Глава 16. Димпломатия

Этот день был не просто счастьем. Он был своего рода рождением. Мы говорили с Саджитом и признались, как сильно боялись разлуки друг с другом. И он, и я, перейдя от дружбы к восхитительной правде любви, чувствовали себя немного ненормальными. Мы никак не могли поверить в своё счастье, хотя, конечно, впереди нас ожидало немало трудностей.

Но Этот День, как называл его Саджит, мы посвятили друг другу, чтобы хоть немного прийти в себя.

Край Сундарнагара, его горы — одно из самых красивых мест на планете, и я была счастлива, что теперь могу назвать его своим домом. Яркие краски и чистый воздух, которых мне так не хватало в городе, в буквальном смысле пьянили — я падала в снег, сжимала его пальцами, облизывала их… Саджит смеялся и ругал меня. Я пыталась объяснить ему, что с детства кидаю в рот что ни попадя, но он клятвенно меня заверил, что с этой минуты лично будет следить за моей безопасностью.

Мы гуляли по склонам, кидались рассыпчатым снегом и фотографировались. Саджит предложил несколько вариантов нашей дальнейшей жизни, включая и свадьбу в России — но мысль о разлуке, пока мы не связаны, ужасала. Я отвергла и медовый месяц, понимая, как сложно будет Саджиту оставить свою работу. А я слишком сильно любила его, так сильно, что просто сам факт нашей женитьбы превращал в медовую всю мою жизнь.

Вдобавок, я слишком хорошо понимала, что моим домом должна стать Индия, и я собиралась заполнить пустоту лучшими на свете воспоминаниями. Саджит был удивлён и рад по уши. Он признался, что и сам хотел того же, но не мог это предложить, поскольку считал, что «я и так лишаю тебя слишком многого».

Я обняла его. Может, слов на хинди я и не знала, но зачем ещё тогда Господь позволил ему вырасти в русской семье?

«Саджит. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя!»

Радость может принести столько же страдания, сколько и внезапная боль. Так было и с нами. Мы начинали говорить — и замолкали, резко обнимая друг друга. Я помню до мельчайших подробностей аромат куртки Саджита и его нежный голос — он рассказывал мне о здешней зиме, о температурах, что-то о климате… Его шапка, хоть и была мне велика, смотрелась на удивление мило. Я наконец-то без стеснения попросила его сфотографироваться со мной, и мы почти два часа бродили по холодной дороге, радуясь снегу и делая снимки.

— Скажи, Ясенька — почему ты так боялась подойти ко мне, а позавчера, когда увидела мою спину, подбежала?

Мне уже не было страшно возвращаться в серое «вчера», полное муки и сознания разлуки.

— Саджу, я же думала — ты просто… не знаю, относишься ко мне дружески, как к частичке страны, по которой ты соскучился. Я думала, что не имею права обнять тебя или просто так взять за руку. Но когда я увидела твою спину… Не знаю… что-то во мне надломилось. Саджит-индус исчез, и остался только мужчина, которого я безумно люблю.

Он кивнул.

— Да, наверное, ты права. Моя национальность будет и радостью, и болью. Я не могу перестать быть и тем, и другим… но, в конечном счёте, я научусь с этим жить, — тут он заметил, что мы остались одни, и…

— Милая Ясенька, теперь-то ты понимаешь, что я всецело и полностью твой?

Мне нужно было отдышаться, чтобы ответить.

— Значит, ты — моя собственность?

— Да, и в скором времени стану ещё и приватизированной собственностью.

— Значит, я могу попросить о чём угодно… ввиду вышесказанных обстоятельств?

— Не сомневайся ни капли, ненаглядная Лачи. Ну, попроси у меня что-нибудь, пожалуйста, и я тебе это отдам.

— Хорошо… — я задумалась и окинула его нарочно оценивающим взглядом. — Я хочу… вот это! — и я ткнула пальцем в его простенькие часы.

— Это?.. Ох, Ясенька! А я-то думал, ты сообразишь забрать цепочку или браслет.

— Нет, возьму часы, — упрямилась я, а Саджит уже застегнул на моей руке ремешок. Часы болтались, и я решила сделать ещё одну дырочку. С этими часами я не расстанусь, даже если они умолкнут! — Эти часы показывают время счастья. Ведь я с тобой! Ну, Саджу, теперь ты тоже попроси что-нибудь, и нас вполне можно будет считать романтической парой.

Саджит щёлкнул меня по носу.

— Просьба уже готова. Отдай мне свою любовь… и своё сердце!

Я уже не смутилась, уже не отвела взгляд, проваливаясь в его колдовских глазах.

— Это тебе просить не нужно. Они давно твои!

Мы пробыли в горах около трёх часов, после чего я окончательно замерзла и, как ни печально, пришла пора возвращаться домой.

