Глава 10. Поиски

Do pal ki thi yeh dilon ki dastaan

Aur phir chal diye tum kahan hum kahan...[1]

Я пришла в себя только на улице, когда Ритеш испуганными глазами уставился на меня.

— С тобой всё в порядке? У тебя кровь на шее, ты ранена?

— Да… я в порядке… — кажется, моё восприятие было каким-то странным. Я видела пуговицы Ритеша, полоски на его рубашке — но я не понимала, чего он от меня хочет.

— Да ты посмотри на себя. Вся спина грязная, рукав порван, на пальцах кровь…

— Она не моя, Ритеш, всё в порядке.

Он впервые на моей памяти рассердился, глаза стали красными от гнева.

— Да ты что вообще там делала??? Тебе же было сказано ждать у входа! Нам что, тебя и на пять минут нельзя оставить?

— Я просто хотела купить браслеты.

Сапна затрясла меня, как деревце.

— Она совсем с ума сошла! Болтала на улице с незнакомцем; о чём ты только думала?..

Тик-так — щёлкнули внутренние часы при слове «незнакомец».

— Он меня спас, — голос мой показался мне чужим. В нём была странная сила, как если бы я после долгой жажды глотнула воды. — Он спас меня, этот человек. Он спас мне жизнь.

Мы гуляли ещё два часа, но меня вместе с ними не было. В те минуты, которые остались в моей памяти как нечто, сотканное из пыли и солнечных лучей; я чувствовала своё перерождение. Я рождалась в тишине собственных мыслей, слушая только своё дыхание. Новая «я», полная неопределённости, полная сомнений — но, в отличии от прежней, живая.

Салман, Сапна и Ритеш отошли на второй план, стали полупрозрачными, серыми, как при смене фильтра в фотошопе. Я вспоминала, мыслила, анализировала, пыталась понять, что изменилось в мире и изменилось во мне самой.

***

Той ночью я впервые увидела его во сне. Я плохо запомнила его внешность. Остался только аромат, ощущение силы, исходящей от его ладоней…

Он не давал мне покоя! Я слышала тихое сопение Сапны, рассматривала колебания серебристой тюли, через которую виднелось чёрное небо, а сама была далеко — рядом с ним. С ним.

Я словно бы раздвоилась: одна половинка, маленькая и злая, зудела, что он не для меня, что он уже забыл о моём существовании! Да и вообще — ещё два месяца, и я буду дома, в России!

Но вторая половина, молчаливая и властная, словно бы вынесла вердикт: я не могу уехать вот так, не поняв того, что со мной происходит.

Утром, рассматривая, как Сапна собирается, я почувствовала себя изменившейся, более сильной. Меня уже не так волновало её мнение, и когда она спросила: «Не пойдёшь с нами? Но почему?» — я честно ответила: «Я не хочу».

Сапна так удивилась, что обернулась:

— Вот это да! Я тебя ничем не обидела?

— Нет, Сапна. Я тебе очень благодарна, но — нет. Я просто… хочу побыть одна, вот и всё.

Личико моей подруги нравственно изменилось. Она прищурилась:

— Да я не против. Ты могла и раньше об этом сказать, я бы так не навязывалась.

Чувство вины толкнуло меня вперёд — я ласково обняла Сапну, прижалась к ней.

— Прости меня, это моя вина. Я человек очень одинокий, но мне с тобой так хорошо, что страшно становится! Вот вернусь домой — и что буду делать? А ещё я хочу стать более самостоятельной. Погулять одной, сделать фотографии… А вы всё время сидите в кафе. Это не для меня, прости.

Моё извинение было искренним, а любовь к Сапне неподдельной, и она, со свойственной ей ребячливостью, просияла.

— Тогда хорошо! Салман всё время спрашивает о тебе. Он, глупый, считает, что ты от него бегаешь!

— Успокой его, Сапна, я о нём и не думаю. Так вы идёте в храм? — Сапна с родителями собиралась на молитву.

— Да, а ты будь как дома. И ещё, — спохватилась Сапна, — береги фотоаппарат, носи деньги в разных карманах и не ходи дальше наших кварталов! Слишком у тебя для нашего города внешность приметная.

Сапна ушла, а я упала на постель. В голове всё летели отрывочные воспоминания о том человеке, что спас меня.

