Глава 18. Папы

Наводя порядок в моём Будущем Домике, я тихонько напевала и вспоминала разговор с родителями Саджита.

Если есть на свете нежность — то это они. Самые простые, а потому самые тёплые и добрые слова они сказали нам в напутствие — это знакомство было лучшим в моей жизни… конечно, кроме знакомства с Саджитом. Но завеса его прошлого приподнялась. Я поняла, что в такой семье он и не мог вырасти другим человеком. Голоса его родителей, уже не безликие, стали той ниточкой, что связали нас крепче, чем сотни брачных уз. Я слышала шелест ветра, и аромат тополей, что росли в его дворе — он рассказывал, как ругали все пух и липы, что падают на одежду и волосы, но так и не позволяли их срубать. Я словно видела ласковое солнышко, что пронизывает ели, создавая подобие золотой паутинки. Их любовь ко мне, незнакомке, я чувствовала через сотню километров, что нас разделяли. Знаю, что он не родной у своих родителей, но его мама смеялась один в один как он! Такой смех — я улыбалась с телефонной трубкой!

Её слова и слова его папы были той необходимой поддержкой, доказательством того, что мы с Саджитом — не два выживших из ума одиноких человека, а два любящих сердца, стремящихся к своему счастью не смотря ни на что. Мы никому не хотели причинить боли, мы вовсе не собирались разбивать чужие мечты. Любовь не сделала нас слабыми, напротив — мы крепли день ото дня!

Я напевала, разбирая квартиру, и уже видела, какой она станет, когда мы будем жить вместе. Сегодня должны были прийти гости — и я готовила его большую комнатку, убиралась. Совсем немного пришлось изменить, чтобы придать дому более жилой вид. Я аккуратно расставила его книги, немного передвинула мебель, отделив ему что-то вроде личного места — получилось чудесно. Беда была с едой — половину продуктов я даже не знала! Но кое-что сварить всё же получилось, спасибо супермаркету. В конце дня, часов в шесть, я поняла, что всё готово — и решила наведаться в ту комнату, которую считала запретной… Конечно, Саджит меня заверил, что уже давно это мой дом, но…

В его спальне было по-спартански пусто — он действительно только спит здесь. Узкая кровать (он спилил одну стенку — видно, ноги не помещались), табуретка, на которой стоит небольшая лампа и будильник, и книги, книги, книги. Они были на полу, на постели, на подоконнике — одну я нашла, подпирающую балконную дверь! Сначала я попыталась рассортировать их по алфавиту… потом по языку… и, в конце концов, раскидала их, руководствуясь размером. Всё это время я старательно отводила взгляд от его постели, но… белые простыни, тонкая подушка, смятое покрывало….

АААААААААА!!!!

Бах! — я упала на его постель, схватила подушку, повернулась — И ШАРАХНУЛАСЬ НА ПОЛ! Бли-ин, как больно я ударилась по… ой! Нельзя говорить эти слова, я же невеста…

НЕВЕСТА-НЕВЕСТА-НЕВЕСТА!

Неужели это происходит со мной? Неужели я — невеста этого замечательного, чудесного человека?

Я прижала к себе его подушку, вдыхая знакомый запах. Я так устала — может, полежать немного?.. Когда придут гости, я сразу встану, и…

Проснулась я от странного ощущения, что кто-то на меня смотрит. Я рывком встала — и стукнулась обо что-то головой.

— Блин! Это что?!?

— Это «что» — моя голова! — тёр ушибленный подбородок Саджит. — Бедная! Ты так устала, разбирая мою берлогу, что заснула прямо здесь?

— Саджит, я что, переборщила? Тебе не нравится?

— Боже, ну как ты пугаешься! Конечно, мне всё понравилось. А особенно — ты на моей постели. Очень мило смотришься. Такая хорошенькая!

Я заулыбалась и потянулась к нему. Неужели всего лишь месяц назад мы не знали друг друга? Нет, не правда. Мы знакомы целую вечность. Это так естественно — быть любимой и ласкаемой им. Он шептал что-то о родинке у меня на шее, когда одна смешная вещь пришла мне в голову — и я прыснула.