Печально? Как бы ни так! Всё, решено! Слова «печально», «горько» и «больно» исключаются из моего лексикона! Разве можно быть печальной теперь?..

Саджит объяснил, какие документы могут потребоваться для заключения брака здесь; по его примерным подсчётам, если дать несколько взяток, управимся за месяц — благо, у него были знакомые в каком-то департаменте. Вдобавок, как оказалось, Саджит посвятил в свой план Ритеша, и тот обещал поспособствовать.

— А как же твои родители?

— Успокойся, пташка. Я разговаривал с ними вчера вечером, особенно долго с папой, и он целиком и полностью на моей стороне. К сожалению, на свадьбу сможет приехать только старший брат… но они очень хотят с тобой поговорить, особенно мама. Она мне сказала, что поняла все мои чувства, едва я назвал ей твоё имя.

У меня просто камень свалился с души; больше всего я боялась их неодобрения.

— Это огромное счастье, Саджит. И мне теперь тоже не терпится поговорить с ними! Уверена, я полюблю их всею душой. И как же мне хочется увидеть твоего брата!

— Осторожней, он очень красив и холост!

— А-а, теперь понятно, почему он приедет!

— Ну, не только. Он мне не просто брат, но и самый мой лучший друг. В моей жизни нет никого, кому я бы верил так всецело, как ему. Мы всегда очень были близки, с самого детства. И он сказал, что уже считает тебя сестрой. А что твои думают обо мне?..

Я смутилась.

— Ну… все прекрасно понимают, что я в тебя влюблена, но… так как я думала, что мы расстанемся… они считают, что ты разобьешь мне сердце. Мы близки с сестрами, я им о тебе писала, посылала фотографии, так что ничего удивительного в том, что они думали, будто у меня нет ни шанса.

Саджит изумлённо обернулся.

— Почему?

— Саджу, это же элементарно. Посмотри на себя — ты такой умный, сильный, такой правильный и такой… такой… такой красивый… А мне двадцать четыре, и я числюсь у них за посудомойку.

— Ясенька, я никогда девушкам не нравился. Если честно, до тебя никто не называл меня красивым. Я никогда не был… как это… «любимцем женщин», понимаешь?

— А я никогда на танцы не ходила.

— Танцы — дело исправимое. У нас бывают корпоративные вечера, и наконец-то меня будет сопровождать любимая девушка. А во всём остальном — я не понимаю, ты себя так недооцениваешь, или они так слепы…

— Или тебя ослепила любовь…

— Нет, напротив — я прозрел. Хватит, госпожа зануда, оставь. Даже глупый Салман это понял, а у него мозговых клеток чуть больше, чем вот у этой каменной ступеньки. Наша главная цель сегодня — рассказать всё твоим родителям. Надеюсь, ты понимаешь, что в сложившихся обстоятельствах оттягивать глупо. Да и нам нужна будет их помощь.

Упоминание родителей в такой сверх романтический момент моей жизни было подобно возвращению с небес на землю. Звук, который у меня вырвался, напоминал возглас Винни-Пуха при падении с дерева. Саджит засмеялся — Господи, как же радостно видеть его улыбку!

— Неужели боишься?

— Нет, не боюсь. Просто они будут… в шоке, так сказать. Впрочем, мама не сильно удивится. Она уже предупредила, как бы такой красавчик, как ты, не разбил моё сердце. Пожалуй, позову Ритеша и Сапну — для моральной поддержки, так сказать.

— Вот ещё глупости. Не волнуйся — я сам им всё скажу. Сделаем так: я приеду к вам вечером, тогда и поговорим.

Внезапно лицо Саджита изменилось, стало мягче и нежней.

— Скажи, что тревожит тебя, моя Лачи? Боишься здешней жизни, ведь она трудна? Или что я окажусь плохим мужем?

— Этого я боюсь меньше всего.

Он положил руку мне на плечо и нагнулся, так, что лица наши оказались совсем близко.

— Ты смелая девушка.

Это было очень честно… и очень сильно. Я воочию поняла, что теперь вступаю в совершенно новую жизнь, где не знаю и не умею ничего — даже улицу перейти. Мне предстояло остаться в совершенно чужом мире… НО Я НЕ БОЯЛАСЬ.

Я сумею! У меня хватит сил! Я полюблю эту жизнь, город и людей, подаривших мне его. Я буду скучать — но я вытерплю. Я не позволю сердцу затосковать так сильно, что он станет несчастен.

Так чего же я боюсь? Почему пальцы мои заледенели, почему я опускаю взгляд?

— Лачи. Скажи мне, чего ты боишься.

— Я боюсь… — наши взгляды встретились. — Я боюсь, что ты разлюбишь меня.

Он вздохнул. Расслабился.

— А я боялся обратного.