Глава 5. Каникулы

Первая, полная радостного ожидания неделя, которую мы с Сапной провели в саду или доме, быстро подошла к концу. А за ней последовали дни моего молчаливого страдания.

Дурочка я, дурочка! Думала, раз насмотрелась фильмов Джохара и Чопры, значит, знаю Индию? Ага, ждите.

Прекрасные пейзажи… зеленые лужайки… ровные белые домики… Так вот, это в Швейцарии. Или в Америке, в Канаде — где там сейчас фильмы снимают? А Индия — Индия не такая.

Каждый день, иногда раньше, иногда позже, к нам приходили неразлучные друзья Сапны и тащили на прогулки. Как говориться, показывали мне свой город. Я вооружалась фотоаппаратом, туфельками, панамкой… И всеми силами пыталась сдержать шок.

Наверное, у меня было чувство, какое испытал бы европеец среднего класса, попавший в Россию, в средненький такой город, где-нибудь в начале марта, когда талый снег уходит, и на загаженных газонах вместо подснежников появляются следы человеческого свинства. Шок — естественная реакция. А что вы ещё ждали?.. Восхищаться Россией тоже надо уметь!

Дома, в России, мы год от года привыкаем к пыли, ввиду отсутствия деревьев и нормальных застройщиков, к грязи, к всеобщему, принявшему катастрофические размахи безразличию. Нас уже не удивит вид бомжа, роющегося в мусорке; нас не удивят пьяницы, спящие на траве в палисадниках.

Всё вспомнили?.. Неприятно, да?.. Так вот, знайте: мы с вами в раю живём. В РА-Ю.

У меня был не просто шок, нет. Улица. По ней идут, громыхая словами, вещами, украшениями, толпы людей. Часть из них (ясное дело, маленькая) ничем не отличается от миллионов жителей нашей страны. Их лица точно так же улыбчиво озабочены, девочки в джинсах и рубашечках бегут на занятия, сжимая в руках портфельчики, мальчишки носятся на велосипедах. Женщины несут продукты, мужчины в лёгких костюмах спешат по делам…

Даже трамваи — и те точно такие же; меня радует кататься в них, кажется, что я дома. И откуда во мне столько безпричинной тоски — осталось-то чуть меньше трёх месяцев! Однако же, в своих снах я всё время плачу, глядя издали на свою комнатку, диван, медведей и кукол.

Наверное, всё дело во впечатлениях. Потому что я не могла смотреть, как Сапна, только на ворота музеев. Я смотрела на нищих перед этими воротами, и всё моё существо трепетало — они отличались от наших, как хлеб от земли. Я видела бедняков перед входом в церковь. Они просили милостыню, а от них на несколько метров разило водкой; они были вполне упитанными, хотя и с «гжельским узором» на лицах.

Была одна старушка — тихая, чистенькая женщина. Она незаметно становилась в уголке и несмело протягивала тонкую ладошку. Её бедность была всего лишь бедностью тела, а не разума, как у пьянчуг. За глаза мы называли её «Божье создание». На её счастье, и как ответ на многочисленные молитвы, в приходе появился молодой батюшка с женой и двумя малыми детишками. Недолго думая, они забрали бабушку к себе домой. Расцветшую, её невозможно было узнать — славная женщина нашла, наконец-то, своё место в жизни.

Здесь в людях царило нечто иное. Оно не выражалось в словах, или каких-то действиях, но… словно витало в воздухе, наравне с ароматом цветов, пыли и специй. Оно тушило свет в их глазах, склоняло худые спины… Это было необъяснимое чувство обречённости и безнадёжности.

Мы гуляли в старых кварталах, и я честно старалась восхищаться старинными домами, яркими храмами, интересными каменными купальнями. Меня забавляли в старых районах абсолютно голые малыши, бегавшие по дорогам с золотыми колечками в носу и с подведёнными глазами. Но я никак не могла привыкнуть к худобе этих детей и их матерей, с костлявыми плечами и крохотными, без капли молока, грудями, к которым малыши прижимались в тщетных попытках поймать хоть каплю…

Не подумайте, что я осуждаю, нет. Я восхищаюсь историей этой страны, её культурой, её традициями. Но всё, что я видела, слишком отличалось от того, к чему я была готова.

День сменяется днём, неделя сменяет другую. Я чувствую, как непрестанная жара, сухость и запахи тихо сводят меня с ума. Ни сладостей, ни угощений я уже не хочу — здесь всё, что они считают вкусным, должно содержать как можно больше масла.

Сапна со смехом будит меня по утрам.

— Ты звала своего любимого?

Я удивилась.

— Нет. А что же я говорила?

— Ты повторяла во сне: «Огурец, огурец…»

Я подавилась соком и залилась смехом, а потом объяснила, что каждую ночь вижу во сне солёные огурцы. После этого Сапна повела меня в Макдоналдс — и, клянусь, я ещё никогда так не радовалась фастфуду!