Два дня прошли как в аду. Я сидела дома, но всё внутри рвалось и стучало, требуя выхода. Что я знаю о нём, этом индусе? Вдруг он зазнайка, как Салман, или он уже помолвлен, или он верующий индуист… Да судя по тому, как он на меня смотрел (а, точнее, не смотрел) те несколько минут, пока мы были вместе, он уже забыл о моём существовании.

Но его рука, когда он протянул ко мне руку… Его взгляд, в котором отразился и незаурядный ум, и мужество… Я больше не могла. Я должна была найти его, уж не знаю, как и где, но… должна.

Прежняя я — та, что приехала в Индию, покорно исполняя волю родителей — смирилась бы молча. Она бы вновь притворилась больной, лежала дома, и единственное, что ей осталось — это воспоминания.

Но теперь именно воспоминания стали моим якорем, моими парусами. Он сказал, что работает в больнице неподалёку от того храма — а, значит, поиск значительно сужается. Конечно, если бы речь шла о большом городе, руки у меня опустились… Но здесь, я думаю, врачей не так много.

Вечером, пока Сапна и Салман рассматривали что-то в библиотеке, а Ритеш вывел меня на прогулку в садик, я попросила его отметить на карте города места, где находятся больницы рядом с храмом. Ритеш не стал лезть с расспросами и выяснять, зачем мне это нужно, он молчаливо исполнил мою просьбу и ушел домой. Мой друг эти дни ходил, как в воду опущенный — и у него были на то причины.

Всё чаще Салман просил остаться со мною дома, всё реже беседовал с Сапной по телефону. Моя подружка расстраивалась, переживала, но ей и в голову не приходила истинная причина такого поведения. Ритеш любил очень глубоко — он не мог быть счастливым, если Сапна была несчастна, а её радостью оставался Салман.

Но больше я не смела осуждать Сапну, или же делать за неё выбор, кого любить. Я считала её безумной, когда она следовала за Салманом по пятам — и что вышло? Собираюсь таскаться за человеком, которого видела две минуты в своей жизни. Да не просто за мужчиной, а за индусом, иноверцем, не русским, не православным! Смех, да и только!

Хорошо, что это случилось здесь, в Индии, и никто не узнает о моём позоре. Итак, Яснолика Суханова, бегающая за парнем! Всё. Это последняя точка в приговоре, который я себе подписывала: «Одинокая. Ненормальная. Никому не нужная. Бегаю за мужиком, которому до меня дела нет».

Но я всё равно позволила себе поддаться безумству и отправиться на поиски. Ответ, почему я себе это позволила, был более чем прост.

Я его не найду.

Да, я действительно не верила, что смогу его найти, зато займу себя — мне не придётся сидеть в четырех стенах и гадать, что да как.

И вот, благословенное утро понедельника. Я получила огромное удовольствие от быстрых сборов, как дома, когда я без всякой причины бросала домашние дела и мчалась на Набережную. У меня стучало сердце, я летела вперёд, чувствуя странный подъем души, всё во мне кричало и пело! Я бежала, чувствуя, как сердце моё, расправив крылья, устремлялось к единственному сердцу, бившемуся в унисон с моим.

Но всякий раз меня ждало разочарование. Тень, к которой я бежала, оказывалась туманной дымкой. Я бродила вдоль реки, рассматривая лес на другой стороне, и думала: что же там, за рекой и лесом, на другом конце света?..

Теперь было другое место, другая страна и другие улицы, но чувство тоже. Я пыталась разобраться в переплетении ходов между домами, вспоминала, как мы шли к тому храму, где я побежала за браслетами. Я увидела и храм, с несколькими парами обуви; увидела и ту палаточку. Пристроившись за несколькими людьми, я успешно перешла дорогу и недовольно вздохнула. Лучше бы на меня ехал грузовик! А потом появился чудесный спаситель!

Но, увы. Я благополучно дошла и даже купила несколько пар браслетов; ладно, подарю девчонкам. Кое-как добралась до небольшой больницы. Тот пыл, с которым я проснулась, постепенно выветривался. Нет, я не теряла надежды (хотя… какую надежду я могла иметь??..)

Но то, что я видела, меняло ход моих мыслей. Допустим, он врач. Индийский врач.

Я обошла стороной мужчин, которые преспокойно мыли руки грязной водой, стекающей прямо на улицу, увидела носящихся кругом чумазых ребятишек — точно таких же, как у нас во дворах. Я старалась делать вид, что я местная, но светлая кожа и волосы выдавали меня, и они что-то кричали, попрошайничали.

