

— Ага! — тут я положила ей руку на плечо — она аж вздрогнула. — Я сейчас приду, никуда не уходи.

Я отправилась на поиски кого-нибудь из старших и нашла главную домоправительницу их дома. Объяснив на ломаном хинди (а больше жестами), что я плохо себя чувствую, я попросила отпустить ко мне Каджол. Ей разрешили остаться, и я, вне себя от радости, полетела обратно.

Каджол стояла по стойке смирно именно там, где я её оставила. Схватив девушку за руку, я показала, что заперла дверь, и усадила её на диванчик. Бедная девочка так озиралась по сторонам, словно боялась, что Сапна её плетьми отходит.

Я постаралась её убедить, что всё останется между нами — мне показалось, она немного успокоилась. Девчушка смотрела на меня, не отрываясь: я состроила весёлую рожицу.

— Yeh ladki hai allah, hai hai re allah…[1] — и она засмеялась.

Каджол, сидящая рядом, нежно провела рукой по моим волосам, дотронулась до чёлки. Я осторожно распустила волосы, и она стала перебирать пряди, поднося их к солнечному свету. Я дотронулась до её волос, чтобы понять, чем они отличаются от моих — оказалось, не только цветом, но и структурой. Её были намного более толстые, жесткие. Каджол забавлялась тем, что дула мне на волосы, и они золотой паутинкой окружали нас.

Мне пришла в голову одна мысль: я ткнула пальцем в себя, назвала: «Лика». Потом — на неё, «Каджол». Следом я ткнула пальцем на диван. Она быстро поняла, чего я хочу, и назвала его на хинди. Когда я попыталась повторить, то немедленно ошиблась, а Каджол поправила.

Мы три часа играли в эту игру. Мне повезло — Каджол оказалась терпеливой учительницей. А я — мастерицей на шарады, только так мы друг друга и понимали. Каджол смеялась до слёз, когда я пыталась объяснить, что она просто должна стать учительницей! Сама же Каджол не могла оторваться от моих волос. Решив её порадовать, я заплела тонюсенькую косичку, перехватила её у основания головы и в самом конце резинками, и — чик-чик — отрезала! У бедной Каджол чуть удара не было, она вскрикнула; от страха я выронила и косичку, и ножницы.

— Прости! — прошептала я на хинди, и уже хотела выбросить волосы в ведро, как она бросилась и выхватила их у меня.

В коридоре послышались шаги и голоса — возвращалась Сапна. Каджол едва не помертвела, но я обняла её, как обнимала сестричек, подмигнула и прижала палец к губам. Когда Сапна вплыла в комнату, я лежала под одеялом, а Каджол подавала мне стакан с лимонадом.

Поклонившись Сапне, она убежала из комнаты.

— Ну, что? Как погуляли?

— Отлично! Хотя без тебя было не то. Ребята только о тебе и говорили! Особенно мой Салман. Он так переживает, бедный.

Два часа я выслушивала подробный отчет о прогулке с поминутным описанием лица, слов и движений Салмана. Я едва сдерживалась, чтобы не зевнуть, но не поняла ни слова. В английском я не профи, а уж когда отвлекаюсь, ничего не могу разобрать.

Засыпая, я вздыхала, слыша только: «Салман…. Салман…»

[1] Ах, этот парень — о, Аллах!