Ежедневно вместе с нами ходили гулять ребята Сапны. Они приходили чаще всего часов в пять или шесть, а иногда — и раньше, отпрашиваясь со своей работы. Мнение, сложившееся о них в первый день, с каждым разом всё больше себя оправдывало.

В письмах Сапна называла Ритеша «милым» парнем, протягивая на английский момент «swe-e-e-e-et». Но это определение подходило ему так же мало, как если Солнце назвать светильником вроде электрической лампочки.

Ритеш был не просто «милым». В его незаметном характере тесно сплетались самые важные для мужчины черты: сила, разумность и доброта. Если бы у меня был брат или сын, я хотела бы, чтобы он был похож на Ритеша.

Сразу я не разглядела, но у него оказались очень красивые глаза: тёмно-серые, с крохотными золотистыми лучиками и пушистыми длинными ресницами. Внешнее веко было чуть припущено, что придавало ему несколько детский и печальный вид — но впечатление это обманчиво, Ритеш оказался очень весёлым. Частенько он приносил с собой ручную крыску по имени Маниша. Ритеш нежил и баловал своего маленького серого друга, а она ему платила безграничной преданностью и любовью. Забавно было видеть её мордашку с маленькими усиками, выглядывающую из его кармана.

Поначалу, когда я замечала, как безжалостно Сапна и Салман его третируют, мне было его жаль — но чем дальше, тем меньше жалости во мне оставалось. Ритеш мог вызывать что угодно, но только не жалость. Он рассказывал, как ездил на стажировку в Лондон, и как все были поражены, когда он решил вернуться в Индию.

У Ритеша небольшая семья — его родители и старший брат; все мужчины работают юристами, а Ритеш ещё в свободное время проводит что-то вроде бесплатных консультаций.

Я смотрела на него и думала: «Что он, такой умный мужчина, делает рядом с этими двумя обезьянами?..»

Ну ладно, Сапна… избалованная папенькина дочка с замашками кинозвезды и поведением пятилетнего ребёнка. По-своему она не просто красива, но и очаровательна, особенно когда отбрасывает королевский тон и превращается в обычную девушку. Пусть она не любит читать, но у неё много других талантов, а, главное — рядом с ней создаётся праздничная обстановка. Словом, даже самому привередливому юноше есть, что в ней найти, а уж Ритеш не только это разглядел, но и понял, прочувствовал все струны её своеобразной души.

Но что, скажите мне, что этот хороший, по-настоящему хороший юноша делает рядом с таким дураком, как Салман?

Конечно, куча народу со мной не согласится. Помимо безконечно влюблённой в него Сапны, на Салмана постоянно заглядывались девушки. И что они только в нём нашли? Голова какой-то неправильной формы, низкий маленький лоб и манеры принца Чарминга из Шрека.

Он приходил то в красной с золотом, то в небесно-голубой рубашках, щеголевато расстёгнутых на груди, а там, в тёмных волосах, блестела золотая цепочка. Брр… Я знала, что он очень образован — как Ритеш и Сапна, он учился в Европе, английский его был чище, чем у королевы Виктории. Но за всё время, что мы были знакомы, он не произнёс ни одной фразы, показавшей глубину его интересов; не было ни одного поступка, показавшего силу его характера. Нет, Салман все свои учёные степени, диплом и иностранные языки навешивал на себя, как павлиньи перья — они нужны лишь для красоты… Уверена, умей он красиво рисовать — не расставался бы с карандашом и блокнотом; умей красиво петь — не закрывал бы свой рот. Хотя, о чём это я?.. Он его и так не закрывает!

Кто-то, вероятно, сочтёт меня мелочной. Так же можно подумать, что у меня к нему личная неприязнь. Хотела бы я честно согласиться с этим! Но нет. Чувства мои непонятны даже мне. Они слишком слабы для ненависти (а у меня есть некоторый опыт, чтобы точно понять это), и слишком сильны для равнодушия. Возможно, он мне просто не нравится, но надо признать, что в глубине души я его побаиваюсь. Когда он смотрит на меня своими огромными масляными глазками, мне хочется убежать. Когда он приближается, появляется чувство, подобное тому, что чувствует стоящий посреди дороги человек, на которого несётся грузовик. Чувство опасности… и безысходности.

Помимо моих переживаний были, как я уже говорила, вполне объективные причины не любить его. Кроме вычурности и чванливости, я заметила в его поведении нелицеприятные черты. С Ритешем они были знакомы с раннего детства — одна из тётушек Ритеша приходится женой дядюшки Салмана. Мальчики часто играли, ходили вместе в школу, учились в пансионе. К Ритешу Салман относился то как к лучшему другу, то как к слуге — и второе явно пересиливало. Но куда хуже он относился к Сапне, а она, дурашка, этого не замечала.