Дети чуть старше гоняли мячик, не отличаясь от маленьких соседей, с которыми я частенько играла.

Бедность. Бедность. Я вспомнила, как сетовали наши участковые врачи: вот бы их сюда на стажировку! Они бы узнали, почём фунт лиха!

Какой-то мужчина громко орал на женщину. Хм, напоминает еженедельные «разговоры» моих родителей. Так, а вот это уже не напоминает: развернувшись, мужчина ударил её по щеке. Кто она? Его жена? Мне странным показался этот инцидент. Когда мы ходили на прогулки, я видела, что ни Ритеш, ни Салман не боятся разбойников или хулиганов. Несмотря на бедность, уровень преступности в городе был намного ниже, чем у нас.

Я побывала в двух больницах, которые указал мне Ритеш. Мысли об умирающих и пострадавших людях, смешиваясь с воспоминаниями о незнакомом докторе, убрали улыбку с моего лица.

Люди страдают, им так плохо. А я… возомнила себя какой-то романтической дурочкой, бегаю в поисках человека, которого толком вспомнить не могу. Он же индус, о чём я только думаю?! Я же не смогу… полюбить человека другой веры.

Я убеждала себя так каждый день, но наутро, проведя бессонную ночь, влезала в длинную юбку и майку Сапны и отправлялась в тот район.

День, два, три… уже и мама забеспокоилась, она видела, как я вся горю по утрам и затухаю к вечеру. Всё меньше, меньше времени…

Каждый день — как год! Два месяца, может, чуть больше — и я вернусь к своей реке, к прохладе, к спокойствию.

Но это буду новая «я». Я возьму ту девочку, которую оставила позади, и решительно шагну навстречу своей жизни.

Вот уже почти неделю я слоняюсь по крохотному району. Я прихожу утром и ухожу ближе к полудню, стараясь занять себя каждую минуту поисков; но я не только искала — я, как губка, впитывала новые впечатления.

Мой мир, созданный родителями, поддерживаемый бытом Сапны, потихоньку рушился. Он напоминал мне мозаику, из которой мало-помалу вынимают детальки, так, что на месте одной картины вырисовывается другая.

Незаметные, едва различимые боль и страдание… голодные взгляды… сухая, изборождённая морщинами кожа. Всё это лежало на дне реки, и, пока я просто издали смотрела на течение жизни, вода казалась кристально чистой. Но стоило подойти ближе, стоило коснуться глади рукой, как осадок поднялся со дна.

Капля за каплей, кирпич за кирпичиком — и вот уже целая стена!

Кто-то удивится этим переменам во мне, ведь прошло не так много времени. Но так, вероятно, и случается в путешествиях, когда новые впечатления заставляют мозг работать в сотни раз быстрей.

Приехал один человек, а стал совершенно другой…

Я видела жизнь очень богатых людей — это семья Сапны, семья дяди Раджа; это и Салман, и Ритеш. Я видела теперь не просто бедность — вырождение. Как всё совместить, как понять? Кто работает, тот и ест? Но ведь все работают. Много работают.

Виноват дядя Радж в своём успехе — нет.

Виноваты они в своём голоде — нет.

А я оказалась словно между двух огней, и думала: что же ты такое, настоящая Индия? Понять тебя невозможно, как и мою Россию. В России спасают душу… а в тебе — что?

И вот, я иду, пиная то камни, то застывшие кусочки грязи, каких здесь много — а предо мной большое пятиэтажное здание. Так — каменная коробка современного типа. Но название его — «Hospital» — я поняла мгновенно. Английская больница! Как интересно, а про неё Ритеш совсем забыл…

Люди сидели всюду: на камнях, бордюрах дорог. Я шла осторожно, боясь задеть кого-нибудь. Двойные двери были из тонкого дерева. Я толкнула. Вошла туда. Почувствовала, как сердце дало сбой… и с силой забилось вновь.

ОН был там. Стоял на коленях и рассматривал разбитую ногу мальчика. В руке какая-то бумага, он бегло прочитал и поднял лицо.

Сначала я увидела странные, до того нелепые очки, что едва не расхохоталась. Огромные, квадратные, с роговой оправой… И торчащий кончик носа — я прыснула, он был похож на близорукую сову. Ну, прямо страшный мультик!

А потом… Господи! Ба-бах — слетела я с тех облаков, куда карабкалась целую неделю; да какую неделю — всю жизнь!