— Лачи, ты чего?

— У тебя так бывает — что некстати вспомнишь какую-нибудь глупую вещь, и начинаешь смеяться?

— Конечно. А тебя что насмешило?

— Не могу сказать… мне так неловко…

— Лачи!

— Саджиит… не щекочи меня, я умруууу….

— Тогда скажи.

— Ты смеяться будешь.

— А даже если и буду? Ясенька, я стану твоим мужем, а ещё — какое-то время — единственным, кто понимает твои шутки и смех. Я хочу знать о том, что происходит в твоей голове.

Я уткнулась головой в его рубашку.

— Только не смотри на меня! И не считай меня пошлой! Но… а тебе не смешно, когда думаешь о… ну, ты понимаешь, о чём?.. Меня всегда на смех тянет, когда вижу это по телевизору…

У Саджита было выражение, как если бы он говорил с трёхлетним ребёнком, объясняя о «птичках и пчёлках».

— Я понял, что ты имеешь в виду любовь, — спокойно ответил он, — но уж поверь: тебе смешно не будет.

Я сразу помрачнела, и он, такой чуткий, сразу это заметил.

— Что такое?..

— У тебя, наверное… много было женщин.

Брови Саджита взлетели.

— С чего ты взяла?

— Ну… ты очень красивый…

— Для индуса? — он надо мной смеялся, и я густо покраснела.

— Вообще для мужчины. Для любого.

Он взял моё лицо в свои красивые руки и заставил посмотреть на него.

— Моя милая, горячо любимая девочка. Я учился и работал, как одержимый — пожалуй, больше всех среди братьев, именно потому, что меня никто не интересовал. И потом, я тебе уже говорил: я не такой красавец, каким ты меня себе представляешь. Это твоя любовь делает меня красивым в твоих глазах.

Я поцеловала его ладонь.

— Как долго… Как страшно долго мы жили друг без друга… почему?

— Не знаю. Но я больше не верю в совпадения; я верю только в Бога. Иначе как бы мы с тобой встретились в бескрайней Индии? Сердце моё, душа моя, не сомневайся ни в чём — я люблю тебя безгранично и сделаю всё, чтобы ты была здесь счастлива.

Его прохладные руки коснулись моей шеи — и всё вокруг, весь мир растворился, сконцентрировавшись на одном человеке, которого я любила. Опомнились мы только тогда, когда мои слабые подкосились от волнения, и я упала, утащив его за собой. С кровати мы слетели мгновенно, и — о, Боже! — вновь разбили его очки!

Саджит поднял оправу и покачал ею перед моим носом.

— Если так пойдёт и дальше, я, пожалуй, начну смеяться.

Вечер прошел просто безукоризненно. Мои мама с папой держались «молодцом», мужественно улыбаясь и стараясь поддерживать разговор. То, что они поговорили с родителями Саджита, внесло некоторую мягкость в наши отношения — они не могли не попасть под обаяние этих светлых голосов. Мы поужинали, мама уже вовсю болтала с Саджитом о своих болячках, а папа даже пошутил, шепнув ему: «Нашла козла отпущения…» Одним словом, всё удалось. Я была по-настоящему счастлива.

Вечером, когда мы на машине Ритеша вернулись домой, Саджит задержал меня у входа и тихонько шепнул: «Мне кажется, самое время поговорить с твоим папой…»

Словно по заказу, Сапна стала трещать по телефону с Салманом, запершись в туалете (если я и знала десять слов на хинди, то три из них — любить, люблю, любовь, и она повторяла их с поразительной частотой). Мама была внизу — я слышала её смех, так что, по моим расчётам, папа был в спальне один.

Осторожно постучав и услышав тихое: «Входите!», — я закрыла за собой дверь. Папа лежал на кровати в одних трусах, как дома, и жевал с трудом добытые ириски.

Едва я вошла, он кивнул на место рядом с собой.

Я подошла, но не села.

— Папа.

Папа смотрел на меня с жалостью. Он, как я и, не умел ходить вокруг да около.