Бедная, бедная моя девочка! То, что она влюблена в Салмана, видно невооруженным глазом. Он же, хотя и шутил и разговаривал преимущественно с ней, внутренне оставался холоден. Ни в его взгляде, ни в поступках я не заметила ничего, что могло бы сойти за влюблённость. Он был равнодушен, как стол, а Сапна уже примеряла его имя!

Как-то вечером, после прогулки, моя подружка заметила, что последние дни Салман сам не свой. Не то, чтобы он стал меньше бывать у неё, или что-то в этом роде, но по неуловимым признакам, известным только влюблённой девушке, Сапна чувствовала: что-то не так.

Ночью, забравшись ко мне на постель, Сапна растолкала меня и обняла.

— Сапна, солнышко, что с тобой?

— А вдруг… я подумала… у Салмана есть девушка?

Девушка?.. У этого напыщенного обалдуя? Я едва не рассмеялась, и с трудом сдержала себя.

— Сапна, прекрати, — в темноте я улыбалась, — ну скажи, зачем ему тогда каждый день приходить к тебе, проводить с тобой столько времени. Мне кажется, ты просто слишком торопишь события, вот и всё.

— Мне кажется, я просто не переживу, если он влюбится в другую.

Мне стало ещё смешней, но тон Сапны был таким печальным… Ах, глупышка! Не пережила бы?.. Да ты не только прекрасно бы с этим справилась, но и благодарила Бога каждый день. Избавится от Салмана таким способом… Господи, пусть он и в самом деле влюбится в кого-нибудь ещё!

Я пожелала этого искренне, изо всех сил — забыв, что Бог наказывает, исполняя наши желания. И я не замедлила в этом убедиться.

В то утро мои родители вспомнили о том, что у них есть дочка, и в обязательном порядке потащили меня на какую-то экскурсию. Ничего из увиденного я не запомнила, так как от жары и тряски в автобусе меня укачало, и всю дорогу я усиленно старалась не упасть в обморок. Едва добравшись до дома, я рухнула на постель и отчаянно расплакалась. Как же мне хотелось домой! Домой, и пусть у нас остатки снега, и ветер, и слякоть — наплевать; я хочу поскорей оказаться в своей комнатке, на диване, с горячим чаем в замерзших руках. Наверное, я кажусь неблагодарной и привередливой, но, как известно, всяк сверчок знай свой шесток.

Сапна, пользуясь тем, что я гуляю с родителями, решила встретиться где-то в городе со своими подружками. Я давно убеждала её сходить погулять, но весёлая Сапна заявила, что они с ней каждый день, а я — первый раз в жизни, так что она от меня не отклеится. Сапна такой чудесный по характеру человечек, что мне никогда не надоедало её присутствие. Но в данную минуту я радовалась одиночеству. Шевелиться не хотелось из-за жары, в доме было пусто и тихо (неугомонные родители опять куда-то укатили), так что я наслаждалась покоем. Пока не услышала внизу знакомые голоса — и внутренне не застонала.

Я вышла в коридор и прошла к большой арке с резной стеной, с которой был полностью виден холл первого этажа. Я не очень понимаю хинди, но, судя по всему, служанка не знала, что я осталась дома, и просила молодых людей подождать прихода Сапны.

Итак, мне выпадал редчайший шанс. Всё во мне развеселилось; а я уже и забыла, как это здорово — смеяться над чем-то!

Знаю, знаю… подслушивать не хорошо! Но… мне так хотелось! Эта шалость была необходимым глотком свежего воздуха, необходимым для жизни приключением. Минут пять я сражалась с собственной совестью, и, когда она потерпела сокрушительное поражение, отправилась вниз.

Особенностью той части дома, где жила Сапна, была ещё одна лестница — со второго этажа она выходила во внутренний сад. Ею не пользовались, поскольку часть сада была полностью изолированной от улицы, но мы с Сапной часто сидели на её ступенях и рассматривали звёзды.

А ещё одной, главной особенностью лестницы было то, что с неё можно было незамеченной подслушать всё, что говорили в маленькой гостиной. Едва я, крадучись, спустилась по лестнице и притаилась за окном, как услышала недовольный, взволнованный голос Ритеша. Говорил он на хинди, я не понимала и половины слов, но услышала ключевое «Сапна». Я уж хотела было сильно расстроиться — я ведь не понимаю языка — как Салман чётко произнёс:

— Ритеш, тебе хорошо известно, что я не знаю и сотни слов на хинди. Говори на английском!

— Так почему бы тебе не взять несколько уроков? Вместе с уроками хорошего поведения?