Ничего я про него не запомнила. Ничего — потому что такого мужчину я бы искать не стала. Он лучше всех на свете!

На меня уставилось узкое лицо с ровным, немножко «индийским» носом, выразительные глаза, улыбчивые губы… Плевать на уродливые очки, он и в них прекрасен. Да разве можно в нем хоть что-то испортить?

Нет и нет! А парень такой, что нужно законсервировать, клонировать и выдавать за хорошее поведение. Он ласково сжал мальчику плечо, дружески хлопнул по ножке и выпрямился. Настоящий великан! Нет, не великан — медведь. Настоящий медведь!

Говорил он на хинди, так быстро, что я не разобрала ни слова. Доктор прищурился, посмотрев в мою сторону, и на мгновение наши взгляды встретились…

Решение пришло само собой: БЕЖАТЬ.

Бежать, бежать, бежать! Скорей уйти отсюда, и увезти домой хотя бы красивую сказку о таинственном спасителе!

Ноги сами несли меня вперёд. Господи, как хорошо, что я к нему не подошла… Какие-то улицы незнакомые, чужие дома… У него, наверное, здесь есть невеста. Или любимая девушка. Словом, кто-то. Он же… такой симпатичный. На типичного индуса совсем не похож: волосы тёмно-русые, кожа хоть и загорелая, но светлая.

Да что я себя уговариваю! Он же индус, не русский, не православный! Поклоняется Раме и Лакшми, стоит на коленях перед Дургой.

Остановилась я лишь тогда, когда окончательно заблудилась. То, что я приняла за улыбку удачи, на самом деле оскал невезения. Молодец, Ясенька! Десять из десяти! Совершенно незнакомая местность на окраине города — достойное завершение моих прогулок.

Да, ситуация… И зачем я только туда пошла? Он на меня и не взглянул, когда спас; а то, что руку протянул, так, может, просто хотел что-то спросить …

Слёзы обиды, разочарования застилали глаза. Я дошла до невысокой каменной ограды, где пыльная дорога переходит в мост над оврагом, стараясь смотреть вверх. Сев на неё, я пристально рассматривала Солнце. Даже здесь, в Индии, так далеко от дома, оно осталось добрым и прекрасным.

На дороге почти не было людей, а потому я вслух произнесла: «Боже! Ну почему так, а не иначе? Зачем ты так делаешь? Почему не бережешь нас… от нас самих?»

За спиной раздался голос. Не сказать, чтобы красивый, просто приятный.

— Осторожней, вы можете упасть в пропасть.

Я обернулась — и встретилась взглядом с моим доктором. Он был так хорош, что походил на ожившую выдумку. И тут, охваченная простейшей разгадкой, я покатилась со смеху.

Ну, конечно! Выдумка! Ведь говорил-то он по-русски!

— Всё, — вытирала я слёзы, смеясь, — конец. Жара дала о себе знать. Галлюцинации на лицо. Придётся всё-таки идти в больницу.

— Галлюцинации? — удивился мой доктор-мечта. Говорил он по-русски очень чисто, разве что с небольшим, мягким акцентом. Удивительно, на что способен человеческий мозг. — Какие галлюцинации?

— Да вы же! — рассмеялась я сильней. Тут ещё одна мысль вызвала новый приступ смеха, и я не замедлила ею поделиться: — Представляете, я объясняю своей галлюцинации, что вижу её! Ха-ха-ха! Да ещё говорю ей «вы»!

— Эээ… — галлюцинация подняла вверх длинную бровь. Нелепые очки сползли на кончик носа, отчего он стал похож на не на сову, а на какого-то краба. — Да я вообще-то здесь.

— Ну, да! А я — принцесса Джода-бей! — глюк не исчезал, и мне стало не по себе. Вспомнились фильмы «Призрак» и «Шестое чувство». — Так. Кошмар. Надеюсь, я не сорвалась в эту дурацкую пропасть? А вы — не ангел, что должен провести меня на тот свет?

— Ммм… — проблеял он. — Послушайте, девушка. Я настоящий. Да посмотри же на меня, в самом-то деле! — рассердился он. Это было приятной неожиданностью. Я довольно долго верила в собаку Алмаза и девочку Юлю, которых никто, кроме меня, не видел. И я до сих пор не уверена, что их не было на самом деле… Так почему бы не завести себе и выдуманного парня, у которого, кстати, характер с перцем? Другого-то всё равно не будет!