— Ты только посмотри, что ты видишь вокруг себя; да открой же глаза! Неужели ты не понимаешь, в какой бедности окажешься, с чем тебе придется жить! А ведь мы в более современном городе, чем все остальные! А твой доктор — да у него на лбу написано, что дальше он захочет большего. Он увезет тебя в какой-нибудь заброшенный район, где не будет ни нормальной воды, ни нормального жилья — что ты там-то будешь делать! Я никогда не баловал вас, но я хотел, чтобы у вас было все необходимое. Мы жили в хорошем районе, у нас всегда была еда в холодильнике. Но что ты сможешь даль твоим детям в этой жуткой стране?

Сердце сжалось, как если бы обидели мою Родину.

— Папа, и в Индии, и в России есть свои недостатки. Точно так же, как они есть в каждой стране. Да, здесь много бедных — а у нас их мало?.. А учителя и врачи, на которых ты так нажимал, когда я выбирала себе институт?

— Может, они и не живут хорошо, но туалет у них в доме, а не на улице! Нет крыс, которые бегают по дорогам среди бела дня, мусорных рек, грязи и вони!

— Вот это да! А когда мы сюда собирались, ты прям соловьем разливался!

Отец побелел от гнева — мои слова его задели.

— Зачем ты ему нужна, а? Только потому, что ты единственная русская дурочка, которая согласилась с ним остаться?

Мне стало больно от этих слов.

— Папа, ты просто ошеломляюще несправедлив. Думаешь, мне так уж легко? Думаешь, я ехала сюда с целью подцепить себе мужа? Ты не плохо меня знаешь — я на такое не способна. Никогда не делала ничего необдуманного. Но в этот раз всё иначе. У меня и нет другого выхода. Я не буду говорить, что не смогу жить без него. Смогу, конечно… от любви ещё никто не умирал… но что это будет за жизнь? Ты спрашиваешь, зачем я ему. Я и сама не знаю. Ты прав: он лучше, он чище и сильней меня. А потому — я доверяю ему полностью. Я благодарю Бога за то, что меня любит такой человек.

Отец сел и вздохнул. Он сдался.

— У меня нет ни прав, ни сил, чтобы вернуть тебя обратно в Россию. Наверное, даже не смогу заставить тебя подождать и не выходить за него замуж, потерпеть годок-другой. Ты ведь не о такой свадьбе мечтала!

Мне стало смешно. Папа говорил словами Саджита.

— О такой, пап. Зато Саджит разочарован. Он тоже мечтал всё устроить по-другому… но я не хочу уезжать. Мне двадцать четыре года, но я никогда ещё не чувствовала себя настолько нужной и полезной.

Папа, когда я шла сюда, то думала — буду просить прощения. Но теперь я поняла — нет. Я всю жизнь тебя разочаровывала. Всегда увлекалась не тем, чем тебе бы хотелось. Никогда не умела общаться в шумных компаниях, не любила походы в ресторанчики и на пляжи, не любила заплывать далеко… Господи, всё, что я любила, вызывало в тебе насмешку и презрение! Ты всю жизнь презирал меня за самое хорошее, что было в моей душе! Ты высмеивал мою верность, мою терпеливость и весёлость, тебя просто бесило, когда ты возвращался домой, а я как бессменная нянька бегала по кухне! Ты смотрел на меня и думал: «Она недостаточно хороша, чтобы выйти замуж, встречаться с парнем»! Что, думаешь, я не понимала? Да стоило кому-нибудь появиться рядом со мной, как ты из кожи вон лез, лишь бы меня сплавить!

Прости, что я не такая, как ты хотел! Прости, что не родилась мальчиком, и что во мне так мало от Вари и Славы. Но я такая, какая есть, и ты должен или любить меня со всем, что есть во мне, или не любить вообще!

А сейчас — я не буду просить прощения. Я полюбила достойного, смелого человека, у которого хватило мужества предложить мне пройти весь этот путь, хотя он знает, что я могу быть слаба и неподготовлена. Я выбрала себе спутника, который не погнался за легкими деньгами, хотя он мог; не встал на путь разврата, хотя он мог. Он умный и честный, я горжусь им. А ещё — я горжусь собой. Может, я в жизни не сделаю ничего великого — но если я сумею стать ему хорошей женой и достойной помощницей, то это будет лучшее из всего, что Бог мог мне предложить!