Я едва не подавилась: Ритеш ругает Салмана?!? Обалдеть! Я готова была выскочить из своего укрытия и пожать ему руку. Но разговор тем временем продолжался. Ребята нервничали и говорили медленно — мне повезло.

— Я не понимаю, о чём ты.

— Прекрасно понимаешь. Салман, что ты делаешь? Ты дурачишь хорошую девушку, ты…

— Прекрати. Я не святой, вроде тебя, но сейчас отказываюсь признать себя виноватым. Да в чём дело? Мне нравится Сапна. Мне нравится бывать у неё дома, говорить с ней — в её влюблённости столько милого и наивного, она словно ребёнок! Я с ней и сам становлюсь чище, лучше.

Ритеш что-то сказал, но я не разобрала, и услышала только ответ.

— Ты не понимаешь. Раньше я к ней ездил в дом, потому что это было мило, эти её чистые глаза, такая открытость… Но что ты хочешь от меня, Ритеш? Разве я виноват в том, что произошло? Разве я забуду, как увидел её, танцующую, с кожей нежной, как лепестки роз, с горящими глазами… Она появилась, как огонь, как пламя, и в моей душе поднялась волна чувств, которых я в себе и не подозревал! Я смеялся над тобой, но теперь и сам попал в ловушку: я не могу нормально есть, спать, мне всюду видится она, я слышу её голос. Я знаю, Ритеш, ты не можешь радоваться за меня, но хоть пойми — мне без неё не жить.

Я, открыв рот, только диву давалась. Ну, Сапна! Ну, даёт! Подумать только, а мне ничего не сказала… так вот почему Салман изменился — он наконец-то почувствовал к ней нечто большее! Я едва ли ручки не потирала; конечно, он мне не нравится, но не мне же с ним жить! А уж если он влюблён в Сапну, то…

— … когда её заколка упала ко мне в руки, я понял, что влюбился в неё!

Я почувствовала, как от лица отхлынула кровь, а пальцы стали липкими. Господи! Наверное, я просто что-то не так поняла, вот и показалось, что…

— Не произноси этого, Салман.

— Но я полюбил эту девушку. Я влюбился в Йасенку!

Он исковеркал моё имя — ухо словно обожгло, а ноги приросли к земле.

— Что я могу сделать? Смотрю на неё — всё во мне горит. Я каждую минуту хочу быть с ней рядом. Обнять её, вдохнуть её запах. Ты заметил, как вкусно она пахнет?

Ритеш опять буркнул скороговоркой. Теперь, хотела я или нет, а уже не могла уйти.

— … тебе ведь наплевать. Да она и не смотрит на тебя! Она же совсем другой веры, другого воспитания — о чём ты только думаешь?..

— Ритеш, ты же видел, что со мной было в тот момент. И потом, она ведь тебе тоже понравилась! Ты сам мне говорил!

— Да… как друг. Как подруга Сапны. Но она совсем другая! Она хорошая, но она просто не сможет жить здесь; ты убьешь её!

— Я её понимаю, — он сказал это так уверенно, что мне стало не по себе. — Я и сам здесь жить не могу. Я решил, что мы уедем в Лондон.

Я просто ошалела. Обида за Сапну сменилась истерическим шоком — я бы ему показала Лондон, дайте только срок! Ритеш, похоже, чувствовал тоже самое.

— С чего ты взял, что она вообще куда бы то ни было с тобой поедет? Ты посмотри, какая она правильная девушка!

— Ритеш, ты извращаешь мои намерения. Естественно, я на ней женюсь.

— Извини, но я не заметил, чтобы ты ей нравился.

— Так протри очки получше!

Пару минут они молчали, а я держалась холодными руками за лицо — так оно горело.

Ритеш заговорил первым, голос его был полон страха, и от этого мне поплохело значительно больше, чем от всего, сказанного Салманом.

— Но ведь ты ходишь в дом. Ты приглашаешь её гулять, ты спрашивал её родителей, её отца! Ты хоть понимаешь, что они думают? А если ты вот так, просто, подойдёшь к Ясеньке, то дядя Радж, пожалуй…

— Пожалуй — что? В суд на меня подаст? Я так и вижу заголовки газет! Да Сапне без малого двадцать пять лет, а она до сих пор не замужем, и если её отец хочет спихнуть…

— Может, потому и не замужем, что на тебя рассчитывает?

— Я ничего не говорю. Я не сделал ничего плохого. И потом, по-твоему, зачем я тебя с собой таскаю? Я женюсь на Йаснке, а ты — на Сапне.

— В отличие от тебя, я не строю планов, пока не услышу «да». О чем ты говоришь, Салман, ты даже имя её произнести не можешь!

— Главное, могу всё остальное. А если ты…

Я не выдержала, поднялась обратно в спальню, упала на кровать и отключилась. Спала я так крепко, что не слышала ни возвращения Сапны, ни её безуспешных попыток меня разбудить.