Мне это начало нравится.

Индия, жара… если я не на том свете, значит, крыша уехала. Чудесно!

— Ага, конечно, — хмыгнула я, — настоящий. И тут в Индии у врачей принято по-русски говорить. Угу. Не смеши.

Доктор покачал темноволосой головой, и я заметила, что один глаз у него действительно немного косит, забавно уходя к носу. Он потёр пальцами переносицу, поправляя очки.

— Никогда не приходилось объяснять, что я не галлюцинация, потому простите за косноязычие. Но я на самом деле живой. Я просто долго жил в России. А вы сказали свою фразу на русском, вот я по-русски и ответил.

— Эка невидаль! — отмахнулась я. — Точно, выдумка. В моей голове ты бы именно так и сказал. Хочешь, докажу?

— Да уж, пожалуйста!

— Как бы ты тут очутился, а? Я ведь заблудилась, даже сама не знаю, где нахожусь.

— Ну… а вы не обидитесь, если я отвечу?

— Как можно? — оскорбилась я. — Вы же плод моего воображения!

Он пожал плечами.

— Я шёл за вами от самой больницы. Я вас там увидел, хотел позвать, но заметил, что у вас слёзы по щекам текут.

— А-а… — я и сама удивилась. Вот это да — я плакала? Тогда всё ясно. Преломление лучей. — Это просто бзик. Обыкновенный бзик. Есть на хинди такое слово?

— Нет.

— Правильно! — била я с кафедры. — Ты и не можешь знать. Я его не знаю, а ты — моя выдумка. Было бы странно, если бы ты ответил, но, в принципе, подсознание…

Он выдохнул, явно набираясь терпения, и сложил руки на груди.

— Ладно, пусть выдумка. Ты расскажешь выдумке, почему плакала?

Я помотала головой из стороны в сторону. Да я сама не знаю!

— Потому что неделю назад я вычёркивала дни, которые остались до нашего возвращения домой. Тут папа заикнулся, что мы задержимся сверх срока ещё дней на двадцать, так я полночи проплакала. А теперь бегаю по улицам в поисках больницы, где ты работаешь… ну, я имею ввиду, настоящий ты.

Это больно резануло нас обоих — он скривился. Меня это удивило.

— А когда ты исчезнешь?

Доктор хмыгнул.

— Надеюсь, не скоро. Не знаю, как тебя ещё убедить. Может, мне тебя ущипнуть?

Я прищурилась. Ага, сейчас, неси седло! Выдумка — он, а больно должно быть мне?..

Я подошла поближе (так как стояла на каменном бордюре, то была почти его роста), размахнулась — и со всей силы его треснула.

— Ой-ой-ой!!! — затрясла я ушибленной рукой. Подняла вверх голову — до меня дошло: больно было не только мне одной.

И вот тут я заорала. ЗАОРАЛА — отпрыгнула назад — только молниеносная реакция доктора спасла меня. Секунда — и мы снова валяемся на тротуаре.

Господи, Господи, Господи! Я закрыла лицо ладонями и теперь уже заплакала по-настоящему. Прошло несколько минут, и я поняла, что он пытается меня утешать.

— От-т-т-стань… — прорыдала я.

— Не надо, не надо плакать…

— Я… н-н-нагрубила… уд-д-дарила…

Доктор усмехнулся и погладил меня по голове, как ребёнка.

— Вы просто шутили. И мне вовсе не больно… хотя больше так экспериментировать не стоит. Посмотри, вы же ушиблись намного сильней! Ну же, улыбнитесь!

Я открыла глаза, и почувствовала, как яркий свет заливает мою жизнь, мою душу. Я утонула в его взгляде.

Даже дурацкие огромные очки не сумели испортить это необыкновенное лицо. Я заглянула в его глаза, и вспомнила, что мне тогда показалось и странным, и волшебным… Странные глаза, я никогда таких не видела: наполовину светло-карие, наполовину — серые! Нет, это не плод моего воображения. Они и в самом деле разноцветные.

— Я потерялась… Я потерялась…

Я потерялась в этом городе. Я потерялась в своей жизни!

— Не волнуйся. Я тебя выведу.