Папа молчал, я тоже. Слёз во мне не было, как не было и печали — только суровая реальность, вставшая в полный свой рост, с пониманием кучи проблем, сложностей.

Папа заговорил, и его новый, никогда ранее не слышанный тон, его слова поразили меня так же сильно, как слова Саджита там, в горах.

— Ты не права. Я всегда тобой гордился, и любил больше, чем Варю и Славу, хотя, наверное, это неправильно. Я видел, каким сильным и цельным человеком ты растёшь — настоящим человеком, человеком с большой буквы. И я никогда не презирал тебя. Но мне всегда было… страшно, потому что такую силу и чистоту, какие я видел в тебе, очень сложно найти. Это огромная редкость, и я переживал, что на земле нет человека, достойного быть с тобой.

С первой минуты, как ты привела этого парня в дом, я понял, что потерял тебя. Мою любимую дочь, моего самого верного помощника. Я мог бы сейчас наговорить тебе миллион причин, по которым ты должна бросить всё и уехать; более того, мне кажется, я даже смог бы тебя в этом убедить. Но я люблю тебя, а потому скажу тебе правду. Такой любви, какую к тебе испытывает Саджит, тебе больше нигде не найти.

Всё во мне сжалось — непролитые слёзы задержались в глазах и пролились благодарным дождём в моём сердце.

А папа тяжело вздохнул.

— Я даже не буду говорить, что ты всегда можешь развернуться и уехать. Я нутром чувствую, что он не такой человек, чтобы сделать хоть что-то, что повредит тебе. Честное слово, я первое время вообще думал — он у тебя нормальный?

Папины шутки всегда приводили меня в хорошее расположение. Для нас с ним такие споры были проявлением дружбы.

— Это в каком смысле? — притворно рассердилась я.

— В прямом. Он же просто на тебя дышать боится! Уверен, если бы ты ему отказала, он плюнул бы на свою миссионерскую деятельность и прилетел за тобой в Россию.

Это было приятно слышать.

— Он бы так не поступил.

Папа закивал головой.

— Точно. Если бы ты ему отказала, он пошел бы и повесился.

После разговора с папой мне не хотелось ложиться спать — я вышла в сад Сапны и села на край каменной чаши. Сколько всего случилось за это время — а у меня совсем не было времени остановиться и подумать. Столько всего надо сделать! Написать моим подругам… попросить Варю собрать мои вещи и отправить их сюда… Найти платье — столько всего!

— Принцесса Лачи! — раздалось сверху, и я навернулась с чаши во второй раз. Саджит спрыгнул и подхватил меня в объятия. В его руках всё забывалось, такой родной, любимый! Такой нежный, мягкий запах… Но сейчас, после вечернего дежурства, от Саджита пахло и больницей — кровью, болью, лекарствами.

— Моя глупенькая принцесса Лачи, — прокомментировал он. — Разве не ты вчера так расстроилась, что я не залез тебе в окно?..

— Саджит, ты во всём был прав. И папа, слава Богу, на нашей стороне. Он пообещал, что обязательно съездит к твоим родителям сразу после возвращения домой.

— Это отлично! Если он не будет возражать, я с ним передам маме подарки. Она очень скучает по мне; мы не виделись полтора года.

Я покрепче прижалась и положила голову ему на плечо.

— А ещё он тебя ненормальным назвал…

— Это потому что я на тебе женюсь? — лицо Саджита было невозмутимо. Ему палец в рот не клади! Я дернула его за волосы, а он исхитрился поцеловать меня в подбородок.

— Ну, ты и нахал.

— Да?.. Не ты ли назвала меня ненормальным?

— Не я, а папа. Он мне так твои чувства описал, что я поверила больше, чем тебе!

Саджит засмеялся.

— Ну, слава Богу. То есть теперь ты наконец-то поверила, что я тебя люблю.

— Не совсем. Но я поверила, что смогу заслужить твою любовь.