Мы поднялись на ноги. А он довольно высокий! Такой же, как Ритеш, только не худой. И ноги у него длинные. Я всегда первым делом на ноги смотрю. Мы шли, теперь я упиралась глазами в его светлую рубашку и с любопытством смотрела на наши ступни. У меня — простые белые сандалии с зелёными листочками. У него — коричневые запыленные туфли. Хм… здоровые ступни, прям лошадиный размер. Я хихикнула. Шагал он, явно себя сдерживая. Мы, наверное, были самой наглядной иллюстрацией к басне «Слон и моська».

— Вы должны признаться, — нарушил он молчание. Я подняла удивлённые глаза и увидела себя в отражении его огромных очков: детское, глуповатое лицо с приоткрытым ртом.

— В чём?

— В том, что прекрасно разыграли меня сегодня. Ну в самом деле, неужели вы думаете, что я поверю в выдумку о «галлюцинации»?

Он говорил так спокойно, так уверенно, что меня это взбесило. Да, сейчас я и сама не понимала, как могла в это поверить… но ТОГДА я верила!

— Я вовсе не врала!!! Можете думать, что хотите, но я бы не стала ТАК врать. Ну, может, с галлюцинацией я загнула, но ведь я и в самом деле могла умереть, а кто поручится за тот мир? Вот вы разве никогда не представляли, что будет после смерти?

— Нет, — был его выразительный ответ.

— Ну и дурак, — безсердечно отозвалась я.

— И это говорит девушка, которая пять минут назад считала, что разговаривает сама с собой. Я даже без психиатра могу поставить диагноз. Слово шизофрения тебе о чём-нибудь говорит?

Мы так разозлились друг на друга, что я прибегла к старому, испытанному на Володе методу. Резко затормозив, я вскинула кулак.

— Если ты не прекратишь меня дразнить, тресну!!

— О-о! А я знаю, что бьёте вы больно! — отозвался доктор — но улыбнулся в ответ на мою улыбку. Ссориться не было смысла, и мы перестали, оставшись каждый при своём мнении.

— Вы долго жили в России? — спросила я, чтобы хоть как-то разрядить глупую ситуацию, которая сложилась исключительно по моей вине. Я не удивилась бы, если б он не ответил.

— С шести лет до двадцати трёх. А последние пять лет — здесь, в Индии.

Я изумилась. Ему под тридцать?! Никогда бы не подумала. Выглядит моложе. Впрочем, мне тоже никто мой возраст не давал.

— А вы тут с туром? Отдыхаете на каникулах?

Я ошалело на него уставилась.

— Какие каникулы?

— Второго курса… первого?..

— Хм… Как вы думаете, сколько мне лет?

— Ну… надеюсь, не младше восемнадцати?

Он что, шутит?

— Мне почти двадцать пять.

Он резко затормозил.

— Врёшь. Не может быть.

— Может, может. Правда, мне и дома никто мой возраст не давал. У нас там сейчас холодно… — с тоской в голосе вспомнила я, и осеклась: — Ой, простите, конечно, мне и здесь очень нравится.

— Вспоминать — ваше право; я и сам до сих пор не верю, что уехал оттуда.

— Почему? — я, уже не боясь, смотрела на него; мне хотелось понять. — Почему вы вернулись сюда?

— Потому что здесь — моя Родина. Как бы сложно мне здесь не было, я индус, и останусь таковым навсегда. Я мечтал что-то сделать для своей страны. Сейчас у меня это получается.

— Так вы врач? На самом деле?

Он рассмеялся.

— Нет, мне просто нравится белый халат, а так я электрик, — пошутил он, и я расхохоталась. — Вы торопитесь? Я видел, как в прошлый раз ваша подруга тащила вас домой.

— Нет. Ну, то есть мне нужно быть дома до четырёх. Кстати, я и в самом деле заблудилось.

Он тепло кивнул и протянул мне руку.

— Я хочу показать вам одно место, здесь, недалеко. Пойдёте со мной?

Я смутилась. Никогда прежде я не совершала ничего безрассудного — а ведь пойти в незнакомой стране с человеком, которого не знаешь — верх безрассудства!

— Вы мне доверяете?

Я ответила прежде, чем подумала.

— Да! — моя рука казалась крохотной в его ладони. — Да, я вам доверяю.

Он потянул меня за собой. Ветер подул нам в лица, разметал его волосы — и вот таким, с широкой улыбкой, я вспомнила его.

Я уже видела его. Он был тем, к кому я бежала во тьме.

[1] Лишь пару мгновений длилась эта история сердец

И вот уже где ты, а где я...